***
На следующий день Антон, проснувшись, вновь устремил свой взгляд на блеклый и невзрачный потолок - приглушенный стон отчаяния наполнил небольшую палату. Голова будто бы налилась свинцом, в висках настойчиво давило, а тело затекло. Парню так хотелось встать, пройтись, но этого ему не позволяла очередная капельница, находящаяся справа от кровати. Просто прекрасно. Гипнотизируя немигающим взглядом стены, дверь, должную вот-вот открыться, но неизменно остающуюся нетронутой, Шастун медленно опустил взор на свои руки, лежащие по обе стороны от туловища. Бледные и будто безжизненные, с некрасивыми изъянами в виде шрамов, полученных в далеком детстве и с синими, почти черными, ярко выделяющимися венами. Краем глаза Антон заметил какой-то непонятный предмет на тумбе. Совсем немного приподнявшись на локтях и медленно повернув со стоном голову, парень увидел небольшой пакет с очередными фруктами (а если быть точнее, с грушами и бананами), рядом с которым находилась небольшая записка, где красивым ровным почерком было написано: "Надеюсь, хоть эти ты съешь. Выздоравливай, Антон" – Да ладно, блять, ты издеваешься что ли? – цокнул Шастун, откидываясь обратно на свою подушку. Даже вопроса не появлялось, кто это мог быть. Кто же это, блять, мог быть еще, кроме него? Арсений-я-мистер-забочусь-о-всяких-наркоманах-ебучий-Попов. Просто замечательно. Настолько, что у Антона нервно задергался глаз. Вот что этому Попову от него нужно? Так и хочет, наверное, наконец сказать мальчонке: "Хей, я тебе помог, да и жизнь спас, пора возвращать свой должок". Ну уж нет, извольте. Так и шли его утро и день – серо, уныло, с запахом хлорки и лекарств. Белый потолок, что был в разводах от штукатурки, был изучен полностью, до мельчайшей трещинки, а однотонные стены успели жутко надоесть. Забавно, ведь раньше Антон этот цвет любил, он ассоциировал его с чем-то светлым и теплым, но теперь все иначе – обыденно, безотрадно и пресно. Когда все успело стать таким?***
– Арс, а, Сень? Может хватит наводить тут порядок? Давно уже ни одной пылинки нет, у тебя скоро на полках дырки будут, если продолжишь, – устало сказал Сережа, наваливаясь на дверной проем, держась рукой за стенку, – будто не родители, а королева Англии к нам приезжает. – Мой дорогой друг Сергей, я, конечно, все понимаю, что мы весь день потратили на это, а ты планировал пойти гулять с какой-то девушкой, но и ты пойми, – протараторил Арсений, натирая зеркало тряпочкой и пшыкая какое-то специальное средство для стеклянных поверхностей, – им и в голову не должно прийти, что мы с тобой обычно живем в свинарнике. И в доказательство своим словам брюнет провел указательным пальцем за телевизором на тумбе, после чего с безграничной уверенностью показал тот другу. Что и требовалось ожидать? Сергей лишь неосознанно закатил глаза, мысленно приговаривая, какой же Попов иногда невыносимый. Переминаясь с ноги на ногу, он какое-то время внимательно наблюдал за действиями друга, но это не продлилось долго: уже спустя десять секунд Матвиенко отвел взгляд и полез в карман своих домашних штанов за телефоном, включая недавно найденную песню. Fink – Trouble's What You're In – С чего это свинарник-то сразу? Подумаешь, пару раз гора посуды набиралась, – буркнул южанин про себя, подойдя к окну, чтобы открыть его, ведь от этой химии дышать стало практически нечем. – Ага, а еще у нас можно из пыли лепить снежки и кидать ими в друг друга. Ну, Сереж, что за детский сад, – простонал Попов и измученно упал на диван, откидывая тряпку с моющим средством куда-то на пол. Одним движением руки Арсений взъерошил свои волосы, одновременно выдыхая. Сережа плюхнулся рядом с ним и, откинув свою голову, несчастно ноющую тупой болью уже добрые пару минут, задался вопросом: – Через сколько они должны приехать? Ответом ему послужила тишина и тиканье наручных часов, да звучание дрели из соседсткой квартиры, что начала работать спустя пару минут. Нужно все успеть. Нужно еще так много чего сделать. Именно это мысленно повторял себе Арсений, не обращая внимания на собственную тягучую усталость, которая сцепила клешнями все конечности. Он изо всех сил старался не заснуть, но всё тело ощущалось как единый пласт металла. Близился приезд семьи Поповых. Чем были заняты парни? Один измученно прикрыл глаза, вслушиваясь в мотив песни, а второй тихо сопел, немного привалившись к теплому плечу друга. Так прошло неопределенное количество времени, и никто, тем более Арсений, не заметил вибрирующий телефон на полке, где высветилось два простых, но согревающих слова. «Антон Шастун»***
— Почему Вы такой грустный, Антон Андреевич? — вежливо поинтересовался женский низкий голос, пару минут назад обозначившийся в палате. Комната была погружена в приятную темноту, за окном на окрестности оседала ночь, и завывал несильный ветер, постукивая ветками деревьев в стекло. Единственным источником света был старый, дряхлый телевизор небольшого размера, наверное, года восьмидесятого-девяностого, заботливо принесенный вахтером по просьбе миловидной медсестры невысокого роста, с каштановой короткой косой и невинными большими карими глазами, хозяйки спрашивавшего голоса. Это была уже не та девушка, что с нескрываемым недовольством приходила в палату именно к этому больному, осуждающе вздыхая чуть ли не каждую секунду (или так только показалось парню?). Антон безмолвно переключал канал за каналом, останавливаясь, наконец, на какой-то «очень смешной» и «интересной» телепередаче. Секунды равнялись минутам, время перестало быть ограниченным. И ему это казалось до боли смешным. Смешным и жестоким одновременно. А пока шла эта передача, которую Шастун и не понимал вовсе, ведь не слушал внимательно ни единой фразы, в руках крутился уже давно вынутый из пакета, последний апельсин. — Антон Андреевич. — Да? — без интереса спросил он, так и не обратив внимания на девушку. — Что с Вами? Вы какой-то… поникший. — Со мной ровно ничего особенного, просто хочется побыстрей уйти отсюда. Стены давят, а вечная тишина сводит с ума, как и запах медикаментов, от которого уже давно тянет блевать, — пробормотал Шастун спустя несколько мгновений, наконец, глянув на озадаченную медсестру, что с сожалением смотрела прямо в глаза парню. Глаза в глаза, сочувствие и... ничего. Пустые глаза болотного цвета без всякого энтузиазма смотрели и не видели ничего. Антон опустил взор на все тот же неизменный апельсин, что перебирал и крутил в руках на протяжении почти всего вечера. Желание вколоть себе чего-то, уснуть и не проснуться от передозировки росло с каждым проведенным здесь часом, но ему не давали и шагу сделать без бдительного присмотра. Вы представляете, каково это - имитировать, что глотаешь таблетки при лечащем враче, а потом прятать их в тумбу, не понимая вообще, что делаешь? Нет? Вот и Антон тоже, ведь мысль об этом он отогнал тут же, а в телевизор, где так радостно смеялись люди с силой прилетел апельсин, жалко шмякаясь на пол. У него все прекрасно, по-другому и быть не может.