***
Небольшая прихожая двухкомнатной квартиры постепенно наполнялась людьми. Сережа, что сидел в гостиной и уплетал за обе щеки купленные Арсом к чаю эклеры, услышав шум, пошел встречать гостей. Преодолев пару шагов, он столкнулся взглядом с другом, походившим на вешалку, как всегда проявляя любезность, и стоявшим, не зная, куда все это деть. Он посмотрел на Сергея Васильевича, на Анну Павловну, а затем и на маленькую бестию, с которой у них были особо дружеские отношения. Она что-то увлеченно рассказывала своему брату, вовсе не замечая Матвиенко, да и на родителей тоже не смотрела. Но, стоило южанину только шелохнуться, та мигом, даже не глядя куда бросает, скинула с себя ботинки, а ненужную куртку всучила брату, хотевшему возмутиться, кинулась с криком на Сережу, от чего последний даже поперхнулся. Арсений лишь закатил глаза, глядя на эту картину. Ну, началось... – Хвостик! – Малая, – приобняв девчушку, посмеялся парень, – как давно не виделись, ну ничего ты выросла уже, недавно же только была надоедливой козявкой, – за свои слова он несильно, но ощутимо получил по животу. – Женя, не липни к людям, это некрасиво, – добро прозвучал голос матери Арсения, подошедшей к ним поближе, – давно не виделись, Сереженька, ты не изменился, лишь бороду отрастил, – она крепко обняла парня, давно уже ставшего вроде второго сына, чувствуя, как ее обнимают в ответ. – А вы ничуть не изменились, Анна Павловна, остались такой же заботливой и любящей женщиной, в чьих руках чувствуешь себя в безопасности, – чистую правду сказал южанин, выпуская даму из объятий; с отцом Арсения они просто обошлись скромными рукопожатиями, улыбаясь друг другу. Скромный завтрак из пасты, заранее приготовленный специально для гостей Сергеем. Попов будет теперь ему должен, ведь ради этого армяну пришлось встать сразу же после ухода друга. Зевая каждые полминуты, если не меньше, он варил эти чертовы спагетти, нарезая томаты, зелень и чеснок, обжаривая на сковороде кусочки курицы, и изо всех сил старался не заснуть – приходилось периодически умывать лицо ледяной водой. Он старался, а что в итоге? – Ты че, готовить умеешь? – Здрасьте, приехали, – удивился мужчина, – спасибо, дружище. Несмотря на легкое возмущение, Матвиенко был рад, ведь семье Поповых паста пришлась по вкусу, особенно Евгении, что уплетала свою порцию за обе щеки, не боясь подавиться, и даже, немного стесняясь, просила добавки. – Ну, ребята, рассказывайте, – Сергей Васильевич отодвинул от себя пустую тарелку и принялся за свой крепкий чай, – как у вас дела на работе? – Сережа, ну что ты всегда о работе? У мальчишек только недавно начались выходные, а ты им напоминаешь, – возмутилась женщина, убирая со стола посуду. – Мам, – Арсений смотрел за действиями матери и хотел возразить, но женщина, будто прочитав мысли сына, опередила его: – Сеня, дорогой, – парень нахмурился, – вы и так устали, пока отдраили всю квартиру и не возникай, – она видела, как тот хотел вставить пару слов, – я же вас обоих знаю, родной, пей свой кофе спокойно. Брюнет благодарно улыбнулся, все равно ощущая что-то похожее на стыд, неловкость, но решил послушаться маму: приятный аромат свежесваренного кофе щекотал нос, а от этой сладкой горечи хотелось прикрыть глаза от наслаждения. Немногие поймут это чувство, когда один глоток кофеина сродни одному глотку так необходимого кислорода. Да, такова жизнь кофемана – три-четыре кружки в день по стандарту, может быть больше, но ни в коем случае не меньше. Разговор о будничной жизни, убеждения, что они правда живут не в свинарнике, ну мам, и питаются хорошо. И затем, конечно же, не обошлось без той же темы работы: карьерный рост, пару слов об их бригаде, перевод из одной части в другую и, естественно, описание чудного капитана, без которого они бы точно не справились. Поддержка командира всегда была рядом, и не только в рамках работы – Павел Алексеевич являлся для мужчин не только великим и справедливым (суровым и жестоким) командиром, но и понимающим другом, готовым в любую секунду подать свою руку. Рассказ не представлял собой некую гиперболу, нет, но Арсений с Сережей решили упустить то, каким Добровольский может быть с ними бесжалостно-жестоким. Попов, полтинник отжиманий, живо! Матвиенко, у тебя руки точно из задницы выросли! Не, ребят, не то, что из большой попы, похоже, у вас вообще рук нет – просто непонятные палки из плеч торчат. Но бывают времена, когда они старались изо всех сил, превозмогая боль сквозь пот и слезы, а Паша смотрел на своих парней издалека, и в его глазах плескалась гордость. В этот момент он думал, как искренне верит в ребят, в то, что они смогут достичь многого в будущем. Как верил в школьные времена, так и сейчас. – Арсений, а как у тебя с личной жизнью? Пустая кружка из-под кофе со стуком была поставлена на стол. Сглотнув, брюнет поймал в своей голове промелькнувшую мысль, что этого можно было ожидать. Вдруг из неоткуда удивительно быстро, словно молния, прикоснулась в плечу крошечная, теплая ручонка, и, повернувшись, Арс заглянул в пронзительно светлые голубые глаза. Поддержка. – Все хорошо, – успокаивает он не то мать с отцом, не то себя, привычная улыбка появилась на лице, скрывая истинные эмоции. Арсений не любил изменений в жизни, его устраивало все, что происходило с ним сейчас, остальное же лишь дополнения, определенно помешавшие бы. Мужчина хотел продолжить свои оправдания перед родителями, но его отвлекла вибрация телефона, лежащего в кармане джинсов. – Малая, ну-ка, пойдем поиграем в приставку, – Серый схватил Женю и усадил к себе на плечи, уходя из кухни. – Сень, но так продолжаться не может. Это твое "все нормально", – встревоженный взгляд в сторону отца, безэмоциональным взором сверлящего профиль сына. А Арсений продолжал молчать, перечитывая слова на экране раз за разом. Антон Шастун: "Прошу, приезжай."***
Белые стены длинных коридоров, среди которых сновали доктора, медсестры и санитары с безмятежными лицами, будто не люди, а ходячие каменные статуи. Все тело Арсения ощущалось натянутым канатом, сотрясающимся от любого дуновения ветра и готовым разорваться в любую секунду, только дотронься. Колени пронзала легкая дрожь, и Попов искренне не понимал реакцию своего тела на простое сообщение... Хотя, на подсознательном уровне, наверное, догадывался, но не хотел признавать. Это так противоречило его натуре. – Арсений Сергеевич, – мужчина повернулся на звук голоса, – вы вновь стали нашим гостем. С какими судьбами на этот раз? Надеюсь, с вами все в порядке, – держа в руках истории болезней, прижатые к груди при встречи с нежданным посетителем, доктор улыбнулся и поправил свои очки. – Здравствуйте, Евгений Аристархович, – протараторил Арс, невольно заглядывая за спину главврача, – мне срочно нужно к Шастуну, поэтому, если вы позволите... – К сожалению, не могу ответить вам утвердительно. Руки вмиг похолодели от того, с каким бесстрастием говорил врач. И без того напряженное тело пробило судорогой. Нахмурившись, Арсений прочистил горло и спокойно спросил: – Почему? – в интонации можно было услышать едва уловимую надежду и мольбу. – Арсений Сергеевич, кем вы приходитесь пациенту? – Попов оторопел от непредвиденного, но такого логичного вопроса, – Вы родственник? А, может, друг семьи? – подождав определенное время и так и не получив ответа, пожилой мужчина со всей серьезностью продолжил, – В противном случае, я вынужден вас попросить... – Я его партнер, – необдуманно выпалил Арсений, а потом тише повторил последнее слово, словно пробуя его на вкус, – почти что семья. Прошу, – голос дрогнул. Брюнет не знал, что им движет, но ему нужно было туда попасть. Доктор снял свободной рукой свои прямоугольные очки, убирая их в нагрудный карман халата и, помассировав двумя пальцами переносицу, с заминкой отошел в сторону. Арсений воспринял это как разрешение. Уголки его губ дернулись вверх и, одними губами прошептав врачу "спасибо", он отправился вперед по коридору. Лишь сделав пару шагов, брюнет услышал, как ему в спину бросили фразу: – Десять минут. Не больше. И опять белые стены длинных коридоров. Где-то они испачканы красками, в непонятных каракулях, отдаленно похожих на человечков – кто-то из детей рисовал свои семьи, кое-где рисунок начинал уже отколупываться из-за своей старости. Коридоры, пролеты, палаты, дети, взрослые, пожилые, столовая, коридоры... Такое ощущение, будто они не закончатся никогда, словно в странном больничном лабиринте. Но вот и нужная палата. С небольшой заминкой, выдохнув, Арсений открыл дверь. Все было такое же чистое и светлое. Запах лекарств ударил в нос сильнее, чем за все время пребывания в больнице, от чего Попов забавно сморщил нос. У большого, широкого, но старого окна стояла худая фигура в больничной рубахе, висевшей на ней как мешок. Продрогшая фигура - это едва было заметно, а тощие, голые руки обнимали плечи, сжимая пальцами кожу. – Антон... Парень стоял у окна спиной к брюнету и немного вздрогнул при его появлении. Холодный ветер проникал сквозь небольшую створку сверху, создавая пронизывающий тело сквозняк. Арсений сделал два шага по направлению к юноше, но остановился из-за странного ощущения под ботинком. Скорее машинально он посмотрел вниз, и его глаза расширились – на полу были разбросаны пилюли и таблетки различных цветов. Не пил то, что дают ему врачи? Или... Наркотики? От последней мысли Арса передернуло. Нет, он надеялся и верил, что парень просто не хотел становится овощеподобным существом, как те, что заполняли серые коридоры больницы. Сам не понимая почему, но верил. Хотел верить. Еще один шаг, и Антон резко оборачивается, испуганно и с мольбой смотря на Попова. Прошли секунды, а казалось, будто время остановилось: минута за минутой, а часы замерли, дергая стрелку чуть в сторону и на место. Тишина, нарушаемая лишь тиканьем старых часов на тумбе среди нетронутой еды. – Зачем вы пришли? – голос Шастуна дрогнул на последнем слове, будто бы он сам не верил, что мужчина и правда здесь. – Ты сам меня позвал, Антон... Слушай, прошу, давай сядем и поговорим, хорошо? – произнес Арсений, восхитившись, насколько искусно придал своему голосу твердое звучание. Парень не сдвинулся с места, более того - на его лице не шевельнулся ни один мускул. Лишь медленно опустил взгляд, и в глазах появилась некая... туманность. Он стоял, приобнимая себя за локти, смотря невидящим взором перед собой. Его мелко затрясло. Ломка. – Уйдите. – Ты позвал меня. – Не было такого, – всхлип. – Я нужен тебе... – Я даже вас не знаю! Арсений молчит. – Проваливайте, блять, отсюда, – прозвучало шепотом, но показалось, будто истошный крик разодрал глотку. Арсения буквально убило этим тоном... Он резко преодолел расстояние между ними, увидев, что по щекам Антона потекли слезы, и прижал к себе, не отпуская даже после слабых попыток высвободиться. Он не понимал, что им двигало в этот момент. Просто делал. – П-пожалуйста, Арсений, – слезы так и продолжали литься из глаз, а длинные руки – упираться в грудь и колотить, стуча по всему, до чего только доставали. Шастун не думал ни о чем, в его голове звучал ультразвуковой писк, сквозь который были слышны лишь едва разбираемые, разрозненные слова. – Все будет хорошо, слышишь? – убаюкивающе говорил Арсений, сам не задумываясь, кому это было адресовано: парню или же самому себе. – Не будет! – перебил тот, резко дергаясь в сторону, вырываясь из цепких, теплых рук и будто с вызовом смотря собеседнику в глаза, – Ничего уже не исправить, как вы все не поймете?! Арсений с трудом сглотнул, глядя в холодные, безумные глаза. Каждое слово сейчас было решающим: добить или оживить, вселить надежду. – Слушай меня, – в горле пересохло от напряжения, – выслушай. Я не знаю, через что тебе пришлось пройти и я искренне тебе сочувствую, правда. – Нахуй мне не сдалась ваша жалость, – выплюнули в ответ. – Выслушай, Антон, – как гром в ясный день прозвучал приказ, – Я лишь хочу тебе помочь. – Чем вы мне поможете? – Антон ухмыльнулся, приглушенно смеясь, – вы не сможете что-либо изменить, разве что свечку за упокой поставить в конце всей этой пьесы. Попов тяжело вздохнул. – Прошу, верь мне. Антон даже бровью не повел. – Я правда хочу помочь тебе. Просто и искренне. Тиканье часов. – Антош, все станет лучше, я обещаю. И это было последней каплей. Именно эти слова. Именно эта фраза откинула его на пару лет назад. В еще теплое и радостное детство, наполненное лишь небольшой толикой грусти. И знаете... Антон в большей степени реалист и, сказать, что он не верит – чистейшая правда, но никто не исключал такую возможность, так ведь? Он надеялся, что именно так и будет. – Дыши. В груди что-то сомкнулось и, помните, тот рваный вдох, что был у каждого в детстве после истерики? Как последний элемент "ритуала", что многим точно знаком. Что-то среднее, похожее на тройной вдох за секунду или наоборот – удушение. Так вот, у Антона, 19-ти летнего юноши, – не исчезла эта черта, незаметно пропавшая у многих еще в подростковом периоде или даже детстве. Шастун задержал дыхание на пару секунд, делая глубокий вдох и выдыхая носом, как учили раньше взрослые. Легкое головокружение, тяжесть в ногах и кистях рук. Тело постепенно обмякало, и Антон с каждой секундой все больше чувствовал, как вялость набрасывается на его тело, словно какой-нибудь зверь. Ноги вот-вот грозили подкоситься, и обронить бренное тело на не особо чистый пол больничной палаты. Арсений несильно взял его за локоть и медленными шажками повел к койке, с едва заметной нежностью/зачеркнуто/ тревогой в глазах, аккуратно посадил, опуская светловолосую голову на подушку. В сознании мелькнула очень, кхм, вовремя мысль, что именно такие подушки он называет "медузками". Невольно покачав головой, будто бы сбрасывая все ненужные мысли, Попов мельком осмотрел Шастуна с ног до головы, а затем обратил внимание: не сильно побледневшая кожа на заметно осунувшемся лице, синие тени пролегли под глазами, поджатая нижняя губа едва дрожала, из-за чего виднелась небольшая, почти зажившая ссадина. Глаза парня были полуприкрыты, а от вида полупрозрачных век с заметными голубо-красными венками пробивало на легкую дрожь. Радужка словно выцвела, а зрачок был расширен. Эдакий цвет молодой травинки, что успела уже засохнуть, не начав толком свой рост. Антон то приоткрывал рот, то закрывал, словно не решаясь что-либо сказать. Или просто не было на то сил. Сил не было ни на что. Арсений замялся: – Я помогу тебе, Антон, хочешь ты этого сам, или нет, – тихо, но решительно поставил Шастуна перед фактом Арсений, мельком взглянув на его руки, что безвольно лежали на покрывале. Это случилось спонтанно. Это было удивлением для обоих. Это было как маленький, но нужный для них, разряд тока. Это просто была рука Арсения на руке Антона. Это просто была мысль Антона, перед тем как он сомкнул глаза и забылся во сне на долгие часы. Арсению можно доверять.