Грязное дело

В ванне Ганнибала легко помещалось двое взрослых мужчин, и в ней ещё оставалось достаточно места. Уилл откинулся назад, на грудь Ганнибала, зашевелился, устраиваясь поудобней, так что по воде пошли лёгкие волны. В воздухе витал тот самый цветочный запах, который он часто ловил на коже Ганнибала, в изгибах его поясницы или под коленями. Было так хорошо лежать так, в огромной медной ванне, полной горячей воды и пены, пока в голове ещё не растаял туман после недавнего секса, и не думать ни о чём. — Это была отличная идея. — Уилл забросил руку назад, коснулся шеи Ганнибала. — Насчёт ванны вместе. — Тебе идёт влага. — Ганнибал перехватил его пальцы, поцеловал. Другая рука скользнула по груди, большой палец задел сосок. — Дождь, туман, вода. — Мало у кого увидишь медную ванну. Необычно. — В доме моих родителей была такая. Это одно из первых моих воспоминаний. Они до этого не говорили о прошлом — лишь настоящее, короткие вспышки, между которыми была темнота. — Где был твой дом, Ганнибал? — В Европе. — Теперь обе руки Ганнибала сомкнулись вокруг его груди, удерживая и прижимая. — Я сбежал от своих родителей в Америку, потому что хотел доказать, что чего-то стою без их денег и связей. — Кажется, ты доказал. Они живы? — Нет. Мать и отец умерли больше десяти лет назад. А у тебя есть семья, Уилл? Уилл молчал, будто не слышал вопроса. Ему нужно было собраться с мыслями, прежде чем ответить. — Уже нет. — Он вздохнул, прижал влажные ладони к лицу. — Мать умерла родами — такое случается даже сейчас. Слишком поздняя дочь стоила ей жизни. Отец протянул меньше года после её смерти. — У тебя есть сестра? Уилл зашевелился, сбросил руки Ганнибала, обвивавшие его, сел ровней. Вода плескалась вокруг их тел, у бортиков, сильней запахло цветами. — Она умерла, когда ей было десять, а мне тридцать. Её звали Миша. — Сколько тебе сейчас? — Тридцать девять. А тебе? — Сорок девять. Разговор прервался — тёплая, влажная тишина вернулась, но не безмятежная, как до этого, а напряжённая, ломкая. Было сказано слишком много и вместе с тем слишком мало; и никто из них не решался продолжить слишком личный разговор. Наконец Уилл встал, потянулся за полотенцем. Он видел, как Ганнибал смотрит на него — жадно, тяжело: сейчас он не мог точно знать, касается ли эта жажда его тела или того, что он мог бы ещё рассказать. А это не было теми воспоминаниями, которыми он был готов делиться со своим полузнакомым любовником. — Когда я впервые прибыл в Америку, я был зачарован Балтимором. — Ганнибал лёг грудью на борт, не отрывая взгляда от тела Уилла. — Это не лучший город для жизни, но он таит множество неразгаданных тайн и тихих, почти неслышных рассказов. Эта фраза, в общем, не требовала ответа — удобный мостик для того, чтобы сгладить неловкость и перейти к другим, не столь личным темам. Уилл отложил полотенце, подошёл к круглому зеркалу над медной же вытянутой раковиной. Возле него на туалетном столике выстроилось в ряд немало флаконов, тюбиков и пузырьков с незнакомыми названиями косметических фирм. Уилл машинально взял один — тяжёлое стекло, строгая этикетка, — покрутил в руках, поставил обратно. Сзади раздался плеск воды, шлёпанье босых ног по выложенному узорными плитами полу: Ганнибал, не удосужившись вытереть стекавшие с него капли, подошёл к нему, прикоснулся тёплыми губами к плечу. — Мало что тут подойдёт тебе. — Он тоже протянул руку, поправил неровно поставленный Уиллом флакон. — По возрасту или по типу кожи. Разве что это. Перегнувшись вперёд, Ганнибал взял маленькую плоскую шайбочку, открутил металлическую крышку — внутри оказался полупрозрачный жирный бальзам. — Разрешишь? Уилл кивнул. Ганнибал развернул его к себе лицом, набрал на указательный палец немного бальзама и поднёс его к губам Уилла. Губы разомкнулись, и палец скользнул по ним, смазывая; в воздухе повис сладкий кондитерский запах, и Уилл едва удержался, чтобы не облизнуться. — Каждый из нас что-то терял, и каждый из нас обретает новое. — Палец чуть оттянул нижнюю губу, соскользнул с неё. — Мы здесь и сейчас, укрытые ото всех, сбежавшие от того, о чём не рассказываем друг другу. Уилл закрыл глаза. Ганнибал продолжал гладить его губы — дразнящее прикосновение, интимная, возбуждающая ласка. — Просто секс? — Да. — Ганнибал потянулся к его уху, повторил, задевая дыханием. — Просто секс. Не открывая глаз, Уилл положил руку ему на талию, притянул ближе, прижался к влажной коже. Он поцеловал Ганнибала — ощущение было, как будто целуешь женщину с накрашенными губами; язык ощущал сладкий вкус, а прикосновение смягчилось. — Тебе ведь это тоже выгодно, правда? — спросил Уилл, открывая глаза. — Наши встречи? — Если бы это было по-другому, они бы прекратились. — Ганнибал облизнулся. — Наши тела звучат в унисон. Руки Уилла сползли вниз, сжали ягодицы Ганнибала. Он был прав — они идеально подходили друг другу в постели. Его член чуть шевельнулся, увеличился, налился кровью. — Я не знаю, что ты забываешь, когда стонешь рядом со мной, Ганнибал. Наверно, и не хочу знать. Новое желание росло, набухало, вытесняя лишние мысли. Перед ним было тело — не очень молодое, но крепкое, по-своему красивое мужское тело, которое могло дарить столько наслаждения, сколько Уилл не получал, наверно, ни от кого. Он вновь поцеловал Ганнибала, чувствуя, как сладкий вкус бальзама исчезает, уступая место его собственному. — Волшебная музыка. — Ганнибал протянул руку, вжав Уилла в мраморную плиту, достал ещё один тюбик, на этот раз побольше. Он выдавил на ладонь изрядную порцию розоватого крема, растёр её. — Я хочу добавить к ней кое-что ещё. Движением плеча Ганнибал развернул его спиной к себе. Теперь Уилл видел их обоих в отражении зеркала — себя, чуть покрасневшего, и Ганнибала, с прилипшими ко лбу влажными прядями, широкоплечего, тяжело дышащего. Рука Ганнибала, скользкая от крема, легла ему на член, заскользила вдоль него. Со смазкой ощущения были другие, ярче, отчётливей. Уилл не знал, куда смотреть — вниз, на пальцы, обхватывающие его плоть, или вперёд, в глаза Ганнибалу. Губы касались его затылка, кажется, он что-то шептал, но так тихо, что Уилл ничего не мог разобрать. Смазанный палец второй руки проник в него, легко скользнул внутрь, заставляя Уилла протяжно застонать. Он шире расставил ноги, наклонился вперёд, не желая отпускать его, терять чувство наполненности и единения. От зрелища в зеркале уже невозможно стало оторваться — прижатые друг к другу тела, напряжённое лицо Ганнибала, склонившееся над его плечом, его ладонь, двигающаяся в ровном ритме. Уилл кончил, глядя в глаза отражённому Ганнибалу, и сперма закапала на узорчатый пол. Ганнибал убрал обе руки сразу, и на Уилла нахлынуло чувство пустоты. Но оно тут же исчезло, стоило ему обернуться и очутиться в его объятиях. Медленно отступала волна блаженства, шум в ушах утихал, и снизу начал подступать холод. — Я рад, что встретил тебя, — сказал Уилл, размыкая объятия. — Кем бы ты ни был, я не жалею, — отозвался Ганнибал, отступая. — Ты уезжаешь? — Мне пора. — Он отошёл к низкой кушетке, на которой валялись его вещи. — Позвони мне, пожалуйста.