Холмы; 1914

Следующие четыре дня Йен появлялся каждое утро, между ними сложился некий ритуал: сперва они учились плавать, едва светало, а после полудня отправлялись рыбачить, Йен рассказывал свои истории, а Михаил их молча слушал. Все шло хорошо. Михаил решил, что мог бы провести остаток своих дней здесь, вот так, но, разумеется, Йен оказался беспокойным мелким паршивцем.

16 Июля, 1914; Бухта Ларна, Ларн, Северная Ирландия

- Сегодня мы не будем рыбачить, - заявил Йен, как только голова Михаила показалась из каюты. Он стоял на причале, держа в одной руке камешек. Михаил был уверен, на лодке остались следы от каждого брошенного Йеном камня. - Да ну? – он оперся на перила. Йен отбросил камешек и взял в руки корзину и шерстяное одеяло, которые лежали все это время у его ног. – Ты же понимаешь, что рыбалка – мой хлеб? - Да, но сегодня особенный день, - Йен поднял корзину так, чтобы Михаил ее видел. – Сегодня мой день рождения. - У тебя, что, друзей нет? – Михаил вытащил из кармана сигарету. В ответ раздался звонкий смех. - С ними скучно, - признался Йен, улыбка растянулась до самых ушей. - А со мной нет? Хочешь провести свой день рождения с… - Ты не можешь просто согласиться? Эта штука тяжелая, - с этими словами Йен направился в сторону берега, шлепая – как всегда – босыми ногами, словно какая-то лесная нимфа. Михаил проворчал себе под нос, но сошел на причал, настороженно отступая все дальше от лодки. Сон еще не сошел с него окончательно, и Михаил поражался, какого черта он тащится за этим глупым мальчишкой в семь часов утра. Сунув руки в карманы, он шел за Йеном, который все дальше отходил от пристани. - Даже не спросишь, куда мы идем? – на середине дороги спросил Йен. Михаил устало взглянул на него в ответ. - И куда мы идем? – озадаченно спросил он. - Сюрприз, - улыбнулся Йен. - Именно поэтому я и не спрашивал, - проворчал Михаил, пожевав нижнюю губу. Шли они молча, но он буквально чувствовал, как Йена распирает от того, как сильно ему хотелось поговорить. Этот мальчишка не мог просто так помолчать. Будто Михаил стал первым, кто действительно его слушал. - Почему ты не носишь обувь, парень? – вскоре спросил Михаил, пытаясь чем-то занять мальчишку, которого едва не трясло от нетерпения. Йен взорвался, будто пузырь, и стал размахивать своей корзиной. - Не знаю, мне не нравится их надевать. Я их ношу, когда сестра водит нас на Рождество в церковь, и все… А у тебя есть сестра? Михаил прикусил губу и кивнул. - Как ее зовут? – спросил Йен. Они стали отдаляться от города. Дома в этой части стояли дальше друг от друга, а за ними расстилались ячменные и пшеничные поля. - Маня, - пробормотал Михаил, и Йен заметил, как тот нахмурился. - Эй, если не хочешь отвечать, ты ведь не обязан. Михаил пожал плечами и вновь сунул руки в карманы, мечтая о той сигарете, которую он достал из кармана, прежде чем Йен вытащил его с лодки. Между ними ненадолго воцарилась тишина, под ногами Михаила хрустели камни проселочной дороги, корзина билась о бедро Йена при каждом шаге. - Я говорил тебе, что ненавижу сюрпризы? Йен запрокинул голову и расхохотался, и на этот раз Михаил не смог оторвать взгляда, видя, как мелкие морщинки расходятся у его глаз, когда он смеется. - Никогда бы не подумал, - Йен по-прежнему улыбался. Он схватил Михаила за рукав и потянул к другому краю дороги, в сторону зарослей вечнозеленых сосен, настолько высоких, что, казалось, верхушки доходили до небес. Они пробирались через чащу, вдыхали воздух, пропитанный запахом сосны, пока наконец не вышли к просвету между деревьями, за которыми простиралась равнина. Целые поля высокой травы и полевых цветов раскинулись перед ними, поднимаясь к холмам, которые постепенно перерастали в горы, зеленые поля напоминали морские волны. Йен расплылся в улыбке, внимательно следя за тем, как озарилось лицо Михаила, когда он увидел эту зелень: ее оказалось так много, что от насыщенного цвета почти резало глаза. - Неплохой сюрприз, да? – спросил Йен, прежде чем зайти в высокую траву, которая казалась такой мягкой, что Михаилу почти захотелось сбросить обувь вслед за Йеном. Он смог лишь кивнуть и пойти за ним, Йен пробирался к одному из холмов. Когда они оказались на вершине, Михаил понял, что они забрались на самый высокий холм и теперь могли за чащей разглядеть город. Михаил видел, как там, внизу, суетились люди, будто муравьи. Йен расстелил одеяло под одиноко стоявшим деревом и сел. - Давай, дедуля, - позвал он, вытаскивая из корзины хлеб, сыр и бутылку виски. - Не такой я и старый, парень, - Михаил сел рядом с ним и скинул ботинки, чтобы остаться, как и Йен, босым. - Похоже, что ты вот-вот поседеешь, старик, - улыбка Йена стала шальной, а Михаил, бросив на него игривый взгляд, отобрал бутылку виски прямо у него из рук. - В двадцать пять не седеют. И кто бы еще говорил о цвете волос, чертов ирландский мальчик, твоя голова похожа на гигантский сигнальный маяк. Йен расхохотался, а Михаилу захотелось, чтобы он смеялся ближайшую вечность. - Тебе понадобилось пять дней, чтобы отпустить первую шутку о моих волосах, это мировой рекорд. После слов Йена Михаил задумался, так ли он стар в свои двадцать пять, если ему хочется поцеловать рыжего мальчишку из Ларна, который попросту не может оставить его в покое. - Не удивительно, сложно их не заметить, - усмехнулся он, пригубив виски, и едва не облился, когда Йен ударил его в плечо. - Заткнись, ты мне, вроде как, нравился. - Я никому не нравлюсь, крутой парень, это лишь вопрос времени, когда ты прекратишь таскаться ко мне ради уроков плавания. Йен ударил его снова, и на этот раз Михаил все же облился. Он выругался как заправский моряк, когда Йен разразился пронзительным, звонким смехом – так умели смеяться только дети. Он принялся расстегивать свою хлопковую рубашку, чтобы снять ее, прежде чем кожа на груди станет липкой от виски. - Мудак, - Михаил закрыл бутылку крышкой, отбросил ее в сторону и потянулся за хлебом. По крайней мере, его Йен разлить не сможет. Впрочем, тот продолжал хохотать, пока тянулся за виски. Он вовсю глазел на грудь Михаила и его татуировки, но тот не собирался объяснять, что они означают, а Йен и не думал спрашивать. - Значит, день рождения, - с этими словами Михаил отправил в рот кусок хлеба. - Полагаю, петь «С днем рождения» мы мне не станешь, - фыркнул Йен. - Я не пою. - Брось, ты обязан знать старые корабельные песни или еще что. Михаил поколебался: он понимал, что потом придется дорого заплатить, если сейчас он выдаст Йену хоть что-то о себе, что-то очень ценное. - Знаю, - наконец проворчал он. - Видишь, я так и знал! – просиял Йен. – Ты должен спеть мне. - Мечтай, парень. - Сегодня мой день рождения! Ты и так ничего мне не подарил, хотя бы спой. - Ты не предупредил меня о чертовом дне рождении, и, к тому же, я и без того не брал с тебя плату за уроки плавания, а это уже можно считать подарком. - Не считается. Это совершенно другая ситуация. Михаил закатил глаза и решил отвлечься от разговора. Йен же переключился: он принялся объяснять значимость хорошего подарка на день рождения, пока раскладывал сыр на кусочки хлеба и совал в рот яблочные дольки. Они передавали друг другу бутылку виски, словно какую-то святую воду. Разговор, как и всегда, неспешно тек, и, в конце концов, Йен стал рассказывать Михаилу о своей семье, о которой тот слышал прежде. Слышал, кажется, столько, что мог бы притвориться, будто это его собственная семья. - Фиона, наверное, приготовит пирог, и все споют мне «С днем рождения», а ужин будет куда лучше этого жалкого пикника, - сказал Йен, когда они легли на одеяло, вытягиваясь во весь рост, закидывая руки за голову. Теперь их локти невольно сталкивались, и Михаил не знал, как же ему совладать с собой. - Ты сам это затеял, - его губы растянулись в глупой улыбке. - Неважно, просто еда Фионы лучшая, даже представить себе не можешь. - Она тебе вроде матери? - Ага, - Йен открыл было рот, будто собирался рассказать о своей настоящей матери, но вдруг засомневался и бросил эту тему. Он быстро перевел их разговор на Михаила. – А твоя семья? Кроме Мани. Михаил пожевал губу, глядя на серое небо. Облака сгущались, набегали огромные тучи, которые начинали потрескивать, и, казалось, будто такая же буря набежала в его груди. Ему не хотелось думать о Мане. О ее красивых волосах и лице, покрытом синяками. - А что с моей семьей? – спросил он. - Какие они? - Люди как люди, - ответил Михаил. – У них есть лица. Они занимаются своими людскими делами. - Прекрати издеваться, идиот. - А ты прекрати быть занозой в заднице! Разговор поутих, и они вновь уставились на грозное небо, пятки утопали в грязи, выглядывая за кромку одеяла. - Михаил? Повернувшись, он вдруг оказался лицом к лицу с Йеном, который повернулся на бок. Тот задержал дыхание, а Михаил почувствовал, как к горлу подкатывает паника. - Да? – выдохнул он. - Почему ты не любишь говорить о своей семь… Вдруг раздался оглушительный гром, за которым молния разрезала небо. Они немедленно подскочили, времени обуваться не осталось, тарелки удалось завернуть, едва начался дождь, мелкие капли упали на их спины. Йен подхватил корзину и набросил на руку одеяло, чтобы еду не залило водой. - Черт, - вздохнул Йен, однако на его лице сияла улыбка, пока он смотрел наверх, прямо в стену дождя. Михаил же смотрел на Йена, его мокрое лицо и налипшие на лоб волосы. - Ты ненормальный! – прокричал он сквозь завесу грома. Йен расхохотался и решил оставить корзину и одеяло под деревом, где они сидели. Он крикнул, что вернется за ними позже, и бросился вниз по холмистому склону. Михаил запнулся, пока в который уже раз бежал следом за своим огненным босым мальчишкой. Грязь липла к ногам, пока они бежали с холма, трава обхватывала щиколотки. Дождь заливался в глаза, вокруг все, казалось, было словно за стеклом, запах сырой земли наполнял легкие, их бег обратился танцем, а смех Йена – музыкой, и Михаил не мог не смеяться в унисон. Его охватило чувство, которое накатывало лишь в океане, ему прежде никогда не было так хорошо на суше. Море всегда было его домом, но в этот раз Йен словно утянул его за собой, а океан последовал за ним. Они пробежали через небольшой лесок и выбежали на дорогу, их ноги покрывал слой грязи. Йен что-то крикнул, но Михаил не услышал его и подумал, не так уж это и важно. Раскаты грома звучали за их спинами, а капли воды походили на мокрый смех, они как мед стекали по спинам. Дорога бежала вперед как большая артерия и сливалась с горизонтом, украшенная мокрыми полями по бокам. Они все бежали и бежали, когда Йен повернулся, схватил Михаила и прижался так близко, чтобы можно было расслышать его слова. - Это мой дом, хочешь зайти? – позвал он сквозь пение дождя. Михаил взглянул в ту сторону дороги, куда указывал Йен, увидел небольшой дом и пустующий амбар у края поля. Сморгнув капли дождя, он перевел взгляд на Йена и представил, как тот сидит за столом в окружении своей семьи, которая улыбается ему и поет «С днем рождения», представил, как отражаются огни свечей в его глазах, и не смог. Не смог разрушить это. - Нет, нужно возвращаться на лодку, - громко сказал он, и Йен нахмурился, прежде чем кивнуть и отстраниться, а Михаил уже скучал по ощущению ладоней Йена на своих плечах. Что бы он только ни отдал, чтобы прижаться ближе и накрыть его мокрые губы своими? Что угодно. - Я приду завтра! – улыбнулся Йен и направился в сторону дома. - Эй, Йен! – крикнул ему вслед Михаил, глядя, как тот поворачивается и замирает тенью в пелене дождя, мокрый, но счастливый. – С днем рождения! Губы Йена растянулись в бесконечной улыбке, он помахал Михаилу и повернулся в сторону огней теплого дома. А Михаил остался стоять на месте, глядя, как фигура Йена становится все меньше и совсем исчезает, красивая и статная. И ему хотелось хоть как-то заставить себя отвести взгляд.