Плоть

      Ёри просыпалась медленно, выплывая из гущи путанных предрассветных сновидений, окутанных кофейной дымкой. И первая сознательная мысль была именно о кофе, но девушка никак не могла понять, почему утренние мысли так навязчиво возвращаются к терпкому напитку и его аромату.       От Аято всегда пахнет кофейными зернами и мятой, — эта мысль подбросила Акияму на постели, словно на нее выплеснули ушат ледяной родниковой воды. Аято! Девушка огляделась, осоловело моргая и чувствуя сердечные удары где-то в пищеводе.       Комнату заливали золотистые ласковые лучи восходящего солнца, но не было и следа ночного визитера. Это невольно заставляло задуматься: а не приснилось ли ей вчерашнее происшествие? В самом деле, с чего бы Киришиме залезать к ней в постель? Неужели он относится к ней настолько пренебрежительно, что спокойно может спать в полуметре? А она зачем бормотала что-то об объятиях, она, для которой тема интимных отношений настолько болезненна?       Это сон. Всего лишь ночной призрак. Ёрико осторожно выдохнула и потерла здоровой ладонью влажный лоб. Почему же из памяти не идет этот хриплый шепот, возмутительные, ничуть не скромные касания? Что происходит с телом, охваченным странной дрожью? Резко пахло кофе. Этот аромат забивался в ноздри и мешал связно соображать. Акияма посмотрела на закрытую дверь и стремительно вскочила с кровати, едва не потеряв равновесие. Должно быть, сейчас Киришима по обыкновению заправляется убойными дозами кофеина на кухне, и его отстраненный, насмешливый вид остудит не вовремя разыгравшееся воображение.       Ёрико резко распахнула двери, но взгляду предстало пустое помещение: ни следа хозяина. Что ж, он ушел. Почему так рано? Из-за того, что было вчера, или ей кажется? Это к лучшему, что внутри крепнет чувство, что произошедшее — не сон? Ёри подавленно опустила плечи, окончательно запутавшись, и поплелась переодеваться.        Кто он для нее? Спаситель, опасный идол, близости которого радуешься вопреки инстинкту самосохранения. Но даже если спросить, Аято не разъяснит причин своего странного поступка. Кто же она для него? Еда, которую он почему-то не пожелал есть, или груша, которую нельзя скушать из-за приказа Канеки? А, может, ночью он намеревался убить ее, и лишь действие лекарства притупило в ней естественный страх и спутало воспоминания.       Ёрико без аппетита поглощала простецкий бутерброд с колбасой, подметив, что еды совсем не осталось, хотя в последние дни, видимо, из-за стресса, ела она мало. То и дело в голове всплывали нелестные комментарии Аято по поводу человеческой пищи, и от этого комок вставал в горле, хотя парня рядом не было. Впервые за эти дни она завтракала в одиночестве, и почему-то это казалось дурным предзнаменованием.       Неожиданно тишину разрезал громкий стук в дверь, отвлекший девушку от вялых размышлений о предстоящем дне. В первый миг сердце встрепенулось, но потом она все же доказала себе, что это не мог быть Киришима. Хозяева не стучат в собственный дом. Как смешно было надеяться застать его высокую фигуру на пороге.       Когда стук повторился, Ёрико все же пришлось отреагировать, и она с опаской, на цыпочках, подкралась к входной двери, не представляя, кто наведался в дом гуля. Едва ли человек. Кто бы это ни был, он наверняка окажется опасным. Сердце предательски ёкнуло при очередном настойчивом звуке. Может, неизвестный уйдет, если подумает, что хозяина нет дома? Ёри тихонько ахнула, когда дверная ручка остервенело задергалась, а снаружи кто-то громко окликнул Аято по имени.       Она невольно попятилась, не представляя, где спрятаться и куда бежать, когда дверь поддалась, открывая проход на залитое утренним светом крыльцо. Беловолосый.       Канеки быстро шагнул внутрь с ожесточенным выражением лица, но, увидев Ёрико, замер, внимательно осмотрев ее с головы до ног.       — Я... Я не знала, кто это может быть, — едва ворочая языком, оправдалась Ёрико, не отводя взгляда от замка, превращенного нечеловеческой силой гостя в негодность. Дверного глазка в доме Киришимы не было, да и зачем такая мелочь гулю? Своих визитеров он мог почуять и через закрытые двери.       — Все в порядке, — коротко успокоил Кен и захлопнул за собой дверь. Тот момент, когда дневной свет покинул помещение, показался Ёри одним из самых страшных в жизни. Захотелось плотнее закутаться в толстовку, и девушка ниже стянула рукава, скрывая руки. Она не могла объяснить, почему, но боялась Канеки. Все в его облике, от неестественно белых волос до меланхоличного выражения лица и теней под глазами, внушало панический страх, которого у нее почему-то не было перед Аято.       — Где Аято? — сухо поинтересовался Кен и прошел к кухонной столешнице, шелестя пакетами. Ёри заставила себя не пятиться при его приближении и с трудом переключила внимание на его ношу. Очередной запас еды и еще чего-то.       — Не знаю, — коротко ответила она, почувствовав от этого факта неприятный укол. — Что это?       — Немного твоих вещей из старого дома и деньги, как ты просила, — ответил Канеки, методично выкладывая продукты на стол. Кажется, это простое бытовое действие доставляло ему странное удовольствие. Ёрико тут же вспомнила, что Киришима даже приближаться к еде не желал, в отличие от своего друга. Странно...       — Моих... вещей? — глупо переспросила она, осторожно приблизившись из любопытства и стыдясь недавнего приступа ужаса.       — Да, — кивнул парень. Они одновременно потянулись к пакету с одеждой, но, уловив его движения, Ёрико остановилась, боясь лишний раз соприкоснуться. Было ощущение, что его бледные руки с тонкими пальцами и пугающими черными ногтями холодны и неприятны на ощупь. Повисла неловкая пауза, в течение которой девушка разрывалась между стыдом за свое поведение и необъяснимой неловкостью. Кен молча отстранился, явно заметив ее настрой, отчего чувство вины лишь усилилось. Как же глупо.       Справившись с собой, Ёри все же осмотрела гостинец из прошлой жизни: конверт с накопленными наличными, пара футболок, юбок и штанов, ее любимое пальто и платье, которое носила еще мама... Осматривая все это, она чувствовала, как острый шип все глубже впивается в сердце, заставляя его кровоточить, а на глаза сами собой наворачивались слезы.       Нижнее белье... Ёрико едва не провалилась под пол, сравнявшись по цветовой гамме со своими волосами. Белье — вещь, несомненно, необходимая, но все же было как-то дико думать о том, что незнакомец хозяйничал в настолько личных вещах. Она с трудом подняла взгляд на парня, проявившего поистине господскую заботливость.       Он невозмутимо перекладывал еду в холодильник, двигаясь бесшумно и плавно, ни жестом, ни словом не требуя благодарности. Если Аято казался необычным, то Канеки вовсе ломал все рамки "нормальности". Его вид неизменно настораживал, но все до единого поступки ставили в тупик доброжелательностью. Он сохранил ей жизнь и взял заботу о ее будущем, именно он, следуя капризу, принес ей одежду. Его мотивы оставались для Ёрико загадкой, так как для нее еще никто ничего не делал просто так, но она все же постаралась присмотреться к Кену получше, пользуясь тем, что ее не замечают.       Болезненно бледный, сухопарый и высокий, с тонкими чертами лица, хранящего маску застарелой печали, даже боли. Глаза такого красивого цвета, но мутные, немного остекленелые, погруженные в себя, глядящие сквозь окружающее пространство. Вероятно, когда-то они светились и были мечтательными, но сейчас отнимали всякое желание общаться со своим обладателем. И только всмотревшись в его лицо, Ёри впервые почувствовала по отношению к нему нечто помимо опасения — жалость.       Закончив с продуктами, Канеки собрался варить кофе, и это вывело девушку из задумчивости. Она не знала, как подобрать слова, чтобы выразить благодарность и побороть ту неловкость, которую сама же и создала. Но нужно было сделать хоть что-то, чтобы изгнать с красивого лица печать душевной муки.       — Может, я сама? — встрепенулась Ёри, начав суматошно рыскать по шкафам в поисках кружки и кофеварки.       — Пожалуйста, позволь сварить тебе кофе, — тихо добавила она, чувствуя, что снова краснеет, столкнувшись с удивленным взглядом. А потом Канеки улыбнулся, немного смущенно и не смело, но трогательно, что совершенно не вязалось с образом могущественного гуля, которому подчиняется даже такая горячая голова, как Киришима.       — Ну, если ты так хочешь, — сдался Кен, взъерошив волосы на затылке. Все еще изумленная его переменчивыми манерами Ёри решительно кивнула и принялась за готовку, а гость послушно сел за стол.       — Как тебе живется с Аято? — полюбопытствовал он, постукивая пальцами по столу. Ёри глянула на него через плечо, ожидаемо подметив серьезное выражение лица, и попыталась развеять его тревогу:       — А знаешь, вообще-то не так плохо, — как можно более непринужденно заверила она. — Но, кажется, скоро я и сама не смогу есть человеческую пищу: Киришима оценивает мои блюда очень выразительными эпитетами. Жалко — не лестными.       Канеки забавно сощурился и издал согласный смешок, вполне представляя, как его товарищ, абсолютно непривычный к запахам людской пищи, воротит от нее нос.       — Спасибо, что принес продукты и вещи, — решилась, наконец, Акияма. — Если хочешь, я отдам деньги, сколько нужно.       Кен терпеливо подождал, пока она повернется, и лишь тогда ответил:        — Нисколько не нужно, — его обычно тусклые серые глаза, в радужке которых клубились сумеречные мысли, ярко сверкнули чем-то чистым, как ночное небо, озаренное молнией. Ёрико смотрела как загипнотизированная, думая, что так преломился свет, или у нее слишком богатое воображение.       — Хорошо, — снова отвернувшись, на удивление спокойно согласилась Ёри, сбитая с толку причудами сумасбродной судьбы. Всю жизнь она гадала, как это, когда относятся по-доброму, но от людей этого так и не дождалась. Даже начала верить, что доброты и вовсе не существует, а любые отношения строятся по принципу ты — мне, я — тебе. И вот теперь, едва не погибнув и все еще "прогуливаясь на краешке", она столкнулась с этим пресловутым добром во взгляде не кого-нибудь, а гуля.        Акияма вручила ему кружку с дымящимся варевом и робко села на стул напротив, чувствуя невольное волнение. Беловолосый тоже скажет, что ее кофе плох, или Аято слишком придирчив?       Канеки с явным интересом принюхался и подул, остужая напиток, а потом сделал осторожный глоток. Вопреки опасениям, он не скривился, а по его лицу скользнула тень, напоминающая довольство.       — Недурно, — одобрил Кен, изогнув губы в благодарной улыбке, — Спасибо, Ёрико.       — Значит, не зря я два года проработала баристой, — обрадовалась Ёри, словно только что прошла какое-то испытание. Приятно было слышать слова благодарности и похвалы, ей всегда этого не хватало. Канеки задумчиво нахмурился, перебирая пальцами кружку в руках, но Ёри старалась не смотреть на его жуткие ногти и вообще не думать о том, кто он.       — А не хочешь ли вернуться к работе? — неожиданно спросил парень.       — А можно? — брови Ёрико удивленно взметнулись вверх, она даже подалась вперед, услышав такое предложение. Не то, чтобы была трудоголиком, но быть взаперти никому не понравится.       — Не в прежнее место, — уточнил Канеки, лукаво ухмыльнувшись, - Но на ту же должность.       Акияма уже хотела воскликнуть что-то типа: "С радостью!" или "Без раздумий", но ее прервал достаточно громкий щелчок. Поначалу она не поняла, что это, но когда послышался второй, у нее вспотели ладони. Кен буравил тяжелым взглядом входную дверь и оглушительно щелкал костяшками пальцев так, что казалось они выходят из суставов. Он снова был жутким и пугающим, и в его облике не осталось ничего от той милой простоты, что так располагала к себе.       Через мгновение открылась входная дверь, и Ёри даже не оборачиваясь догадалась, что это Аято вернулся домой. И выглядел он не слишком довольным, его скверное настроение волнами распространялось по комнате и било Акияму в спину. Спохватившись, она подхватила пакет с одеждой и шмыгнула в комнату, чтобы Киришиме не пришло в голову рыться в ее вещах, периодически выдавая едкие комментарии.

***

      На то, что в доме что-то неладно, указывало годами выработанное чутье. Подходя к крыльцу, Аято замедлил шаг, уперевшись потемневшим взглядом в нечто, когда-то бывшее дверной ручкой, а теперь ставшее бесформенным куском металла. Когда он приоткрыл ее, легкий сквозняк донес мешанину непривычных запахов, но среди них угадывался дух его человечки и Одноглазого.       Аято недовольно фыркнул и, больше не таясь, зашел внутрь, сразу же став причиной неловкой напряженной паузы. Это ему решительно не понравилось, и он поморщился. Воняло человеческой пищей, она портила вкусный аромат свежего кофе, но все это заглушал очень сильный, даже резкий запах Рыжей, ее вещей и дома. Взгляд темно-фиолетовых глаз уперся в источник — объемный пакет примостился на столешнице. Словно прочитав его мысли, девчонка схватила куль и пулей скрылась в спальне. Выглядела она донельзя напуганной и даже взгляда на соседа не бросила. Аято проводил ее задумчивым взглядом и спрятал ладони в карманах толстовки.       — Зачем пожаловал? — предполагая быть миролюбивым, выдавил Киришима, взглядом желая Одноглазому провалиться. Тот платил примерно той же монетой и явно был недоволен, но пока молчал. Синеволосый подошел к столу и взглянул на кружку в руках Кена, после чего его губы сами собой разъехались не то в оскале, не то в жесткой усмешке. Значит, она поила Канеки своим кофе. Киришима прекрасно знал, как пахнет сваренный ее руками напиток.        Канеки встретил его раздраженный взгляд хладнокровно, демонстративно сделав большой глоток.       — Зачем ты приволок ее вещи, Одноглазый? — сдавленно зашипел Аято, еще больше выведенный из себя его спокойствием.       — Ей нужно в чем-то ходить, — пожал плечами беловолосый и встал. Хотя он был старше, они были почти одного роста, и Киришима его не боялся.       — Ей есть в чем ходить, — зло выплюнул он.       — Я заметил, — с долей сарказма прокомментировал Канеки и понес опустевшую кружку к раковине. И тут Аято прорвало:       — Проклятье, Кен, тебе не кажется, что это уже перебор? Я вынужден терпеть смрад человеческой пищи из холодильника, а теперь еще и запах ее одежды?       — Запах ее вещей — это её запах, Кролик, — оборвал Канеки и смерил его долгим, опасно сверкнувшим взглядом, а черный ноготь обвиняюще указал на бурые пятна на его светло-серой толстовке.       — Он так нравится тебе, что ты отправился в город на охоту, несмотря на мой запрет? — Аято дернул плечом, отводя взгляд и вспоминая, как пол-ночи не сомкнул глаз и размышлял о том, насколько дрянная была идея ложиться рядом с Рыжей. Он не мог заставить себя уйти или хотя бы шевельнуться, борясь с желанием последовать наивному предложению этой идиотки. Ее запах, чистый, не забитый примесями бывшего дома, тесно переплетенный с его собственным, кружил голову. Аято никак не мог придумать, с чем бы его сравнить, ведь в нем не было ничего особенного, но он был приятен. Кажется, он превращается в кого-то наподобие Цукиямы. Вот дерьмо.       В четвертом часу его пробрал дикий голод, так что Киришима всерьез испугался, что потеряет контроль, а придет в себя уже в ворохе окровавленных простыней. Жажда плоти оказалась настолько сильной, что до ломоты сводило скулы. Парень натянул первое, что попалось под руку, и тенью выскользнул из дома, почти не отдавая себе отчета в том, что делает.       Темная арка моста и несколько минут ожидания увенчались успехом: охотник знал свои угодия. Этой дорогой ходили посетители и работники ночного клуба, находившегося неподалеку. Одинокая женская фигурка неуверенно брела по тротуару. Официантка слишком устала или выпила после ночной смены, ее вело. Аято пристроился позади, ожидая, пока их фигуры скроются от лунного света в тени моста, а потом мгновенно настиг ее, зажав ладонью рот и наконец погрузив зубы в нежное мясо на шее. Кровь из разорванного горла хлынула вперед, и каким-то чудом Киришима не извозился в ней с головы до ног, но Канеки, конечно, заметил почерневшие кляксы на джинсах и толстовке.       — Сколько раз ты хотел убить ее? — требовательно, но тихо спросил Одноглазый, принуждая смотреть себе в глаза.       — Не в этом дело!       — Сколько. Раз...?       — Один, — сквозь зубы признался Аято, чувствуя, что еще чуть-чуть и вцепится надоедливому святоше в морду. — Сегодня ночью.       — Видишь, ее одежда едва ли могла бы ухудшить ситуацию, — как маленькому растолковал Кен, к удивлению не зачитавший мораль по поводу его самовольной охоты. А ведь и правда, зачем он вообще прицепился к этим вещам? Не все ли равно, в чем она ходит? Киришима капризно поджал губы и упрямо посмотрел в глаза лидеру. Нет, ему не все равно. Ему, черт побери, нравится смотреть на ее голые ноги, когда она носит Его толстовку, и осознавать, что она спит в одной из Его футболок. Это подозрительно отдавало фетишизмом, но было уже плевать.