Плоть

Тем вечером Канеки ушел, посулив Ёрико скорые перемены. Рассматривая багровые пятна на одежде Аято, она размышляла, насколько сильно радуется этим новостям. Киришима переоделся из брезгливости или чтобы не смущать ее, кто знает? Только вот она все равно наткнулась на заляпанную кровью толстовку в бельевой корзине, пока загружала стиральную машину. Слегка онемевшие пальцы прошлись по чуть влажной прохладной ткани — на ней была свежая кровь. Ёри несколько минут разглядывала узор из уродливых бурых клякс, прежде чем положила толстовку в барабан. Потом еще думала. Итак, Аято убийца, это она знала с самого начала, но столкнуться с фактом оказалась не готова. Он ушел из дома с определенной целью, последствия которой отчетливо видны на его одежде, а перед этим он лежал менее чем в метре от нее, одурманенной лекарствами, и кто знает, какие мысли посещали его? Представлять, что он и сегодня будет спать рядом, было жутковато, у девушки мигом вспотели ладони и заломило сломанное запястье. Она попятилась и выдохнула, коснувшись прохладного кафеля спиной. Как и в первый вечер, выходить из ванной комнаты мучительно не хотелось, словно впереди маячило жизненно важное решение, принимать которое отнюдь не ей. Мелькнула малодушная мысль выпить двойную порцию таблеток, чтобы быстрее провалиться в отупляюще-дремотное состояние, но, несмотря на ноющую руку, Ёри отмела ее. Она должна быть в трезвом рассудке, что бы там ни приготовил для нее сосед-монстр. Монстр. Этот эпитет Ёри совершенно не понравился, ведь применяла она его лишь к отчиму, которого убил Аято. Хотел он того или нет, но теперь она его должница. Каждым вдохом свободы она была обязана именно ему, поэтому упрекать его в чем-либо не имеет права. Так шептало ее искореженное жизнью чувство справедливости. Ёрико еще какое-то время покружила по комнатушке, механически перекладывая предметы с места на место и вздрагивая, когда работающая стиральная машина издавала очередной громкий звук. Потом остановилась у раковины, на которой стояла баночка с обезболивающим, и задумчиво закусила губу. Постояла в нерешительности, накручивая на палец локон волос, и с тяжким вздохом направилась в спальню. Она всегда старалась ходить как можно тише, хотя понимала, что Аято все равно услышит. В спальне не горел свет, но в полумраке отчетливо виднелся силуэт, неподвижно лежащий на кровати. Киришима был одет и дремал поверх одеяла, и Ёри затаила дыхание, боясь потревожить чуткий сон. Немного успокоив сердцебиение, она начала устраиваться на постели, надеясь, что ее возня не привлечет внимания. — Почему так долго? — не успела Ёри сесть, как зазвучал хрипловатый голос. Девушка неловко обернулась: Аято приподнялся на локтях и сверлил ее недовольным взглядом. Казалось, его глаза даже в темноте мерцали фиолетовыми всполохами. — Я складывала грязную одежду в стирку, — не стала темнить Ёри, выжидательно поглядев на юношу. Пусть знает, что она видела следы его преступления. Но даже если это как-то задело его, на лице не отразилось ни тени какой-либо эмоции. — Ясно, — сказал он, садясь и подцепив пальцами ворот мужской футболки, которую она вновь надела. Она не стала отказываться от полюбившейся вещи, хотя теперь у нее была и своя одежда. — Но ты все же пришла, — не выдержав его взгляда, требующего ответа, Ёрико поспешно отвернулась. — Если хочешь, я уйду, — пролепетала она и расслышала сухой смешок. — Поздно, — чужое дыхание защекотало ухо, вызвав волну мурашек и желание отстраниться. Ёри попыталась хотя бы шевельнуться, но сильные руки сдавили плечи стальными тисками. Пальцы Аято были прохладными, их касания — гладкими, они пришлось вниз по рукам, чтобы сомкнуться на запястьях. Странные это были объятия, но других она не знала. — Все еще думаешь, что это была хорошая идея? — вкрадчиво поинтересовался Аято, едва ощутимо щекоча шею губами. Ёрико сглотнула, не в состоянии не то что сопротивляться, но связно думать. Не только ее тело, душа попалась в ловушку, а разум поблек. Она вдыхала только его и была окружена им, растерянная и напуганная тем, что могло последовать дальше. — Я не боюсь, — солгала она, продолжая стоять на своем. Если спаситель пожелает забрать ее жизнь, он будет в своем праве. Ёри расслышала недовольное цоканье и вздрогнула, когда Аято погладил внутреннею сторону ее бедра. Происходящее окончательно выбило Акияму из колеи, потому что она успела убедить себя, что Киришима никогда не прикоснется к ней вот так, даже думать об этом не станет. — Глупая человечка, — прошипел парень, грубо сдернув футболку с ее плеча и сильнее сжав сломанное запястье, вырывая из горла сдавленный стон. Прохладная ладонь обхватила ее горло, заставив запрокинуть голову. Его зубы без труда вспороли нежную кожу у лопатки и сжались, по девичьей спине побежала горячая липкая капля. Девушка сморгнула непрошеные слезы и закрыла глаза, покорно откинув голову на его плечо. Киришима отстранился и коротко поцеловал место укуса, снова запутав Ёрико, почти смирившуюся со скорой смертью. Он вылизывал покалеченное плечо и покусывал кожу, прикосновения влажного языка заставляли ее вздрагивать от странной ласки и выгибаться от боли. Спиной она явственно чувствовала его учащенное взволнованное сердцебиение. В потоке бессвязных чувств особенно ярким было некое торжество, ощущение победы, которой Ёри удивлялась и радовалась в равной степени. Он не убьет ее. Каким бы безумием ни казалось, но это было выражением привязанности, не попыткой убийства, а собственническим клеймом. Ёрико обмякла, в то время как хватка на горле становилась все более сильной, так что ей стало не хватать воздуха. Аято подарил жертве долгий мучительный поцелуй у сонной артерии и отпустил горло, погладив пальцами приоткрытые в жадном вдохе губы. Ёрико инстинктивно свела бедра, ощутив прикосновение ладони внизу живота. Видимо, разозленный ее робостью, парень остервенело сдавил покалеченное запястье, заставив Ёри вынырнуть из дурманящего марева и вскрикнуть, привлекая внимание. Аято замер, а потом грубо развернул ее к себе, ухватив пальцами за подбородок. Ёрико с бешено колотящимся сердцем разглядывала глаза с черным белком и алой радужкой и тонула в них. К черту здравый смысл, она будет принадлежать ему, если таково его желание. — Ты не приняла лекарство, — холодно констатировал брюнет, облизнув окровавленные губы. Его обвиняющий тон заставил ее смущенно потупиться и отвести взгляд. — Я просто забыла, — тихо соврала она, чувствуя, как пульсация в запястье нарастает. По тягостному молчанию можно было судить, что Киришима явно намеревался назвать ее дурой или как-то еще. Вместо этого он поднялся и вышел из комнаты, оставив девушку удивленно хлопать глазами и с беспокойством ждать развязки. Обиделся, оскорбился? Он ушел и больше не вернется? Ёрико повернулась к плечу и сдвинула край футболки, мокрый от крови. На плече красовалась довольно аккуратная и ровная отметина от зубов, хотя, по ощущениям Акиямы, из нее выдрали приличный кусок мяса. Обжигающая боль в лопатке притупляла ломоту в запястье. Почему все случилось именно так? Ёри с волнением посмотрела на пустой дверной проем. Нет, все просто не могло закончиться! Без Аято она почувствовала себя использованной и брошенной, а произошедшее все больше пугало. Ёрико зажмурилась и спрятала лицо в коленках, обхватив их руками. — Пей, — она резко вскинула голову на его голос. Аято протягивал ей стакан и пару таблеток. Дрожащими пальцами приняв лекарство, Ёри запила его холодной водой и посмотрела на брюнета немного испуганно: такой у него был разозленный вид. Он молча стянул футболку, оставшись в спортивных свободных штанах и забрался на кровать, утянув замешкавшуюся девушку за собой. Чувствуя тяжесть его тела, Ёри покраснела и, чтобы не видеть алых глаз, спрятала лицо на плече, ища в запахе Аято успокоение. — Завтра ты, наконец, уберешься отсюда, безмозглая девчонка, — бормотал он, уткнувшись носом в ее волосы, лаская ладонью талию и, вопреки собственным словам, прижимая к себе теснее. Акияма осторожно поглаживала кончиками пальцев его ключицы, совершенно не желая думать о завтрашнем дне и о том, что эта ночь — последняя. Играть со зверем в такие игры было опасно, будет лучше, если она переберется в другое место. Но эта перспектива казалась катастрофой сейчас, когда Аято так ревниво обнимал ее и целовал в покрасневшую шею.