Плоть

      Аято сидел на подоконнике и безучастно изучал траекторию капелек дождя за стеклом. Движения воды были хаотичными, капли и сами не знали, куда прихоть судьбы заведет их в следующее мгновение. Они сливались воедино, превращаясь в ручейки, и стремительно разливались вновь только затем, чтобы разбиться об оконную раму. Все верно, конец для всех одинаков.       Киришима прислонился лбом к холодной поверхности, изучая узоры испарины от своего дыхания на стекле. Очень скоро он превратится в нечто подобное дождевой капле, разбившейся об асфальт. При таком образе жизни он и не рассчитывал прожить долго, но... Оказывается, несмотря ни на что лелеял в очерствевшем сердце глупую надежду. Однако смириться со скорой смертью мешала не она, а причина, из-за которой его угораздило попасть на край пропасти. Собственная глупость и неосторожность. Вот дела, а он-то мнил себя опытным и наученным жизнью! Парень сжал кулаки с досады и цокнул языком. Уж лучше бы тот следователь проткнул его сердце куинке, а так он вынужден просиживать штаны в заброшенном доме и покорно ждать своей участи. Дьявол!       — Так-так, кто это тут у нас такой грустный? — позади послышался противный голос, источающий притворное сочувствие. Аято не сдержал разочарованного выдоха: неужели последние часы жизни он будет вынужден терпеть этого сумасшедшего придурка?       — Цукияма, смерти хочешь? Растворись в эфире, — пряча эмоции под маской безразличия, отозвался брюнет, избегая чужого взгляда.       — Как всегда о приличиях забываешь? -— Цукияма швырнул на пол пустой комнаты черную кроличью маску. — Только угрозы мертвецов меня не слишком пугают. Интересно, Тоука уже знает? Должно быть, у нее будет прекрасное выражение лица: боль потери и печаль, ах, скорее бы увидеть.       Аято даже не повернул головы, не желая видеть кривлянья доставучего типа. Он наблюдал за тем, как разгорающийся восход подсвечивает дождевые капельки и вдыхает жизнь в спящий город за окном. Впервые зрелище показалось ему красивым, и захотелось увидеть его еще раз. Но у него не будет шанса. Клокочущая внутри ярость с шипением подступала все ближе, стремясь вырваться наружу. Он через мутную пелену вспоминал подробности прошедшей ночи, не понимая, как все могло так обернуться.       На заводе ему все же удалось подняться и прорваться сквозь оцепление ccg наружу. При воспоминаниях об устроенной резне в груди теплело, а по венам растекалось жидкое пламя. Это было нетрудно даже в его состоянии, ведь основные силы людей были отвлечены Кеном. Черный кролик знатно повеселился напоследок, даже потерял в пылу драки маску, но тогда живых свидетелей не осталось.       Некоторое время он слепо бродил по подворотням в попытке уйти от опасного места как можно дальше. И тогда почувствовал прекрасный, сладковатый запах человека. Он был пропитан бессилием, страхом, безумием и кружил голову, заставляя забыть об опасности и боли от ран. Разум мгновенно погрузился в сон и гуль отдался инстинктам, жадно ловя каждое дуновение ветерка, чтобы не упустить приглянувшийся аромат.       Он буквально влетел в гостеприимно распахнутое окно и вцепился в глотку первому попавшемуся на глаза существу, несколько мгновений упиваясь удачной охотой.       Оседлав воющую и извивающуюся жертву, Аято с безумной улыбкой рассматривал ее. Всего лишь какой-то мужик, забавно пускающий слюни и сопли при виде своей смерти. Он был без штанов, от него мерзко воняло перегаром и насилием. Как странно... Не этот запах привел сюда охотника. Но его сердце колотилось так соблазнительно, что Киришима не смог удержаться: пальцы без труда переломали ребра и вспороли кожу. Добравшись до вожделенного кровяного насоса, Аято сдавил его в ладони, пристально наблюдая за тем, как жизнь покидает свинячьи глазки.       В полной мере насладившись агонией, он вытащил кровоточащий орган и погрузил зубы в горячее мясо. Жестковато, но сойдет — гуль прикрыл глаза и отрешился от реальности, пока до слуха не докатился вой полицейских сирен. И биение еще одного сердца, пляшущего свой панический танец.       Киришима медленно обернулся на звук и повел носом, вновь почуяв сладкий запах. Человечка сидела прямо под окном, потому он и не заметил ее сразу. Длинные волосы и широко распахнутые глаза в свете луны потеряли цвет. Интересно, какими они были? Но вот выражение забрызганного кровью лица было различимо отлично: девушка смотрела на него не отрываясь и забывая дышать, так жадно, словно он стал ее богом.       Несмотря на то, что на первом этаже уже открылась входная дверь, Аято легко успел бы свернуть свидетельнице, увидевшей его лицо, шею и скрыться. Черт, почему он не сделал этого?! Теперь-то она уже дала ищейкам его полное описание, и его дни сочтены. Проклятье, ну почему?       Ярость все же прорвалась наружу, кагуне вышел из под контроля, и в сторону вещающего что-то Цукиямы полетели острые иглы. Тот, разумеется, с легкостью уклонился, растянув губы с садисткой ухмылочке, так раздражавшей Кролика. И почему Одноглазый держит этого маньяка при себе?       — Как грубо, Киришима, — высвободив свое кагуне, бросил мужчина, лизнув порез на руке.       — Заткнись уже, — прошипел Аято, пристально следя за чужими движениями. Хотя жить ему осталось недолго, упрямые инстинкты требовали бороться до последней гребанной секунды. Возможно, он сделает хотя бы одно доброе дело, пришлепнув синеволосого ублюдка.       — Хватит, — раздался холодный, стальной голос Канеки, неподвижной статуей застывшего в дверном проеме. Без маски его лицо не выглядело ужасающим, лишь печальным. Аято фыркнул и спрятал кагуне, понимая, что кровопролитие отменяется.       Вот же заботливый засранец, — с легкой усмешкой подумал он, спрыгивая с подоконника. Лидер наверняка принес последние новости о его судьбе, и он будет трусом, если не сумеет выслушать их стоя.       — Цукияма, уйди, пожалуйста, — Кен прошел вглубь помещения. Вежливость все еще оставалась в числе его привычек, но только идиот посмел бы проигнорировать его приказ. Пробормотав что-то слащавое, синеволосый едва ли не пятясь вышел из комнаты. Наблюдая эту картину, Аято передернулся от отвращения и отвернулся к окну, спрятав руки в карманы черных джинсов.       Кен поднял его маску и аккуратно положил на подоконник, остановившись рядом. Аято всегда бесила его обходительность, перед ней он чувствовал себя абсолютно беззащитным. Молчание становилось невыносимым и сильно походило на прощание, а это раздражало вдвойне.       — Ну и? По мою душу уже выслана погоня, так ведь? — с напускным безразличием поинтересовался Киришима и коротко рассмеялся. — Даже интересно, сколько времени им понадобилось бы, чтобы сопоставить показания этой человеческой сучки со своими догадками.       — Немного, полагаю, — отозвался Канеки, устремив отстраненный взгляд в пустоту. — Аято, может скажешь, почему ты не убил ее, зная, что этим обрекаешь себя на смерть?       Киришима долго молчал, борясь с желанием двинуть Одноглазому по лицу. Они никогда не были друзьями, так с какой стати он должен выворачивать душу наизнанку, хотя и сам не знает ответа? Но Аято все же сдержался, вспомнив о том, что это, вероятно, их последний разговор.       — Не знаю, — выдавил он. — Возможно, она просто неправильно на меня посмотрела. Мне не нравится убивать людей, на чьих лицах не написано ужаса. Неинтересно.       — Ясно, — Кен едва заметно нахмурился и, развернувшись, махнул рукой в приглашающем жесте. — Она, кажется, решила дать тебе еще один шанс убить себя.       — Что? — Аято удивленно распахнул глаза, позабыв про напускное безразличие.       — Если бы она опознала тебя ночью, за тобой бы уже пришли, — пояснил Одноглазый. — Сегодня утром ее повезут в главное управление ccg для допроса с пристрастием.       — Полагаю, она не доедет до места назначения, — кровожадно ухмыльнувшись, бросил Аято, сотрясаясь от непонятной дрожи.       Вот дуреха — он дал ей все карты, а она так глупо проигнорировала подаренный шанс. Аято попытался отгородиться от воспоминаний о ее странном взгляде. При свете дня он сможет увидеть, какого цвета ее волосы, а потом с чистой совестью проглотит ее глупое сердце. Во второй раз он ее точно не упустит, хватит с него неосторожной благотворительности. И все же, почему?       — Собирайся, и, ради бога, надень маску, — сказал Кен тоном, не терпящим возражений, а затем оставил Киримишу наедине с растерянными мыслями.