Потом был пир во время чумы, а у нас была любовь во время холеры.
Мирон много раз пытался бросать курить, но вредная привычка всегда одерживала верх над его попытками в ЗОЖ. С тех пор, как он вернулся в Москву, уже раз пять бросал, но руки снова и снова тянулись к пачке сигарет, стоило только произойти чему-то, нарушающему его и без того шаткое спокойствие. Сегодня как раз был такой день. Он просунул кисть руки в узкую и высокую коллекционную вазу, служившую своеобразным тайником уже некоторое время, и нащупал на ее дне нераспечатанный «Dunhill». Со второй попытки упаковку, обтянутую скользким целлофаном, удалось подцепить средним и указательным пальцами и вытащить наружу. Мирон покопался в заднем кармане штанов, извлекая золотую зажигалку с причудливо переплетенными инициалами «M.F» — подарок Башира, выбил из синей пачки две сигареты и снова отправил ее в вазу, дожидаться своего часа. Мирон заложил одну сигарету за ухо, а другую закурил, и медленно подошел к окну, занимающему всю стену. Он задумчиво смотрел на свое немножко заебанное отражение в стекле и на никогда не спящий ночной город, расстелившийся перед ним и пылающий огнями. Он выдыхал сизый дым через рот, и автоматическая система вентиляции тут же выдворяла никотиновый запах из квартиры, ионизируя воздух и заполняя помещение тончайшими нотками грибного дождя и цветущей сакуры. У них тут всегда стояла весна, хоть ты из дома не выходи. А за стеклом привычно валил снег, укрывая тротуары белым полотном толщиной в полметра, и морозный колкий ветер норовил содрать кожу с лица. Если бы Мирон мог, закрылся бы здесь в вечной весне с книжкой и никогда бы не выходил. Он зябко поежился, возвращаясь мыслями к сегодняшнему происшествию. Он был готов ко встречам с людьми из прошлого. Хоть некий Мирон Федоров и умер, но это Москва, и он предполагал, что рано или поздно такое произойдет. Но в предполагаемый список встреч никак не входил Слава Карелин. Мирон и думать забыл, что когда-то был знаком с таким человеком. К чему ему думать об этом, если каждый его день расписан на двадцать четыре часа? Он просто вычеркнул из памяти все события, которые привели его на больничную койку в тот безрадостный год, когда умер его друг, и он сам едва не лишился жизни по своей же глупости и самонадеянности. Не хотел вспоминать ничего, словно стер половину жизни ластиком, и это отлично работало. До тех пор, пока сегодня он не увидел Славу. Демоны воспоминаний будто только того и поджидали, тут же накинулись голодной лавиной. Мирон еле сдержался там, у Вити, стараясь не показать, что чувствует. Зато сейчас у него тряслись пальцы, когда он держал зажженную сигарету. Эта встреча вообще ничего не меняла. Ну, узнал Слава, что Мирон жив-здоров и в Москве, и что? Ладно, на самом деле, Мирон был в курсе, что Слава тоже живет в столице. Просто не думал, что они могут встретиться в таком неподходящем месте, как Витина квартира используемая под «штаб». Насколько сегодняшнее столкновение выбило его из колеи, он осознал только когда вернулся сюда, к Баширу. Не хотел он, чтобы Слава был с ним на одном поле деятельности, это путало все карты и лишало уверенности. Впрочем, хорошо, что это оказался Слава, а не его братец-отморозок. Мирон искренне надеялся, что тот сгнил в тюрьме. За Славу Карелина можно было даже порадоваться. Вон как мальчишка поднялся. Да какой он теперь мальчишка? Мирон усмехнулся, вспоминая хорохорящегося студента, натворившего дел и сидящего перед ним на стуле в комнате для допросов, и не осознающего, что ему грозит реальный срок за его выкрутасы. Не то чтобы у Славы больше интеллекта в лице прибавилось, спустя годы, но в плечах он знатно раздался, а еще обзавелся неприлично дорогим транспортом, да и приодет был неплохо для провинциального программиста… Или на кого он там гранит науки зубрил в университете? Увидел Мирон его в первый раз, и жаль, что не в последний, важно шествующим в офис, расположенный в Москва-сити. Сам Мирон ждал Башира, стоя у края тротуара и беззаботно куря сижку, когда заметил Славу, выходящего из безвкусно оттюнингованной золотом тачки. Мирон не разбирался в марках автомобилей. Сам он имел водительские права, но за руль старался не садиться после одного неудачного случая, к счастью закончившегося без серьезных травм и жертв. Он вспомнил Славину старую ауди, на которой они катались за город за злосчастной папкой. Да, многое изменилось с тех пор, но вот Карелина он узнал почти мгновенно. Когда Слава шел мимо него, размахивая кожаным дипломатом, Мирон успел краем глаза заметить челси из крокодиловой кожи на его ногах. Потом он старательно натянул капюшон куртки пониже на лицо и опустил голову, отвернулся почти что, поэтому больше ничего и не разглядел. Впрочем, он зря волновался, Слава и не думал его узнавать, и даже взглядом не удостоил вроде бы. Деловой же человек, по сторонам не пялится, ворон не считает. Мирон не хотел гадать, кому Карелин отсосал, под кого лег или, может быть, чью дочку трахал, что ему выпал в жизни джекпот, а то, что он действительно выпал, Мирон ни на секунду не сомневался, чутье его редко подводило. Слава не то, что не скатился по социальной лесенке вниз вслед за братом, хотя тот очень уж старался приобщить его к бандитской деятельности, но и в Москву перебрался, и в люди выбился. Молодец просто. То, что Слава удачливый сукин сын, Мирон понял еще при первом их знакомстве в следственном изоляторе. Было в нем что-то такое, обычно несвойственное людям. Он жизнь всерьез как будто не воспринимал, все ему было в угар и в прикол, и это была не маска и не бравада. Мирона подмывало навести справки о Карелине, даже банально залезть в соцсети и поискать Славу там. Ему почему-то очень любопытно стало, как же так вышло, что сам Мирон через все круги ада прошел, еле живым остался, кое-как вернулся в Россию, не без помощи полезных знакомств, и до сих пор вынужден был не светить ебалом на всякий пожарный, а то мало ли кто из прошлого узнает его и захочет навестить, а Карелин жил-поживал да добра наживал. На тачке крутецкой раскатывал по Москве, и лучился благополучием, морду вон себе отъел какую. Мирон, конечно, не был экстрасенсом, и не мог точно знать, чем пришлось Славе заплатить за свою такую жизнь, как он вообще до нее дошел-то? Нет, он не брался гадать. Но интуиция ему подсказывала, что все у Славы было и будет благополучно. Потом он уже ругал себя последними словами за любопытство и за то, что вообще стал размышлять на эту тему. Совершенно не в правилах Мирона было так злобствовать, да и в отношении кого? Слава для него умер, как и он для Славы много лет назад. А все равно образовалось неприятное чувство, что видятся с Карелиным не в последний раз. Так и вышло. Первая встреча случилась еще в середине осени, и вскоре Мирон о ней забыл, как будто ее и не было. И вот, буквально недавно, Мирон снова увидел Славу практически в том же самом месте. А хули удивляться? Слава, очевидно, каждое утро приезжал в офис в одну из башен бизнес-центра, а Мирон едва ли не каждый день приезжал в тот же самый центр, где Башир снимал квартиру. Мирону это все было до чертиков неудобно — кататься сюда по пробкам, ведь от Тверской, где находилась его собственная фирма, это занимало не меньше сорока минут. Но Башир так расстраивался, что Мирон снова пропадает на работе, что тот старался все же выкраивать время и часто оставался у него ночевать, хотя куда больше этой шикарной квартиры на двадцать седьмом этаже, он любил свою однушку на Менделеевской, которую снимал с тех пор, как приехал в Москву. В тот день они с Баширом ругались с самого утра. У него выдался выходной, а у Мирона, как обычно, все свободные минуты были на счету. Если по правде, он просто не умел планировать время, потому завел аж три ежедневника, и даже умные часы, чтобы они напоминали ему о делах. Забывчивостью он страдал еще со студенческих дней, да куда там, еще со школы, но в школе не нужно было быть особенно внимательным, никто с учеников ничего не требовал в их-то «Г» классе. В общем, тайм-менеджмент немного помогал, как казалось Мирону, но от Башира никуда деться не удавалось. Мирон отлично понимал его негодование и обиду, сам знал, что может так закопаться в делах и замотаться, что даже поесть забудет хотя бы раз в день. После непродолжительной ссоры, ему пришлось пообещать, что на сегодня он тоже возьмет передышку. Оказалось, что обычным сексом и походом в ресторан дело не обойдется, и Башир придумал проехаться несколько сотен метров до «Империи вкуса», чтобы лично купить там продуктов к какому-то супер-мега-ужину, которым он собирался удивить Мирона. Сам Федоров ничего не смыслил в готовке, и его коронным блюдом был идеально заваренный «Дошик». Он мог питаться этими макарошками круглосуточно, и ничего бы с ним не сделалось, но Башир был иного мнения. Мирон знал, что он готовит как шеф-повар, даже заканчивал какие-то эксклюзивные курсы и посещал мастер-классы известного в поварской науке итальянца, поэтому никогда не противился стремлению Башира проявить свои способности и порадовать себя и его. Но конкретно в этот день он не расположен был идти куда-то еще, даже если не идти, а ехать, даже если ехать две с половиной минуты. Он уговаривал Башира просто заказать пиццу, но в итоге сдался, потому что началась вторая за день ссора, которую они продолжали за сборами и почти всю недолгую дорогу до торгового центра. Как раз на исходе второй минуты Мирон решил искупить свою вину, осознав, что, возможно, Башир всю неделю ждал, как сделает Мирону сюрприз в виде кулинарного шедевра, а он хладнокровно рушил его планы, предлагая какую-то там пиццу. Мирон все еще надеялся, что сюрпризом будет борщ, но разумно помалкивал, боясь обидеть своего американского бойфренда еще сильнее. В общем, он полез ему сосать, как раз когда Башир свернул на парковку у «Империи вкуса». Он думал, это будет горячо, они такого еще не пробовали, но Башир не рассчитал и поцарапал чужую машину. Мирон все же довел дело до конца, а потом, утирая губы, смотрел на соседнюю машину, которой джип Башира нанес урон, и припоминал, где видел точно такую же. Он почти убедил себя в том, что золотая тачка с узорами на дверцах может быть у каждого двадцатого бизнесмена из Москва-сити, но на парковке такая стояла только одна, а очень скоро к машине подошел и ее хозяин, разбивая надежды Мирона никогда больше не увидеть Славу Карелина. Благо стекла в джипе были тонированными. Мирон еще и к окну отвернулся, и журнальчиком прикрылся, чтобы наверняка. Он знал, что Слава ничего не разглядит в темном салоне, но все равно сердце бухало как бешеное где-то под горлом. Он слышал рядом голос, который сразу же вспомнил. Слава говорил по-английски с жутким произношением. Мог бы и по-русски, Башир хорошо выучил язык. Мирон молился только, чтобы он не вспылил и просто расплатился со Славой, и тот бы оставил их в покое. Все же Башир вырос в Лос-Анжелесе, в одном из неблагополучных районов, где вооруженные разборки были самым привычным делом. Мирон боялся, что Слава начнет качать права. Но Башир был на удивление довольно милым, а Слава даже не задирал цену и не остроумничал, как он любил когда-то. Он вообще выглядел уставшим и каким-то потерянным — Мирон все же решился взглянуть на его лицо через лобовое стекло, и внутри все сжалось от непонятного чувства. Ему стало страшно, и причину страха он пока что не понимал. Только через несколько дней Мирон вспомнил, что заметил на пальце у Карелина обручальное кольцо. Значит все-таки женился на чьей-то дочке. Все гениальное просто, и кофейная гуща не нужна. Возможно даже этот кто-то был потенциальным врагом «Автономного действия». Так забавно, что именно Слава так круто изменил свою жизнь, а Мирон будто поменялся с ним местами, придя в организацию анархистов. Интересно, что бы Карелин сказал, если бы узнал, что Мирон правая рука Вити, ну, и левая теперь заодно, пока он временно находился в изоляторе. С этого момента появление Славы будто запустило череду плохих событий. Конечно, напрямую это не было связано никак, но Мирон ухитрялся видеть зловещие знаки. Не зря его не отпускало беспокойство. В ночь на новый год ребята собрались у Вити дома. Мирон тоже поехал, потому что Башир должен был лететь в Петербург по каким-то рабочим вопросам. Мирон даже выдохнул. Он был многим обязан Баширу, он его любил по-своему, и секс с ним был охуенным, но он занимал слишком большую часть жизни Мирона. Он просто не мог себе позволить тратить столько времени на отношения, когда очень скоро все должно было поменяться. Башир тоже чувствовал скорые перемены, поэтому все чаще заводил разговоры о возвращений в Калифорнию, и чем дальше, тем более настойчивыми становились его уговоры ехать вместе. Мирон много раз уже объяснял, что не может сейчас уехать. Про ребят он, конечно, ничего не говорил, просто настаивал, что у Башира паранойя и он себя накрутил, и все-все будет хорошо, и ему необходимо вернуться, а Мирон потом приедет к нему. Когда-то Мирон точно так же отнекивался от попыток Димы уговорить его покинуть родное захолустье, обычно не говоря четкое нет, чтобы не провоцировать ругань, но и не соглашаясь. Что касалось Башира, ему Мирон не врал, он действительно скорее всего потом вернулся бы в Америку. Просто не сейчас. Вот поэтому Мирон был рад короткой передышке и счастливо напивался у Вити, когда снова увидел Карелина, к счастью, только на фото. Кто-то, вроде бы Локимин, вытащил старый Витин альбом и перебирал фотокарточки, смешно комментируя их. На одном из снимков, сделанных лет пять назад, судя по дате в углу, Мирон признал Карелина. Он стоял в обнимку с Витей и еще двумя парнями, которых Мирон знал только заочно. Они стояли в ряд и улыбались в камеру. Мирона захлестнул флешбек, когда-то у него была похожая фотка со своими друзьями. Потом он ушел на балкон и долго курил, стоя на ветру, сам себя успокаивая, что Славы стало так много, потому что и находятся они в одном и том же месте практически. Ясно, что Слава был отлично знаком с Витей и другими пацанами, возможно даже какое-то время принимал участие в московском «АД». Ну, а потом женился и забил. Мирон не хотел ничего спрашивать у Вити, конечно же. Он даже боялся ответа вроде: "а Славочка сюда захаживает иногда". Его вдруг прошиб пот от осознания, что Слава действительно мог припереться к старым друзьям и уже по-настоящему столкнуться с Мироном. Поэтому когда немного успокоился, то вышел к пацанам, отвел Витю в сторону и все же осторожно спросил про Карелина. Тот радостно сообщил, что как раз Славка Карелин и звонил, с Новым годом поздравлял часом ранее. Мирон уже лихорадочно соображал, как совместить свою работу в АД с возможностью никак и нигде не столкнуться со Славой, как Витя успокоил его, сказав, что тот уже несколько лет не приходил на встречи и не придет, потому что сейчас он птица совсем другого полета и вообще человек семейный. «Они говорят, им нельзя рисковать, потому что у них есть дом, в доме горит свет» — пропел Витя, и у Мирона немного отлегло. Одно он понял, Слава не придет, но его тут помнят добрым словом, что удивительно, учитывая, что тот теперь клал с прибором на своих любимых анархистов. Мирон на всякий случай попросил Витю никогда ни при каких обстоятельствах не упоминать, что он спрашивал о Славе, и что вообще они знакомы. Витя ничего не стал допытывать, мало ли какие личные мотивы могли быть. Мирон был ему благодарен за это, если Витя что пообещал, то он могила. А в первый день нового 2024 года произошло сразу два события, не суливших ничего хорошего. Во-первых, Витю арестовали, вывели из дома прямо в наручниках и даже одеться нормально не дали. Потом уже Непоклонову удалось передать ему кое-какие вещи, и узнать, что обвинения предъявлены совсем нешуточные, впрочем ребята все равно верили в лучшее, были основания. А во-вторых, кто-то поджег их офис, благо все нужное хранилось в несгораемом сейфе. По официальной версии милиции причиной возгорания послужила неисправная проводка, но Мирон в такие совпадения не верил. Как подсказывал его опыт, пришла беда — отворяй ворота. В скором времени можно ждать другие неприятные сюрпризы. Всю неделю Мирон был занять то в «Москвограде», то в АД. Башир вернулся из Питера, но они до сих пор не увиделись. Тут уж Мирон ничего не мог поделать: разорваться не получалось как-то. А потом весточка от Славы настигла его и вовсе в неожиданном месте. Он поехал в родной город, чтобы подписать сделку о продаже их с братом комнаты в коммуналке. Точнее, Саня давно подарил свою долю Мирону, еще когда в Петербурге пересеклись. Якобы в доказательство своих братских чувств, чтоб Мирон был замотивирован работать на него. Тогда, после бегства из родного города и неудачных попыток обосноваться в Петербурге, у Мирона вообще ничего не было. Эх, и зря он тогда повелся, ведь завязал же с криминалом всяким. Собственно, это ему и сослужило злую службу, что пришлось бежать сначала в Москву, а потом и в Америку. В общем, пришло время продать комнату и получить свои несколько тысяч зеленых. Учитывая произошедшее с Витей и пожар в офисе, лишними эти деньги не были. Мирон не был богачом, «Москвоград» — его агентство по разруливанию чужих проблем разного профиля — не приносило ему особой выручки последнее время, хотя бы потому, что теперь он брался только за совершенно безопасные для него вещи, и отсекал то, что могло ему повредить, как он считал. Все же, Рома Жиган находился в одном с ним городе, и вполне мог узнать о нем, если Мирон не проявит должную осторожность. Хотя Жигану, собравшемуся стать Президентом этой страны, явно было не до какой-то мелкой занозы по имени Мирон Федоров или Макаров - однохуйственно. Но все же лучше всего было оставаться в тени до поры до времени. Оформление сделки было назначено на самый вечер, на семь часов. Мирон мог бы снять номер в гостинице, гулять по городу почему-то не хотелось, особенно в такую холодину. В запасе у него было еще часа четыре, и он решил ничего не выдумывать, а просто заехать в дом, в котором провел большую часть жизни, попрощаться с ним окончательно, так сказать. Он попросил таксиста высадить его у парка, и оставшийся путь проделал пешком, шагая по хрустящему снегу, который здесь убирали очень выборочно. Он шел мимо детсада, куда ходил, средней образовательной школы, в которой отсидел положенных одиннадцать лет, как в тюрьме, и мимо музыкалки, которую так и не окончил. Круглосуточный магазин «Кристина» на пересечении улиц, рядом с его домом, работал и по сей день. Мирон заглянул в него и купил пару банок энергетика, еда совершенно не полезла бы в горло. Для полноты впечатлений осталось еще только на свою же собственную могилку попасть, но это удовольствие Мирон решил приберечь на потом как-нибудь, хотя был уверен, что никогда больше не вернется в этот город. Рядом с облупившимися пятиэтажками строился новый многоэтажный квартал. Территория стройки была огорожена бетонным забором, с той стороны доносился лай собак. Мирон шел вдоль серого ограждения и увидел плакат, оповещающий о выборах. «Роман Чумаков — наш кандидат!». Мирона накрыла удушливая волна дежавю. Когда-то он уже видел морду Жигана, расклеенную по всему городу, когда тот метил в мэры. Словно и не изменилось ничего. Люди умирают, а Жигану хоть бы что. Мирон начал яростно сдирать плакат. Он скомкал его в кулаке и кинул в ближайшую мусорку. На душе было зло и холодно. Двор ничуть не изменился. Пусто, груды снега — на одном сугробе кто-то написал баллончиком «Навальный» — куцые деревца и облезлые проржавевшие качели да поломанная карусель. Лавочки куда-то исчезли вовсе, зато дорожки у подъездов выложили новым кирпичом. Мирон отворил тяжелую дверь — кодовый замок был сломан — и зашел внутрь. Стены были выкрашены синей краской «вырви глаз», коммунальщики как будто специально старались выбрать цвет поизощренней. На каждом этаже была выведена надпись белым «КУРИТЬ ЗАПРЕЩЕНО! ШТРАФ!». Мирон медленно поднимался по лестнице, вдыхал подъездную пыль, окунаясь с головой в воспоминания. Каждая ступенька будто год жизни. На протяжении семи лет он два раза в день таскал тяжелый портфель с учебниками. Все дни, кроме воскресенья. Тогда сначала родители, потом Саша следили за ним, чтоб ходил в школу. Брат даже учебники ему оплачивал. А еще учителя музыки. На втором этаже жила его репетитор по фортепиано, Зоя Аркадьевна. Потом Мирон и фоно забросил, и саму музыкалку, был предоставлен сам себе полностью, чему был несказанно рад в то время. А вот здесь жила девочка Оля, которая ему очень нравилась вплоть до окончания школы, но эта любовь была безответной. Сейчас из квартиры доносился детский плач. Даже подмывало заглянуть в гости, но Мирон прошел мимо ее двери, продолжая подниматься к себе на этаж. Ключ в замке все так же заедал, Мирон еле с ним справился. Он ввалился в затхлую комнату и едва не поскользнулся на поехавшем из-под его ног полу. Мирон безрезультатно пощелкал выключателем, лампочка под потолком не зажигалась. Он чертыхнулся, и включил фонарик на телефоне. В невнятном свете комната выглядела непривычно и даже зловеще. Мирон поспешил к сохранившемуся шкафу, в надежде отыскать там коробку с запасными лампочками. Таковую не нашел, зато обнаружил запылившийся светильник в абажуре. Он вставил шнур в розетку и нажал на кнопку. Комната наполнилась мягким светом. Стало как-то поуютнее, но не слишком. Мирон вернулся к двери, собираясь закрыть ее на защелку изнутри на всякий случай, и его взгляд наткнулся на то, на чем он чуть не наебнулся, зайдя сюда. Под его ногами лежали праздничные почтовые открытки и конверты. Вот как, кто-то слал им с братом письма, пока их не было дома. Мирон все же закрыл дверь и опустился на корточки, не выключая фонарик, и интересом разглядывал разноцветных белочек и мишек на полянах и в сосновом бору. Он перебирал открытки и вскоре понял, что адресованы они были одному человеку — Мирону Федорову. Он рассеянно зашарил руками по полу, вороша открытки, все они начинались с одинакового обращением к нему. Но ни на одной не было адреса отправителя, кроме одного конверта, в который также была вложена открытка, совсем свежая: город Москва, Пресненская набережная. Не нужно было быть Шерлоком, чтобы понять, что письмо прислал Слава. Мирон недоумевал, что это за херня, зачем Славе понадобилось присылась открытки на его старый адрес. Вряд ли он действительно думал, что Мирон скоро тут объявится. Все прояснило распечатанное письмо: «С Новым годом, Мирон. Я знаю, что ты не прочитаешь поздравление, ведь тебя больше нет…» — Вот же идиот, — застонал Мирон, начиная истерично смеяться, и звучал этот смех жутковато в полной тишине комнаты. Мирон сгреб открытки с пола и увидел на тумбочке примерно такую же стопочку, придавленную маленьким бюстом Дзержинского, фиг знает откуда взявшемся. Видимо, это их троюродная сестрица гостила здесь, наверное, Саша ей дал ключи, а может и он сам тут бывал. В общем, кто-то из них сложил уже присланные открытки, и они так и остались пылиться, дожидаясь Мирона. Не выкинули, странно. Мирон подошел к письменному столу, на коричневой поверхности лежал слой пыли. Он повел по ней пальцем, нарисовал значок анархии. Открыл верхний ящик, увидел там разбитую фоторамку. Все люди, кроме самого Мирона, запечатленные на снимке, были уже мертвы. Ваня Ленин, Илья, Хованский… Про Хованского Мирону сказал Лопатин, что того нашли с дыркой в голове в собственной квартире, спустя несколько дней после того, как Жиган стрелял в Мирона. Тогда его даже не обрадовала новость, что предатель Юрка сдох, сейчас же он подумал об этом с облегчением. Потому что лишние враги Мирону были не нужны. Он вынул фотку из рамки, сложил ее пополам и взял с собой. Оставшиеся до сделки часы Мирон бродил по квартире и читал короткие и не очень послания, написанные не очень аккуратным почерком, но пронизанные настоящей болью скорбящего Славы. Мирон бы ржал в голос, если бы это все не было грустно. Он дочитывал стих, видимо Славой и сочиненный, про каких-то фиксиков, и курил в приоткрытую форточку, когда кто-то заорал снизу его имя. Мирон едва сигарету не проглотил от ужаса. Вот же дернул черт сюда ехать, нужно было доверенность на кого-то переписать, чтоб тот человек и ехал на сделку. Думал, если семь лет прошло, то никому он тут больше не сдался? Так нет же, вон орет же кто-то истошно под окном. Мирон долго вглядывался в фигуру, стоящую под подъездом, спрятавшись за пыльной зеленой шторкой, и не верил глазам. Это был Дима собственной персоной. Вот уж кто точно мог принести неприятности, в отличие от Славы. Дима был человеком, который может такой кипиш развернуть, что только окапывайся. В общем, если кого-то Мирон и не хотел сейчас видеть, так это его. Если уж Слава знал, что Мирон «умер», то Дима и подавно. Как он будет ему все объяснять? Мирон просто похолодел от одной мысли, что тот сейчас поднимется в квартиру. Он шагнул к двери, проверяя, хорошо ли ее закрыл, а потом сидел на скрипучей кровати и отбивал ногой такт, прислушиваясь к шорохам за дверью и периодически подходя к окну, подглядывая на улицу в зазор между шторами, пока ему не позвонила покупательница, мол, она уже едет в агенство. Мирон еще раз выглянул в окно, никакого Димы там уже не было. А, может, это и вовсе какой-то незнакомый мужик был, а что орал его имя, так, может, Мирон ослышался? Не отдавая себе отчет, он сгреб в рюкзак Славины открытки, закрыл дверь на ключ и спустился по лестнице, постоянно думая о том, что Дима может его поджидать во дворе. На улице не было никого, только в трубах завывал ветер. Мирон спокойно дошел до подворотни, где его уже ждал вызванный убер. Уже сидя в машине, он поклялся себе больше никогда сюда не возвращаться. Мирон услышал тихий писк карты-ключа, и едва успел потушить недокуренную сигарету. Он быстро вывернул в вазу пепел, который скидывал на блюдце, и туда же отправил бычки, заметая следы, а в рот закинул пластинку дико мятной жвачки. Это было глупо, скрываться как школьник, покуривший за гаражами, но меньше всего ему сейчас хотелось разговаривать с Баширом на тему здорового образа жизни. Мирон вышел в холл и стоял, смотрел, как Башир устало стягивает с себя шарф, затем пальто, снимает ботинки. На часах было почти два часа ночи. — А ты еще на меня ругаешься, что я пропадаю вечно, — улыбнулся Мирон, целуя Башира в колючую щеку. — А я тебя ждал сегодня. Думал, ты вернешься пораньше. Он действительно не хотел оставаться один после встречи со Славой и уж тем более один спать. Тревога захлестнула его с новой силой, он только надеялся, что не выдаст себя. — У тебя что-то случилось, бэйби? — спросил Башир. Мирон фыркнул и ничего не ответил. Он вернулся в комнату и включил телевизор, попав на новостной канал. Показывали программу «Повестка дня». В студии собрались несколько известных персон и обсуждали тему предстоящих выборов. Ведущим был Юрий Дудь, тот самый журналист из Москвы, кто должен был заняться компроматом на Жигана. Сейчас же его позиция была предельно ясна. — Роман Чумаков такой же кандидат, как все остальные. — Такой же никакой? — Нет, почему же, вполне достойный кандидат, как мне кажется, — вполне серьезно ответил Дудь. Мирон поморщился, Башир поспешно нажал на кнопку пульта, переключая канал. На музыкальном показывали клип Рианны. Мирону полегчало. Очень скоро весь этот цирк прекратится, осталось подождать совсем немного. — Мирон, — начал Башир, садясь рядом. — В феврале мои дела в России заканчиваются. Я хочу, чтобы ты поехал со мной в Калифорнию. — Я не могу, — Мирон вздохнул и посмотрел ему в глаза. — Я не могу сейчас уехать. — Но почему? Меня не поймут, едва не ответил он. Башир, конечно, не подозревал об участии Мирона в оппозиционной организации. А ребята, на самом деле, его бы поняли. У них был Витя, которого — Мирон знал — скоро выпустят, Замай, Локимин. Рощеву Мирон не доверял, и поставил себе заметку, узнать, что он вынюхивал в «штабе». — У меня агентство, — сказал Мирон. — Мне тоже нужно завершить дела, но до лета я не управлюсь. — Сколько времени тебе потребуется, если точнее? Вместо ответа Мирон перебрался в объятья Башира, целуя его. — Ты снова куришь, Мироша. Мирон чертовски не хотел разговаривать. Он стал поспешно раздеваться, при этом, почти не отрываясь от чужих губ, а Башир гладил его большими ладонями по проступающим ребрам и впалому животу. — И плохо ешь. Ты так похудел. Что будет, если я оставлю тебя тут одного?***
— Прости, детка, прости, — бормотал Башир, спустя время, когда Мирон оставил свои попытки и рухнул рядом на подушки. — Фак, у меня был тяжелый день. Если ты хочешь, я… Мирон тяжело вдохнул и обнял его за шею, целуя. — Все в порядке, не нужно. Он провел пальцами по стриженному затылку Башира, невольно вспоминая мягкие на вид — он уж не помнил как там на ощупь — Славины волосы, совсем не похожие на мужские. Карелину бы женщиной родиться, что ли. — Я не хочу оставаться в России, — подумав, сказал он. — И я вернусь к тебе в конце весны. Я думаю да, в конце весны. Даже не летом. Башир посмотрел на него как-то странно, едва ли не жалостливо, так на Мирона смотрел его доктор после реанимации… И Ди. Мирона на секунду посетило плохое предчувствие. Что-то могло пойти не так, он это знал, но казалось, что знает и Башир. Но этого не могло быть, просто разыгравшиеся в последнее время эмоции и нервы сбивали его с толку, делая излишне мнительным. Когда они перебрались в спальню, Башир практически сразу уснул, а Мирон все ворочался в постели. Сон не шел, вместо этого он думал о Вите, коротающим ночи в тюремной камере и о том, правильно ли то, что он собирается уехать из России. Но разве он кому-то должен был кроме себя? Он никогда не обсуждал с ребятами свои планы на будущее, но знал, что никто из них ничего не сказал бы против. Он все же поднялся с кровати, чтобы не разбудить Башира своей бессоницей, натянул джинсы прямо на голое тело и вышел в другую комнату. Уже без стеснения достал сигареты из своего «тайника», так и оставив пачку на столе, все равно его уже спалили. Он курил и смотрел на город. Он что-то упускал в картине, которую нарисовал себе еще два месяца назад. И он догадывался, кто был виновником этого. Мирон вытащил из кармана машинально сунутую туда почтовую открытку, которая так и пролежала в его штанах с поездки в Киров. Короткий текст был подписан просто «твой Слава».