В Театре Абсурда ты главный герой.© Пикник
(31 января. 23:45. Квартира Бабана и Карелина)
Слава вваливается в дверной проем, держась за покалывающий бок. Он тяжело опускается на табуретку в коридоре и часто дышит, дергает шарф, который словно душит его. — Нет его нигде, — хрипит Слава. — Весь район оббегал. Бабан, выглянувший на шум, безразлично пожимает плечами. Он уже успел переодеться в джинсы и толстовку и, судя по запаху, доносящемуся с кухни, приготовить ужин из тех продуктов, что принес Слава. — Ну и хуй бы с ним, — говорит Бабан. — Вообще не понял, что это за спектакль сейчас был. Нахуя ты притащил сюда Англичанина? Слава поднимает на него тяжелый и тоскливый взгляд, у него бледнющее лицо и под глазами залегли густые тени, будто болеет чем. — Почему он сорвался, Саня? Что ты ему сказал? — На хуй его послал, — пофигистично отзывается Бабан, снова скрываясь на кухне. Слава еле встает с табуретки, бок продолжает нестерпимо болеть от беготни по дворам. Он стягивает с плеч куртку, небрежно цепляет ее на крючок и плетется следом за Бабаном на кухню. — И нахуй ты его на хуй послал, а? — не унимается он, ощущая нервную дрожь по всему телу. — Ему идти некуда, черт тебя еби, Саня. — Да пошел ты, — беззлобно откликается Бабан, помешивая суп в кастрюле. — Ты о нем ничего не знаешь, а я с детства его знаю, Славян. Это та еще сука жидовская. — Заткнись, — шипит Карелин, больно сжимая свое запястье, пытаясь успокоиться. — Не смей так говорить про Мирона. — Не сме-еть? — Бабан присвистывает и оборачивается к нему, держа над кастрюлей вытянутую руку с половником. — Вот как ты заговорил, братишка. Приказываешь мне уже. Из-за какой-то сучки еврейской на родного брата кидаешься. Не-хо-ро-шо. — Я же просил… Не контролируя себя, Слава подскакивает к нему и хватает за ворот толстовки, встряхивая так, что у Бабана громко клацают зубы. — Ты мудак, — выплевывает Слава, замечая на его руке золотые ролексы. До него, наконец, доходит, почему Мирон сбежал. — Он увидел часы своего друга этого… Ильи. Что ж ты за мудак, Саня? Зачем ты их вообще взял оттуда?! Мародер, бляха. — И ты тоже нахуй сходи вместе с Оксаной. Проветри мозги. Бабан грубо хватает его за руки железной хваткой, отдирая от своей одежды и с силой отпихивая. Слава теряет равновесие, больно стукаясь спиной о стенку и сшибая стул. — У нас с Оксаной старые счеты, — уже спокойнее говорит Саня, но в его глазах все равно читается злоба. — Я не знал, что твой «полезный» адвокат — это мой старый знакомый. Известно ли тебе, что он бывший барыга и лицемерный хуй? Он не рассказывал тебе, как кидает своих корешей? Нет? Ваню, его друга детства, убили, потому что эта сука рассказала все другой их общей знакомой суке, и эта сука все вытрепала Жигану. Это жиганская сука. А Оксана продолжила с ним дружбу и дела мутить после всего. Он отвлекается на суп, берет со стола дощечку с уже порезанной зеленью и скидывает ее в кастрюлю. Все это время Слава молча стоит, привалившись к стенке, потому все же поднимает опрокинутый стул и садится на него. Бабан смеряет брата тяжелым взглядом и продолжает: — Далее, его друг, еще один, Дима Шокк, известный мудак в те времена в нашем уютном криминальном мирке. Он тоже с Оксаной «дружил». Отгадай, чем все кончилось? Он сидит в тюрьме за убийство, а Англичанин, который терся с ним все это время и даже участвовал в его делах, выходит сухим из воды. А потом и из нашего с Айваном дела. Короче, подстраивается под обстоятельства как может, ищет, где выгодней продаться. Мы тогда с Айваном разговаривали, он сказал, что пусть идет на все четыре, а я с ним согласен не был. Я тебе к тому все рассказываю, чтобы ты понимал, Славян, этот недоадвокат-недодилер забьет хуй и на тебя, если только ему будет выгодно. Так что помог нам — и хорошо, а так — пусть катится, куда хочет. — Почему ты зовешь Мирона Оксаной, блять? — не выдерживает Слава. — Это его школьная кликуха, — отмахивается Бабан. — Потому что он телка и есть, твой Мирон. Что, еще не убедился сам? — Его убить пытались, — Слава поднимается из-за стола, подходит к плите и хватает с нее остывший чайник, жадно глотая воду прямо из горлышка, смачивая дерущее горло. — Он теперь думает, что мы Мамая этого убили, понимаешь? — Не люблю повторять дважды, но специально для тебя… ну и хуй бы с ним, Слава. — Я люблю его. Повисает молчание. Бабан несколько секунд пялится на осунувшееся, нездоровое Славино лицо, крутит пальцем у виска. — Ты пидор что ли? Слава не отвечает, просто молча смотрит на Саню, и тот что-то такое интерпретирует в его покрасневших от ветра глазах, что только тяжело вздыхает, качает головой и отворачивается, решая свернуть этот диалог. Славе кажется, что брат уже сам жалеет, что так себя повел с Мироном. — Что там с компроматом? — нарушает тишину Бабан. — Ты все сделал? — Отвез Лопатину, — Славин голос звучит безэмоционально. Он отходит к окну и закуривает, глядя в темный двор, надеясь что Мирон еще вернется за вещами. — И Дудю отправил. Не знаю, что из этого выйдет. Может, там недостаточно информации. Может, замнут все, как всегда. — Не замнут, — уверенно откликается Бабан. — Жигану конец, нам только остается ждать. — Думаю, несколько дней, и все станет ясно, — Слава стряхивает пепел в приоткрытую форточку. Кухня наполняется холодом и дымом. — Вообще, даже Жигану из такого дерьма не выбраться. Я читал эти доки, там всякое интересненькое есть, очень много всего. Лопатин обещал, кстати, позвонить, рассказать, что да как. — Ясно, — кивает Бабан. — Ладно, собирайся. Нам вообще-то тоже лучше свалить из города на время, пока все не уляжется. — А Мирон? — Что Мирон? — Бабан раздраженно глянул на него через плечо. — Что Мирон-то? — Если он вернется, — Слава захлопывает форточку и оборачивается к брату. — Он вообще-то без вещей свалил, и телефон я его выкинуть заставил… Идиот. Теперь никак не связаться с ним. — Да что ты завел эту шарманку опять? — Бабан приоткрывает стеклянную крышку на кастрюле, а затем выключает плиту. — Жрем и сваливаем, короче. До утра не будем ждать. Машина в порядке? — В порядке. Саня, я не оставлю Мирона здесь. Бабан иронично поднимает брови, наклоняется и заглядывает под стол. — Ау, Мирон? — зовет он со смешком. — Миро-он, выходи, мы не можем оставить тебя здесь. А, видишь, нет здесь Мирона. Он смотрит на Славу уже серьезно, и лицо его становится жестким и непреклонным. — Не еби голову, а? Лучше собирай вещи, — и, видя Славину потерянность, добавляет, смягчившись: — Да где нам его искать теперь? Если он ушел, значит, есть куда. Слава несколько секунд смотрит на Бабана, не моргая. Он запускает пятерню во влажные волосы, лохматит их, чешет макушку. — Бля, а ты не знаешь, к кому, — он произносит с нажимом это «к кому», — или куда он мог пойти? Вы же были знакомы, ты упоминал каких-то его друзей. Бабан закатывает глаза, Слава его конкретно достал, и знать, что там у Англичанина за дела ему не хочется, тем более, что сейчас нужно думать о своей безопасности. Еще неизвестно, не подставил ли их Федоров, сдав Жигану. Но видя, что Слава с него «не слезет» сегодня, напрягает мозги, соображая, куда мог убежать жид. — Так, ну, я не ебу, кто там у него в списке друзей, а телефон он выкинул, как ты сказал, — Бабан чешет нос, задумчиво оглядывает на стынущий суп. На самом деле очень хочется есть. — Надо порыться в вещах его тогда, может, какие зацепки там. — Рылся уже, — буркает Слава. — А, то есть вот так ты жиду доверяешь, да? Роешься в его вещах. — Доверяй, но перепроверяй, — Слава хмыкает. — Я не был уверен, что он не мутит какую-то игру против нас же на стороне Жигана. Но в сумке у него ничего нет такого, кроме ствола. Знаешь. — Слава вздыхает, вспоминая недавние события в доме у Мирона, — когда я увидел, какой он затравленный и напуганный, как кидает эти вещи в сумку в спешке. ну, после покушения. Его убить хотели, прямо в парадной стреляли. В общем, я тогда прямо почувствовал его беспомощность, что он на грани и идти ему некуда. Понимаешь? Я его поэтому к нам и притащил, и он говорил, что должен уехать из города, но я уламывал его остаться у нас. — Ну ты придурок. — Я ему поверил. Не мог не верить. А сейчас он вынужден был свалить из-за часов этих, из-за того, что ты сказал ему… Саня. — Вы трахались что ли? — Что?.. — Слава тупо смотрит на него. — Трахались, спрашиваю, с Англичанином что ли? — Бабан усмехается невесело. — Ну, понятно, откуда доверие прорезалось — из хуя. Из нихуя, точнее. — Дело не в этом, — упрямо говорит Слава. — Да мне похуй, чем вы занимались. Ты уже взрослый, Славка, и я тебе верю: говоришь, еврейка чиста — значит так и есть. Но где искать ее, я не знаю. — Ты сказал про какого-то приятеля. ну, суку жиганскую, — вспоминает Слава. — Кто это? -А, ну, кстати это варик, Англичанин мог и туда ломануться. А тебе он что говорил, с кем общается, где бывает? — В том и дело, что после покушения этого он и поехал со мной, как я понял, только потому, что других вариантов не было. Ни с кем он не общался. Очень переживал за случившееся с другом своим, Мамаем. Когда с кладбища уходил — я там был — сел в тачку к мужику какому-то. С начальником вроде общался, но когда за компроматом в банк ездили, он позвонить выходил, предупредить начальника, что увольняется. Я не знаю, мог ли он поехать к нему. Наверное, нет. Если бы мог, то со мной бы не уехал, — Слава хмурит брови, вспоминая их с Мироном разговоры. — А, еще фотку видел у него дома. Там он и еще трое, не помню имен. Мирон сказал, это его друзья. Один, значит, такой — худой, темный, уши торчат, на хачика похож, второй — жирноватый, волосы вьются, рожа наглая, поплывшая. Третий — сын Мамая убитый. А, еще знаешь че? Мы когда к Мамаю в коттедж ехали за папкой с доками, то за ключами заезжали к бабе его сына. Дарья, вроде, как-то так звали, адрес не помню, но примерно, как ехать знаю. — У нас времени мало, — напоминает Бабан. Слава отмахивается от него, нервно вытирая влажные ладони о джинсы. — Вот еще что вспомнил, — он вскидывает на Бабана лихорадочно блестящий взгляд. Призрачная надежда есть, что Мирона удастся найти. — Когда ночевали в коттедже Мамая, когда доки забирали, Мирон разговорился. Сказал, друзей у него нет, только Юра какой-то остался. Юра только у меня, говорит, остальные померли или сидят. Вот так да, все, как ты сказал. И я понял. — Юра — это жирный и кудрявый, еще один жидочек, — перебивает Саня. — Так это он «сука жиганская»? — у Славы округляются глаза. — Бля-я. Я еще когда фото увидел у Мирона, подумал, что типок знакомый какой-то. Сейчас вспомнил, где видел его. Когда ты меня отправлял к Жигану раз. А он из кабинета его вырулил. Так это он на него работает? И Мирон, получается тоже? Бабан пожимает плечами, мол, откуда мне знать. — Я еще сказал ему, никому не говори про доки, а Мирон — не буду, даже другу не скажу, не хочу вмешивать. Это как? — Да я без понятия, что там жидовка твоя удумала, — не выдерживает Бабан и снова повышет голос. — Может, она крыса, а может, конкретно здесь, и не крыса. Че на кофейной гуще гадать? Слава сжимает и разжимает кулаки, снова смотрит в квадратный черный проем окна, в сгустившуюся ночь. За Мирона не на шутку волнительно почему-то, хотя исключать его нечестность нельзя. Хотя зачем ему тогда была эта вся возня с компроматом? Да нет, Мирон просто хотел отомстить Жигану, избавить от него свой город. Он же отдал Славе все доки… доверился. Или это устроенная Жиганом проверка на вшивость для Сани? Но знакомство с Федоровым было вовсе не жигановской инициативой… — Ты знаешь, где живет этот его кореш? — Слава испытующе смотрит на Бабана, вертя в пальцах блестящую зажигалку. — Поедем туда. — Да щас, — фыркает Бабан. — Иди в жопу, Славян. И с ума не сходи. — Ты знаешь? — не унимается Карелин. — Скажи адрес, я сам поеду. — Ты тупой или как? — Бабан устало трет висок и достает с полки тарелку, невозмутимо наливает себе суп и садится есть за стол. Слава сверлит его взглядом, продолжая зависать у подоконника. — Ты слышал, что я сказал? Что у нас мало времени, что нужно уехать и переждать, что там с Жиганом будет. А ты что мне… — Сань, а ты не думал, что если Жигану ничего не будет, то он сочтет подозрительным, что мы с тобой куда-то делись. Точнее ты. А потом найдет и ликвидирует? Бабан отрицательно мотнул головой, отправляя в рот очередную ложку с супом. Он барабанит пальцами по столу, бросает взгляд на циферблат ролексов, потом снова на Славу. — Не, ему будет, — уверенно произносит он. — За такое не бывает «ничего», что-то точно да будет. Эти доки сам Мамай собирал. Даже с инфы, что была на флешке, что-то бы было, его бы посадили. А в доках этих сразу несколько статей. В общем, спасибо Англичанину, конечно. Слава вздыхает еле слышно. Во дворе ни черта не видно и уж, конечно, глупо ждать, что Мирон ошивается где-то под окнами, не решаясь вернуться. Слава подавляет порыв снова спуститься вниз и пройтись по двору. Ну, а мало ли. — Да сними ты их, — просит он, натыкаясь взглядом на золотые часы. — А? — Ролексы сними. Что ты как еблан, Сань? — Твоего мнения не спросил, — Бабан ухмыляется, прокручивая на запястье металлический ремешок, любуясь часами. — Мне они нравятся. — Они покойнику принадлежат вообще-то. — У покойников нет собственности. Вернее есть, но, думаю, Мамай на меня не в обиде. Ему-то часики уже не сдались. — Какой ты дебил, Сань. — А ты охуеть мозг, — Бабан встает и ставит пустую тарелку в раковину. — К утру нас здесь быть не должно. Он уходит в комнату, оставляя Карелина одного наедине со своими невеселыми мыслями о Мироне. Почему тот буквально убежал из квартиры, ничего взял, даже ствол и деньги? Неужели только из-за часов? Почему не захотел поговорить? Или Саня о чем-то умалчивает? Карелин тоже идет в комнату, за ним следом, и находит Саню на кровати с ноутбуком на коленях. — Что ты делаешь? — Билеты бронирую, — отвечает тот, не отвлекаясь от экрана. — Куда? Бабан не удостаивает его ответом в этот раз. Сосредоточенно щелкает по клавишам, вводя данные. Слава садится рядом, пружины матраса беззвучно прогибаются под его весом. Он тоже молчит некоторое время. — Сань? Бабан поднимает на него уставший и немного сонный взгляд. — Ну что тебе? — Что у вас такого с Мироном было, что он слинял вот так? — Ох ты ж ё... — Бабан откладывает ноут в сторону и смотрит на Славу, как на кретина. — Я что отвечаю за твоего Мирона? Я сам охуел, между прочим, когда его в нашей хате увидел! Жидовка твоя хуже любой истеричной телки, выходит. — Что ты сказал ему, кроме того, куда идти? — Сказал, что не хочу его видеть рядом с тобой. Понял? Я тебе уже объяснил, почему так сказал. — Но он не мог сбежать из-за этого, — растерянно бормочет Слава. — Вот так среди ночи, без вещей. — Значит, мог. — Скажи адрес. — Иди на хер. — Саня. — Я сказал — на хер. Слава поразмыслил пару секунд, приходя к единственному верному решению. — Я поеду к этой Дарье. Она-то должна знать, я видел их всех на похоронах мамаевского сына. — Ты рехнулся, — подытоживает Бабан. — Хуй ты куда поедешь, придурочный. В смысле, мы уезжаем на рассвете, ты что не слышал? — А мне не пять лет, Сань. Сходи-ка на хер сам. Слава решительно поднимается с кровати и начинает ходить по квартире, ища, куда закинул ключи по невнимательности. Бабан подходит и осторожно хлопает его по плечу, Слава резко оборачивает, его глаза поблескивают от ярости. Бабан спокойно протягивает ему связку с брелком, которую Слава тут же выхватывает у него из рук. Бабан качает головой. — Ну мы ж не будем драться, в самом деле-то? Не смотри ты так, как будто уебешь мне счас с локтя, — в Санин голос добавляется миролюбивости. — Я знаю только старый адрес Хованского. ну, другана Мирона твоего. Можем зарулить туда по дороге в аэропорт, но никакой гарантии, что мы там кого-то найдем, нет. — Поехали, — Слава благодарно кивает. — Спасибо.(1 февраля. 2 часа ночи. Центральное управление внутренних дел)
Лопатин устало трет ноющие виски. Он переводит взгляд за окно, где валит густой снег. Спать хочется невыносимо, но он только вздыхает и подвигает к себе очередную стопку неразобранных материалов. Это дело выжало из него все соки, подполковник наседал, требуя работать оперативней и эффективней, ведь к этому убийству у него личный интерес — Мамай его бывший однокурсник и друг. Поэтому когда его сына убили, а сам Мамай умер в СИЗО, тот посчитал своим долгом откопать преступников хоть из-под земли. И Лопатин усердно рыл, хотя был уверен, что ничего им здесь раскрыть не светит, пока Федя Игнатьев не предложил пройтись по списку подзащитных Ильи Мамая. Это можно было сделать сразу, но Лопатин вначале не связал убийство сына известного предпринимателя с его работой в адвокатской конторе, с таким же успехом можно было искать иголку в сене, о чем он и сообщил своему коллеге — следователю Игнатьеву — но тот настаивал на том, что других направлений поиска и зацепок практически не осталось. Допросы знакомых и коллег Ильи Мамая ни к чему не привели. Мирон Федоров, с которым они работали в конторе «Фемида», тоже ничего интересного не рассказал. Упомянул только, что Илья был доволен последним своим делом, сулившим ему деньги и признание начальства. Вспоминая слова Федорова уже после предложения Игнатьева опросить бывших подзащитных Мамая, Лопатин решил начать с этого самого «выгодного дельца», касающегося некого Алика Ломии по прозвищу Джамбази. Предприниматель Ломия занимался продажей и транспортировкой автомобилей, часть из которых была приобретена незаконным путем. Попросту, Джамбази и его подельник, имя которого известно только со слов подсудимого, организовали этот преступный бизнес. В какой-то момент — по словам Джамбази — криминальное предприятие пришло в убыток, с подельником произошла крупная ссора, после чего тот написал донос в милицию и Алика арестовали, а сам подельник успел подчистить следы, ведущие к его причастности этому делу. Все это Лопатин узнал, побеседовав с Джамбази с глазу на глаз. Тот рассказал также, что Илья Мамай собирался по его же наводке, вывести Файка, в миру Николая Уткина — а именно так зовут его подельника, со слов самого же Джамбази — на чистую воду. Тут-то у Лопатина и щелкнуло в мозгу, детальки совпали. Не зашел ли Илья Мамай слишком далеко в своем расследовании? Не убрал ли его Уткин? По крайней мере, это была единственная рабочая версия, потому что все остальные проверку не прошли. К сожалению, это была всего лишь догадка, и все, что Лопатин мог сделать, это вызвать Николая Уткина на допрос. Конечно, ничего существенного он не услышал, хотя Уткин подтвердил, что в момент преступления находился в городе, однако, если следствию понадобится, он готов предоставить алиби. Он находился на дне рождения своего брата, и свидетелями тому были как минимум двадцать человек. Лопатин представил, как опрашивает каждого из гостей, и лишь тяжело вздохнул. Собачья работа. По словам Дарии Виейры — невесты убитого — 25 января они с Ильей Мамаем находились в загородном доме его отца. Вечером Мамаю кто-то позвонил — Дария уверяла, что, судя по разговору, это был знакомый Илье человек. Весь разговор она не слышала, лишь его окончание, где Илья предлагает встретиться в городе. После этого звонка между Дарией и Ильей произошла ссора, потому что тот собрался ехать ни с того, ни с сего к себе домой, ссылаясь на важную встречу с клиентом и обещая вернуться сегодня же. Дария отпустила Илью в город, не подозревая ничего плохого, но тот не вернулся. Установить, откуда звонили, удалось не сразу, потому что мобильный убитого исчез, как его часы и некая флешка, упомянутая его отцом. Лопатин получил распечатки звонков, но и это не принесло результата: человек, звонивший Илье в день убийства, воспользовался телефоном-автоматом. Данные с камер слежения на той улице зафиксировали, как мужчина, одетый во все черное, в головном уборе, надвинутом до бровей, заходит в телефонную будку и выходит оттуда через двенадцать минут. Установить личность этого человека не представлялось возможным. И только разговор с Джамбази добавил зацепок. Алиби Николай Уткин действительно предоставил, и опрошенные гости конечно же подтвердили, что вечером 25 января тот находился в доме своего брата по адресу Алиева, 45. Сам брат Файка — Антон Николаевич Уткин, заверил, что дом брат не покидал, ни вечером, ни ночью, и с утра, 26 января, все еще находился у него в гостях. Тем не менее, странным совпадением являлось то, что квартира Антона Уткина находилась в непосредственной близости от телефонов-автоматов, с которых 25 января вечером поступил звонок Илье Мамаю. Лопатин направил запрос во все городские службы такси, касательно вызовов транспорта по этому адресу в конкретный промежуток времени, и тут им повезло: на Алиева, 45 действительно поступил заказ 25 января. Лопатин поговорил с водителем, работавшим в тот день, и тот вспомнил своего пассажира, что, как оказалось, труда ему не составило — тот пассажир порядком пьян и поскандалил насчет играющей в салоне музыки, а потом попытался выйти из движущегося авто, едва не сломав дверцу. Лопатин показал водителю фотографию Николая Уткина и тот подтвердил, что именно этот мужчина — широкоплечий, с челкой и полными губами — сел к нему в машину в тот день. Маршрут движения Уткина тоже стал известен — он направлялся никуда иначе, как по адресу, где проживал Илья Мамай со своим отцом. В принципе этого хватило, чтобы взять подозреваемого Уткина под стражу, хотя Лопатин понимал, что предъявить им по прежнему нечего. Файк упорно отрицал какую-либо связь с Ильей Мамаем, а также с Джамбази и его криминальными делами. Костя Лопатин трет слипающиеся глаза, сегодня он засиделся в отделе, и теперь думает остаться ночевать тут же, в кабинете на диванчике. Голова буквально кипит и разламывает от боли, он понимает, что держать Файка в отделении они могут еще максимум дня два, и если он по-прежнему будет все отрицать, а доказательств никаких не найдется — а их не найдется, откуда бы? — то следствие просто зайдет в тупик и подполковник будет просто рвать и метать. Лопатин отхлебывает остывший горький чай и в этот момент дверь кабинета резко распахивает, в помещение влетает взлохмаченный Федор Игнатьев. У него такие же как у Лопатина краснющие глаза, воспаленные от депривации сна, и землистый цвет лица. — Костя, поднимайся, — говорит Игнатьев, нетерпеливо переминаясь на месте. — Кидай свои бумаги, поднимайся. Клиент, кажется, колется. — В смысле? — Лопатин таращится на него туповато и хлопает ресницами. — Начал говорить что-то? Игнатьев активно кивает головой, хватает чужую чашку со стола и залпом допивает невкусный холодный чай. — Начал-начал, — Федор утирает губы рукавом позавчерашней рубашки. — Говорит, не может в себе держать. Лопатин вскакивает из-за стола и вместе с Игнатьевым они спускают в допросную комнату, где на стуле, с наручниками, сковывающими запястья, сидит Николай Уткин. Он поднимает взгляд на вошедших следователей и облизывает сухие губы. — Ну, говорите, — Игнатьев садится по другую сторону пустого стола и проникновенно — насколько позволяет его заспанный взгляд — смотрит на Уткина. — Вы ведь хотели рассказать? Он ставит на столешницу карманный диктофон и нажимает запись. — Итак, расскажите еще раз, где вы были 25 января? Лопатин машинально присаживается на край стола и внимательно слушает рассказ Файка. Тот охотно отвечает на вопросы Игнатьева и, в принципе, былой агрессии не проявляет. — Сначала я был на дне рождения Антохи. Брата моего, Антона. Мы так напились сильно, я уже не помню, что было. В подробностях прямо не помню, но я вышел курить на улицу, а потом решил с таксофона позвонить этому адвокату. — Зачем вы решили ему звонить? Вы были знакомы? — Не были. Лично не были. Он вел дело Джамбази… ну, мы когда-то были друзьями с ним, потом разбежались, как в море корабли, — Файк криво ухмыляется, глядя на свои сложенные на столе руки. — Он попал под следствие и нанял этого адвоката, Мамая, но вместо того, чтобы заниматься своими делами, Мамай начал рыть на меня что-то. Он откопал какие-то фото, компрометирующие меня перед женой, семьей, и угрожал мне ими. — Как он вам угрожал? — Ну не прямо так звонил угрожал, а намекал, что если я не сдамся милиции, то моя жена увидит эти фотографии. — А что вы совершили, что по его мнению должны были сдаться милиции? — Да ничего я не совершал! — Файк зло глянул на Игнатьева, а потом метнул взгляд на Лопатина, задумчиво почесывающего переносицу. — Алик… Джамбази решил меня очернить, но я вышел из его дела задолго до того, как оно стало криминальным, а если в период нашего сотрудничества что и происходило незаконного, то я об этом не знал. Я занимался транспортировкой и все документы были в порядке, а документы были на Алике, я просто не мог догадаться, что он ворованные тачки мне подгоняет. И когда он сел, то решил потянуть меня следом, но меня не за что тянуть… — Вернемся к 25 января. Вы позвонили адвокату Илье Мамаю и что было дальше? — Я был пьяный и не помню, что говорил. Кажется, я просил его отдать мне эту флешку, обещал заплатить ему, но он говорил его не интересуют деньги, а нужно только чтобы я понес наказание, а иначе он разрушит мою семью. А я люблю свою жену… понимаете? — О чем вы разговаривали? Вы поехали к нему домой в тот день? — Да. Мы договорились о чем-то… я не помню. Кажется, он согласился обсудить все. Может быть, я предложил достаточно денег в обмен на флешку. — Мамай шантажировал вас флешкой с вашими фотографиями интимного содержания? — Да, он обмолвился, что у него есть флешка и прислал мне некоторые фото, но таких эпизодов было несколько и все они хранились на ней. — Что было потом? — Я приехал к нему… Тут Файк замолчал, снова облизывая губы. Игнатьев ставит перед ним принесенную бутылку с водой, и тот жадными глотками ополовинивает ее. — Я приехал к нему, — голос Файка звучит теперь приглушенно. — Я почти не помню, из памяти стерлись целые блоки. Помню, что он отклонил мое предложение и отказался отдавать флешку, говорил что-то, что меня взбесило. Наверное это был аффект. Я кинулся на него, а потом... не помню, провал. Помню, как очнулся, обнаружив себя стоящим на обочине, уже в другом районе. Наверное, я шел все это время, но не помню этого. Я словил попутчика и доехал до дома, никому ничего не рассказал. — Вы забрали телефон Мамая с собой? Чтобы скрыть звонок? А зачем вы взяли его часы? Хотели ограбить? — А? Что? Какие часы? Телефон… да, телефон я взял, на автомате совсем. Потом выбросил его в сточную яму, кажется. — А сейф? — Сейф? — Уткин растерянно глядит на свои безвольные скованные руки. — Сейф я не трогал. — Не трогал значит? — Игнатьев переглядывается с Лопатиным, тот пожимает плечами. — Но сейф был вскрыт. — Я ничего не знаю, я ничего не вскрывал, — упрямо повторяет Уткин. — Хорошо, с этим потом, — Игнатьев кивает. — Напишете чистосердечное? Файк кивает. Игнатьев выключается запись и кладет диктофон в карман, они с Лопатиным выходят в коридор. Федор берет следователя под локоть и уводит на несколько метров от допросной и охранника. Под потолком тускло мигает желтая лампа, действуя Лопатину на расшатанные нервы. — Что, вот так просто сознался? — спрашивает он усталым тоном. — Не верится прямо. — Он религиозный, — Игнатьев фыркает. — Наверное, загнался чувством вины и решил покаяться. Только с сейфом не понятно, говорит ничего не брал. — Да хрен бы с ним, — Лопатин прислоняется спиной к неровной зеленой стенке. — Неужели мы закроем это дело. Игнатьев достает из кармана пачку сигарет и зажигалку, Лопатин отрицательно качает головой. — Может, уже домой поедешь? — спрашивает Федор, сочувственно глядя на замученного Лопатина. — Ведь завтра следственный эксперимент, я думал ты придешь. — Приду, — Лопатин отлипает от стенки. — Но сейчас еще не все разобрал. Посижу, пожалуй, до утра, подожду, пока метро откроется. — Ты и так живешь в отделе, — Федор хмыкает. Они вместе с Лопатиным медленно направляются к лестнице. — Ладно, ты как знаешь, а я пошел за ручкой и бумагой. Пусть признание пишет, пока не передумал. Лопатин возвращается в свой кабинет и садится за стол. По хорошему, Игнатьев прав, и следовало бы поехать, наконец, домой, выспаться и отдохнуть, хотя это громко сказано, ведь завтра, вернее уже сегодня, нужно снова быть в управлении. Но есть еще одно дело, которое не дает Лопатину покоя со вчерашнего дня. Он открывает ключом верхний ящик стола и достает оттуда тонкую папку и вскрытый конверт с вложенной в него запиской. Он разворачивает листок и еще раз читает короткое послание. «Вы же помните 2010 — дело Ивана Ленина? Сейчас ситуация повторяется, в убийстве моего друга, Ильи Мамая, виноват все тот же человек. В приложенных документах есть все, что нужно, чтобы виновные понесли наказание. Я надеюсь, что вы распорядитесь предоставленной информацией правильно и поможете своему городу. Мирон Ф.» Лопатин медленно рвет записку на несколько частей и кидает обрывки в мусорное ведро. Затем он в третий раз открывает папку, бегло просматривая вложенные в файлы страницы. Эти документы ему принес Слава — парень, с которым они уже были знакомы, теперь оказалось, что он еще и друг Мирона Федорова. Слава попросил звонить чуть что, чтобы быть в курсе событий, но Лопатин пока что не решил, что же делать с такой взрывоопасной информацией, чтобы не пострадать при этом самому. Он намеревался посоветоваться об этом с подполковником, но последнее время тот был сильно раздражительным из-за незакрытого дела о Мамае. Теперь вопрос почти разрешился, и Лопатин собирается поговорить с ним в ближайшие дни. Вот только, каков будет ответ, предугадать сложно. Помочь своему городу Лопатин всегда хотел, более того, считал это своим долгом, поэтому и пошел работать в милицию, но Жиган мог быть связан с кем-то «наверху», что существенно затруднило бы работу следствия в этом направлении. Лопатин смотрит в темный двор, за обледеневшей оконной решеткой валит густой белый снег, и оттого спать хочется еще сильнее. Он роняет голову на сложенные на столе руки, усталось придавливает сверху, а веки тяжелеют. Наверное, Игнатьев прав, и нужно ехать домой, выспаться по-нормальному, иначе завтра на следственный эксперимент с Уткиным он не попадет. Лопатин набирает четырехзначный номер и вызывает такси. (1 февраля. 4 часа утра) Слава сам садится за руль и гонит как сумасшедший, не обращая внимания на Санино недовольство. Дворники смахивают налипший на лобовухе снег, свет фар выхватывает нужный поворот и дорожный указатель пешеходного перехода. Слава едва успевает затормозить перед «зеброй» уступая дорогу пешеходу материализовавшемуся из снежной пелены. — Сука, — выдыхает Слава, переводя дыхание. — Да, давай, Славик, молодец, задави кого-нибудь, нам же это так кстати, — Бабан стряхивает пепел в приоткрытое окошко. — Придурок. — У нас нет времени, Сань. Машина снова срывается с места и залетает в черную подворотню, а затем во внутренний дворик-колодец и резко тормозит у зеленого мусорного контейнера с полустертой бордовой надписью «пластик». Они с Бабаном поднимаются на нужный этаж. Слава думает о том, что скажет Мирону. Он почему-то не сомневается, что его нервный адвокат находится здесь. Откуда взялась эта уверенность — не понятно. Он долго давит на кнопку звонка, внутри квартиры раздается мелодичная трель, но дверь никто не спешит открывать. Слава слышит шуршание и движение за стенкой. — Он дома, — одними губами произносит Бабан, а потом со всей дури бьет ногой по дерматину. — Открывай, поговорить нужно, а то деверь нахуй вышибу. Как ни странно, замок щелкает и створка приоткрывается. Бабан резко дергает дверную ручку и заходит внутрь, Слава шагает следом, прикрывая за собой дверь. Хованский смотрит на них испуганно, выпучив глаза, он переминается с ноги на ногу, на его мертвенного цвета лице темнеют фиолетовые гематомы. Узнать этого человека не так просто, но теперь Слава уверен, что именно его видел на фотографии у Мирона дома. — Бабангида? — Хованский удивленно смотрит на них, отступая к противоположной стенке, пока не упирается в нее спиной. — Что вам нужно? Бабан лениво оглядывается по сторонам, останавливает сузившийся взгляд на слившимся с обоями Хованском. — Где Мирон Федоров? — спрашивает он и сплевывает прямо на пол. Слава тем временем идет вглубь квартиры, заглядывая в каждую комнату, надеясь обнаружить там Мирона. — В смысле, где Федоров? — Хованский хмурит брови, на одной из них засохла кровавая корка. — Я не понял. — Федоров был у тебя сегодня, — говорит Бабан полувопросительно, но с нажимом. — Где он сейчас? — Так он уехал, — вырывается у Хованского. — То есть был? Заметно, как Хованский мелко дрожит, сжимая свою перебинтованную руку. — Слушай, Юрка, чего ты так трясешься? Это же простой вопрос. Просто ответь и мы уйдем. Хованский нихуя не верит, что они просто так уйдут, ведь он отлично знает, что Бабангида работает на Жигана. Он почти уверен, что этих двоих Чумаков прислал по его душу. — Мне не нужны проблемы, Саня, — наконец говорит Хован. — Он же был у вас, он мне рассказал. Хули вы его не задержали, а? Я не покрывал Федорова. Я же честно все сделал. Почему Жиган вас прислал? Я же полезен ему. Бабан задумчиво чешет бритый затылок, пялясь на Хованского, категорически не понимая, о чем это тот говорит. — В смысле прислал? — Он прислал вас разобраться, да? Вот такая плата у него за веру и правду? — Хованский горько усмехается разбитыми губами. — Я ведь могу еще быть полезен. И Федорова я… это я нашел его. Он бы не нашел его сам! В этот момент из кухни показывается Слава, он сжимает в руке шарф Мирона, который нашел на столе. — Он был здесь, Сань, — тихо говорит Слава. — Куда он ушел? — обращается он уже к Хованскому, тот еще плотнее притирается к стене, надеясь, наверное, просочиться сквозь нее. — Подожди, — Бабан останавливает его жестом руки. — Юра хочет рассказать нам что-то. Он резко Хватает Хованского за шкирку и тащит в комнату, тот нелепо пытается сопротивляться, но, скорее, только для виду. — Дай сюда. Бабан выхватывает у Славы из рук длинный серый шарф и плотно связывает им кисти Хованского за спиной, после чего швыряет его тушу на подвернувшееся кресло. — Что значит «ты не покрывал Федорова» и «ты его нашел»? — он достает из-за ремня джинсов пистолет и щелкает предохранителем. Кадык Хованского нервно дергает под бледной посеревшей кожей. — Рассказывай, и, может быть, мы не будем тебя убивать. Хованский и правда рассказывает, хотя говорить ему трудно, он ужасно нервничает, ерзая на кресле — боль в раненой руке адская. Он старается сидеть ровно, не опираясь на простреленное плечо. — Он же сам. Жиган же сам хотел, чтобы я нашел Федорова. Я нашел, а он прислал вас прикончить меня. За что? Я же все сделал, как он хотел. — Давай по порядку, — требует Бабан. Слава за его спиной стоит бледный и осунувшийся, он машинально опускается на диван, готовясь слушать рассказ. — Прямо сначала. — Все началось из-за Мамая, — Хованский сглатывает, его глаза слезятся. — С этого убийства. Мирон... Мирон достал где-то компромат на Жигана и решил отомстить ему за убийство Ильи. И я все рассказал Жигану, конечно. Сразу же. Точнее, сначала Федоров отдал мне копии, сказал, что только у меня они, эти документы. У меня и у него, и что он пойдет ими Жигана шантажировать. После их встречи мне позвонил Жиган. Они пробили Федорова по какой-то базе и узнали, что мы учились вместе. Он спросил, знаю ли я Мирона Федорова, я ответил, что да, и тогда спросил, знаю ли, кому он мог отдать копии компромата. Я рассказал ему, что документы у меня, и что Федорову больше некому отдавать эти бумаги. Слава кусает бескровные губы и смотрит на Хованского, он уже понимает, что ничего хорошего не услышит. — Дальше, — Бабан бьет и без того избитую рожу Хована рукоятью револьвера. — Быстрее. — Жиган сказал, что если это мой знакомый, от которого столько проблем, то я и должен с этим разобраться. Ну, я пришел к нему домой, но у Мирона оказался ствол, он выстрелил в меня и ранил в руку. Мне пришлось уйти. Слава вскакивает со своего места, но Бабан не дает ему подойти к удивленному Хованскому, а ловко отталкивает, заставляя опустить обратно на диван. — Подожди, Слава, — просит он. — Помолчи. — Мне пришлось уйти, и я знал, что Жиган меня просто убьет, узнав про такое, — продолжает Хованский, бросив нервный взгляд на Карелина, не понимая такой странной реакции. — Но Мирон исчез, и если я был единственным вариантом, где он точно мог объявиться. Люди Чумакова просто избили меня, но не стали убивать. А Мирон приехал сегодня, сказал, что ему надо валить из города срочно. Ну, я не смог его попытаться убить второй раз. Я же не киллер, бляха. Жиган должен был поручать такое дело профессионалам. Мирон — мудак дурной, повторил судьбу Ваньки Ленина, — его взгляд становится стеклянным, он уходит в воспоминания. — Я же не хотел Ваньку тогда сдавать, говорил ему — не играй с Жиганом. Я же знал, какой Жиган, он в покое не оставит, пока не убьет нахуй. И Мирона предупреждал, говорил не лезть в это, но он же, сука, принципиальный. А мне что остается? Меня же первого пришьют, если узнают, что я покрываю их. В общем, я же сообщил ему, куда поехал Федоров. Разве этого мало, чтобы оставить меня в живых? Бабан пожимает плечами. Слава снова поднимается со своего места и подходит к Хованскому, весь бледный как лист бумаги. — И куда он поехал? Хованский с опаской смотрит на Карелина, потом на Бабана, держащего ствол в опасной близости от его лба. — Вы меня отпустите, если скажу? Бабан медленно кивает. — Он в деревне. Деревня Льняная, там, где начинает Партизанский лес. Она заброшенная так-то. Он машину мою взял. — Давно он уехал? — Пару часов назад. Вы же не убьете меня? Саня? Слава резко вздрагивает, когда раздается тихий хлопок выстрела, голова Хованского откидывается назад, он обмякает в кресле. Из аккуратной дырки между глаз вытекает тонкая струйка крови. — Блядь, Саня, — шепчет Слава, прикладывая ко рту дрожащие пальцы. — Какого хуя? Зачем? — А ты хотел оставить его в живых? — Нет. Не знаю, но… Славу скручивает пополам и выворачивает на старенький потертый паркет. Через некоторое время он выпрямляется и утирает рот рукавом куртки. — Ну что, полегчало? — Бабан невозмутимо сует пистолет с глушителем обратно за свой кожаный ремень. — Советую поторопиться, пока твоего Федорова Жиган не навестил. Слава бросает беспомощный взгляд на мертвого Хованского и достает из кармана телефон трясущимися руками. — Кому ты звонишь? — Косте. Слава нажимает на контакт «Следователь» и слушает гудки в трубке. Он понимает, что Лопатин просто может послать его, но кому еще позвонить и сообщить о том, что Мирон в опасности, он не знает. Наконец, на том конце раздается злой, хриплый и сонный голос. — Алло. — Костя? Привет… Извини, что так поздно... рано звоню. Дело срочное. Это Слава. Слава Карелин, я приходил к тебе вчера. — Блядь, Слава Карелин, — в трубке слышится треск, шуршание, что-то падает. — Слава Карелин, ты не мог до утра подождать? — Не мог. Слушай, долго объяснять, но Жиган хочет убить Мирона. Я не знаю, кому звонить, кроме тебя. Мирон находится в деревне возле границы, он там прячется, но Жиган уже знает, где он, и скорее всего на подъезде туда. Когда Лопатин слышит место назначения, куда его пытаются выдернуть, то справедливо возмущается. — Ты понимаешь, что я не могу сдернуть ребят незнамо куда? — слышно, как на заднем фоне льется вода. Лопатин отфыркивается, кашляет. — Если там никого нет? — Костя, его убьют, если милиция не вмешается. Костя. — Да что Костя, Костя. Я попробую что-то сделать! Ничего не обещаю. — Пожалуйста, быстрее, времени итак нет. — Быстрее только кошки рожают, — огрызается Лопатин, но смягчается, потому что взятие Жигана с поличным будет только на руку ему самому, а предоставленный Карелиным компромат станет решающим гвоздем, забитым в это дело. — Говори, где это находится. Ну смотри, если там никого не будет, тебе же хуже, Карелин. Бабан ведет машину по направлению к выезду из города, недавно было закончившийся снег, снова валит с черного неба, у Славы раскалывается голова, а руки трясутся от волнения. — Только бы они успели, — бормочет он. — Ты думаешь, они успеют, Саня? Бабан пожимает плечами, следя за дорогой. — Да хуй их знает. Если этот твой Лопатин нормальный мужик, то успеют, наверное. Слава испуганно смотрит на брата. — А если нет? — А если да кабы, — Бабан закуривает и открывает окошко, впуская в салон холодный воздух. — Слушай, я не знал, что оно вот так все. Ты это, не злись, в общем. Ладно? — Да похуй уже, Сань, — Слава отворачивается к своему окну. — Сейчас нужно думать, как Мирона спасти. Бабан прибавляет скорость.(7 часов утра. Деревня Льняная)
Мирон почти не чувствует боли в содранных до крови губах. Это продолжается уже несколько часов, и его все еще не убили, что странно, конечно. Он разлепляет губы, растягивает их, выходит жалкая ухмылка. Бритоголовый чувак в кожаной куртке бьет его раскрытой ладонью по лицу наотмашь, голова Мирона отлетает в сторону, он слышит хруст, еще немного и, кажется, этот лось свернул бы ему шею. Щека буквально горит, Мирон дотрагивается до кожи подрагивающими окровавленными пальцами. — Хватит, Миша. Жиган морщится и присаживается на корточки рядом с сидящим на стуле Мироном. Тот невольно съеживается, глядя на широкую, массивную фигуру Чумакова, который по-змеиному смотрит ему прямо в глаза снизу вверх. — Ну что, допрыгался, адвокат? — интересуется Жиган почти ласковым голосом. — А на встречу что ж не пришел? Нехорошо на встречи не приходить. Он жутковато ухмыляется, обнажая край блестящих от слюны зубов. Вдруг Жиган резко меняется в лице, брови съезжают к переносице, оскал улыбки становится агрессивным. — Отвечай, когда спрашивают! Мирон дергается, уверенный, что Жиган сейчас ему врежет, но тот только поднимается на ноги, возвышаясь над ним всем своим ростом. Его братки отошли на некоторое расстояние, Мирон насчитал четверых, но сбежать нет никакого шанса. Да и куда бежать? Кругом лес, мороз и снежные завалы. — Я не пришел, потому что отпала надобность, — медленно произносит Мирон, ощущая во рту вкус собственной крови. — Тебя все равно посадят. Жиган громко и наигранно хохочет, потом наклоняется и хлопает Мирона по плечу, словно надеясь проломить кости своей лапищей. — Кто меня посадит, ебанашка? — Милиция. Документы уже там. И мой труп... вообще-то.. Это тоже тебе пришьют. Жиган качает головой. — Ох и дурак ты, парень, — он смотрит на Мирона с каким-то даже сожалением. — Я все еще не помню, где тебя встречал, но. Твоя физиономия мне знакома. — Это уже не имеет значения, — Мирон криво ухмыляется, глядя своими прозрачными глазами прямо на Жигана. Страх почему-то оставил его. — Прежде чем убьете меня, ответь мне на один вопрос. Откуда ты узнал, где я? Жиган хмыкает, достает ствол из кобуры и вертит его задумчиво в руках. — У меня для тебя плохие новости.. у тебя плохие друзья, — говорит он. Мирон сразу понимает, о ком речь. Странно, но до последнего он и не думал на Юру, хотя подозрение сидело в нем всегда, оказывается. — Они даже готовы тебя застрелить, но стреляют плохо, — Жиган сочувствующе качает головой. Мирон морщится. — Неужели ты думал, что можешь быть кем-то важнее пешки в этой игре? Мирон сдержанно улыбается. — У меня был один хороший друг, но ты его убил, — отвечает Федоров невпопад. — Как и Ваню. — Знаешь, сколько бесполезных идиотов я убил за всю жизнь? — Илья Мамай даже не был связан со всем этим. У него невеста есть. Но для тебя нет принципов, да? — Илья Мамай? — Жиган удивленно поднимает брови. — Сын Мамая что ли? Зачем мне его убивать? — Из-за компромата, который его отец хранил у них дома. Из-за компромата на тебя. — Слышишь, красавица, — Жиган сплевывает на грязный пол. — С этим так называемым компроматом я уже давно разобрался. Мой человек забрал его. Причем тут убийство? Мой человек никого не убивал. Мирон даже позабавило, что Жиган оправдывается в таком незначительном для него деле. Ведь для него человеческая жизнь — мелочь. — Ты думаешь, я тебе поверю? — Мирон дергает головой и инстинктивно пытается освободить связанные за спиной затекшие руки. — Ты же все равно меня убьешь, что тебя не спасет, конечно. Но признайся хотя бы мне.. сейчас. Ты его убил.. — Так ты поэтому затеял этот спектакль с компроматами? Месть блюдо, которое подают холодным, типа? — Жиган кидает окурок себе под ноги и раздавливает его рифленой подошвой ботинка. — Тогда на тебе еще одну поговорку — собираешься мстить, выкопай две могилы. Он хватает Мирона за ворот майки и тащит на улицу, больно тыкая дулом пистолета в худую спину. Братки молча, как по команде, следуют за ним. — Стойте там, — приказывает Жиган. И они с Мироном идут одни, вглубь двора, за изгородь и дальше, спускаясь в лесу и речке. Жиган, то и дело, пихает Мирона в спину, и тот вязнет в глубоком снегу, падает и спотыкается, но сильная рука Чумакова каждый раз легко вдергивает его на ноги, как щенка, заставляя идти. Мирон чувствует, как занемели запястья, как мороз обжигает и сковывает спину и шею, промокшие ноги, пробирается во внутренности через приоткрытый окровавленный рот, но боль становится какой-то тупой, приглушенной, как и медленный мысли в голове. Это конец. Они останавливаются у берега речки, Жиган прекращает принуждать Мирона идти, и тот разворачивается, глядя вопросительно. — Хочешь сделать это сам, — констатирует Мирон, зубы стучат и произносить слова неимоверно трудно. — Знаешь, я бы тебя не убивал, — задумчиво говорит Жиган. — Ты мне даже нравишься. Я бы взял тебя к себе в команду. Мирон кривится от этих слов, наверное, было бы лучше, если бы Жиган назвал его последними словами, чем признался в симпатии. — А я бы тебя не взял… в свою. Губы Жигана трогает улыбка. — Иди, — говорит он. Мирон непонимающе смотрит, Жиган кивает подбородком на обледеневший берег речки. — Иди, — повторяет он. До Мирона, кажется, доходит. Он неловко разворачивается и бредет в сторону замерзшей воды. Как во сне он ступает на тонкий лед, и хрупкий слой тут же проваливается под его ногами. Мирон едва не падает вперед, оказываясь по колено в воде, чудом ему удается удержать равновесие. Тело тут же прошивают иглы холода. — Дальше, — требует Жиган, подходя к берегу. Он снимает пистолет с предохранителя и вскидывает руку. — Иди дальше, Мирон. Мирон послушно идет, воды все еще по колено, он останавливается и смотрит в черное беззвездное небо. Снег прекратил падать. Мирон не чувствует свои ноги, такая анестезия. — Мирон, — зовет Жиган, но тот уже не оборачивается. Он все смотрит и смотрит на верхушки елок, сливающиеся с небосводом. — Мирон, что ты мне там обещал? Разоблачающий эфир в прайм-тайме? Мирон думает, что через несколько секунд все закончится. И все же, то, ради чего он затеял эту непродуманную месть, стоило того. Он умрет с мыслью, что документы попали к тому, к кому следовало, и эти люди воспользуются ими, и справедливость победит. Он думает о том, что Дима так и не дождется его на утренний поезд. Почему-то хочется попрощаться со Славой, хоть тот и мудак. — Вот твой прайм-тайм, Мирон, — говорит Жиган и нажимает на курок. Раздается громкий выстрел, разносясь эхом в лесной тишине. Резкая боль под лопаткой прошибает насквозь. Мирон падает лицом вниз, как подкошенный. Последнее, что он чувствует, как ледяная вода заполняет его рот, и мир выключается навсегда. Жиган вскидывает голову, слыша приближающийся вой сирен. Миша спешит к нему от дома, утопая в снегу, но Чумаков уже знает, что они не успеют уехать. Он кидает взгляд на речку, где на воде колышется бездыханное тело. Вой становится все ближе. Жиган обтирает ствол о свою куртку и швыряет его подальше в воду.(7.30 утра. Трасса)
— Не заводится? Блядь, остров невезения, — Слава пинает переднее колесо заглохшего автомобиля. Бабан вылазит из машины, Слава возвращается к внутренностям под капотом. — Ну мы бы там все равно ничего сделать не смогли, — Бабан закуривает, глядя на чуть посветлевшее небо. — Позвони Лопатину, если хочешь. Слава достает телефон и нажимается на «вызов». — Да, — рявкают в трубке. — Костя. — Слушай, не до тебя сейчас. — Я только. — Завтра перезвони. На заднем фоне слышится шум мотора и возгласы. — Мы его взяли, — смягчается Лопатин. — Ладно, мне пора идти. Слава присаживается на край капота. — Мирон там? В трубке треск, снова голоса, потом связь обрывается. Слава выругивается сквозь зубы и смотрит на Бабана. — Нам нужно ехать. — Да как ты поедешь-то? — Бабан разводит руками. — Сейчас позвоню Вите, попрошу с тачкой помочь. Слава не слушает его, снова набирает номер Лопатина, но тот уже не берет трубку. Он вздыхает, пряча телефон обратно в карман, и возвращается к поломке. — Ну-ка, попробуй еще раз завести, — просит он Бабана. Машина действительно заводится. Бабан садится за руль, Слава устраивается на соседнем кресле и снова набирает номер Лопатина. На этот раз тот отвечает. — Да, — устало. — Костя, Мирон там? Лопатин молчит некоторое время. — Да, — наконец, отвечает он. — Он мертв, Слава. Карелин до хруста сжимает телефон, уставившись прямо перед собой. — Что? — переспрашивает он. — К сожалению. Мы не успели. Но Жиган теперь арестован, так что потребуются показания даже. Твои тоже. Ты завтра... Дальше Слава не слушает. Он сбрасывает звонок и еще некоторое время сидит так, глядя в лобовое стекло. Бабан подозрительно косится на него. — Что там? — Разворачивайся, — отвечает Слава. — В смысле разворачивайся? Нахуя мы столько ехали? Осталось каких-то тридцать километров.. Слава засовывает телефон во внутренний карман куртки и ничего не отвечает. Все слова застревают в горле. — Славик? — Они не успели. Жиган успел. Он арестован. Бабан резко жмет на тормоз, машина виляет и съезжает на обочину. Они сидят так некоторое время в полном молчании, тишину нарушает только шум мотора и тихое бормотание радио. — Значит, мы можем не уезжать, — тихо говорит Бабан. Он с силой сжимает ладони на руле. Потом разворачивает машину по направлению к городу.(8.40. Городской вокзал)
— Первый день февраля встретит горожан снегопадами и гололедицей. Водителям рекомендуется быть осторожными на дорогах. А сейчас в эфире нашего радио... Дима Хинтер допивает растворимый кофе из пластикового стаканчика и снова смотрит на экран телефона. Что-то подсказывает ему, что Мирон не придет, но он упорно не уходит до последнего. Уже объявили посадку в поезд, а он в который раз набирает бесполезный номер. — Телефон выключен или находится вне зоны действия сети. Дима нажимает на красную трубку и встает из-за столика. Наверное, следовало такое ожидать от Мирона. Дима ведь понимал, что тот не уверен до конца. Хуй знает, что там за причины у него были согласиться уехать вместе, теперь Дима уверен, что это было сказано на эмоциях. А сейчас Мирон передумал, стало быть, и даже телефон отключил, чтобы не объяснять ничего. Да и не нужно ничего объяснять. Дима подхватывает дорожную сумку и берет в руки завернутую в несколько слоев плотной ткани картину. Он чувствует себя потерянным и одиноким, впереди его ждет незнакомая Москва, откуда свалить будет труднее. План, тем не менее, прост: продать «мост», купить поддельные документы и уехать куда подальше из страны. На ближайшие лет пять, или, скорее всего, навсегда. Дима заходит в свое купе, прячет сумку и картину в нишу под полкой и садится возле окна, отодвигая в сторону тонкую синюю шторку. Раздается тихий стук, Хинтер вздрагивает, но надежда в его глазах быстро гаснет, когда он видит на пороге проводницу, держащую на подносе чай. Когда она уходит, Дима снова смотрит на опустевший перрон, провожающие разошлись и поезд вот-вот тронется, но он все ждет, что Мирон появится в последний момент, запыхавшийся и раскрасневшийся от бега. Он опаздывает. Мог ведь он просто опоздать? Хинтер еле заставляет себя не вскочить и не покинуть поезд. Это абсурд, глупость. Он кинул тебя — снова повторяет холодный четкий голос в его голове. — Что ж ты, жида? — Дима печально смотрит на пришедшее в движение здание вокзала. Поезд тронулся, колеса застучали по рельсам. Хинтер набирает Мирона еще раз, но снова слышит голос автоответчика. Наверное, просто выключил телефон или выкинул. Да, так и есть. Чего ты ждал, дурак, старый брошенный пес? Хозяин тебя никогда не любил. Дима слишком хорошо знает Мирона, и ночью был почти уверен, что тот поменяет свое решение уехать с ним. Просто надеялся… Разрешил себе право на маленькую надежду, наверное. Но Дима из тех людей, кто не привык смотреть назад. Его всегда интересовало то, что ждет впереди. Только это. Посему он быстро берет себя в руки и отхлебывает горячий, обжигающий чай. А город постепенно отдаляется, тает в молочной утренней дымке под мерный стук колес, и снова поваливший снег навсегда хоронит под собой Димино прошлое.