Добро пожаловать в prime-time

      География подлости, орфография ненависти, апология невежества, мифология оптимизма, законы гаубицы благонравия, знатное пиршество благоразумия, устами ребенка глаголет яма, устами ребенка глаголет пуля. © Летов (Лето, 2010 год) — Ты понял, студент? — накачанный тупоголовый браток держал Мирона за воротник рубашки и говорил ему прямо в лицо, швыряясь слюной: — Ты меня понял?       Мирон слабо дернулся и ничего не ответил. Губы были разбиты, а сам он болтался в чужой хватке, как совсем безвольный мешок с костями — просто силы были не равны, и предварительно его немножко избили, чтобы не выебывался. Браток, не услышав ответа на свой вопрос, с силой надавил Мирону на шею, перекрывая доступ воздуха. Очень скоро Мирон жалобно захрипел, его глаза закатились. Тогда хватка ослабла, его милосердно отпустили, и он рухнул на пол, больно стукнувшись коленями о бетон, глухо кашляя и хватаясь за горло. — Если вякнешь еще что-то ментам, то с тобой то же самое будет, что с другом твоим. Андерстенд, англичанин?       Мирон смог лишь вяло кивнуть, но браток удовлетворился и этим, лишь пнул его на последок под ребра носком тяжелого армейского ботинка, после чего сел в тачку, которая тут же рванула с места.       Это были люди Жигана, Мирон об этом знал, хотя никто, конечно, ему не представился. Просто встретили в подворотне, когда он возвращался с вечерней подработки, избили и посоветовали не ходить в милицию. Англичанин — эта кличка прилипла к Мирону из-за его преданной любви британскому хип-хопу и отличного умения говорить по-английски, когда он еще распространял травку на районе. Потом он завязал — не хотел иметь ничего общего с криминалом, потому что отлично знал, куда это все может завести в итоге. Вот Ваня почему-то не хотел этого понимать.       Днем ранее Мирон стал свидетелем, как Ваню Ленина точно так же, как его сейчас, обработали — ногами и битами — а потом запихнули в машину, номера которой Мирон отлично запомнил, и увезли в неизвестном направлении. Все потому, что Ваня играл в опасные игры, а именно в казино и причем очень неудачно. В итоге он задолжал крупную сумму владельцу сети этих подпольных клубов любителей покера, и, похоже, пришло время платить по счетам, если не деньгами, то кровью. Мирон обливался потом от страха за Ваню, за его девушку, и все, что он мог придумать — это пойти к ментам с заявлением о похищении. Но в отделении над этим только поиронизировали, предложив вернуться через пару дней, когда станет ясно, что Ваня действительно пропал, а не ушел в загул или куда-то еще. — Да его убьют, как вы не понимаете? — Мирон вглядывался в безразлично-усталое лицо следователя, в надежде увидеть там хотя бы легкий проблеск понимания. — Я запомнил номера машины. Если вы ничего не сделаете, то через два дня уже точно ничего делать не понадобится!       Следователь — Мирон прочитал на двери кабинета его фамилию: Лопатин — только устало закатил свои прохладно-пустого цвета глаза, обреченно вздохнул и, видя, что Федоров от этих действий никуда почему-то не исчезает, сдался и протянул ему чистый лист и ручку. — Хорошо, пишите, как все было. Номера машины, марку, приметы похитителей и жертвы. Пишите-пишите. Только искать мы будем все равно через два дня.       И Мирон написал, понимая, насколько это бессмысленно, но это было хоть что-то, что он мог сделать для Вани. Потом Дима его отчитал за то, что он пошел в милицию, сказал, что с бандитами не умно шутить, и что Ленин сам виноват, нужно было думать головой, когда, с кем и в чьем казино играть на крупные суммы. Но Мирон все равно считал, что лучше сделать, что можешь, чем отмалчиваться. Так он, правда, считал не долго.       Да, Ваню конечно же никто тут же искать не бросился — следователь Лопатин здесь не соврал — зато Мирона навестили на следующий же день, доступно объяснив ему, что идея идти в милицию была крайне ошибочной и опасной для здоровья. А еще через день Ваня вернулся. Выглядел он, надо сказать, прихуевейше: под глазами фингалы, вся грудь в кровоподтеках и загнанный бегающий взгляд. Мирон пришел к нему, как только он позвонил. Ленин метался по своей квартире, быстро собирая вещи в рюкзак. Мирон наблюдал за ним с чувством какого-то обреченного ужаса. — Поеду к бабке. Пересижу там. Никому ни слова, Мирон, никому, — говорил Ваня, панически роясь в ящиках стола и ища куда-то запропастившийся паспорт. — Пересижу там. Хотя там и до границы не далеко, может, временно свалю из страны вообще. Лену отправил в Харьков родственников навестить. Эти люди… Ты видел этого Жигана? Это же бешеная псина просто, без морали какой-то. Он все может, и его люди все могут, я больше всего за Лену боялся. Они про Лену, кажется, не знают ничего, но все равно страшно. — Да приходили ко мне эти «люди», — сказал Мирон, потирая синяки на шее. — В таких условиях только скрываться. В милиции мне разъяснили, что работать не намерены. — С Жиганом милиция связываться не будет. Они, считай, за одно, пока денежно повязаны. Ну, вот и все, вот и все.       Ваня нашел-таки свой паспорт, упакованный в веселую обложку с героями какого-то аниме, затем упал на пол, на колени, отдирая пальцами паркетную доску — она прилегала неплотно — и доставая из тайника тонкие пачки долларов, перетянутые зелеными резинками. — Кто-то еще в курсе, что ты к бабке собрался? — спросил Мирон. — Никто не знает, никому не говорил. Я через крышу пойду, через другой подъезд выйду на всякий случай. Все, давай, Мирон. Еще свидимся!       Ваня крепко пожал ему руку, обнял на прощание, и Мирон ушел, его душу разъедало беспокойство, которое он пытался глушить в себе. Ваня справится. — На, выпей, выпей… Полегчает.       Хованский пытался втиснуть граненый стакан с водкой в непослушные дрожащие пальцы Мирона. Федорова как будто знобило, но он все-таки взял у Юры этот стакан — зубы стучали о стеклянный край — глотнул, скривился, едва не выплюнул горькую жидкость обратно, но Юра тут же подсунул ему «Принглз», чтобы он мог закусить. — Как так, Юра? Как же так? — задал он совершенно бессмысленный вопрос. — Я же не знал, что все так закончится. Нужно сразу было снова в милицию идти. Сразу. Требовать. Я же знаю, кто виноват. Имена. Нельзя молчать. Нужно было Шокка уговорить, чтобы он отца попросил повлиять на это. Я пойду и напишу заяву опять. У меня есть факты — их угрозы. Мы на диктофон записали, пока Ваня был еще… в городе.       Мирона заметно трясло, он дрожащей рукой вернул Юре стакан, а потом обхватил себя за плечи и стал раскачиваться вперед-назад, очень походя на постоянного клиента психбольницы. А было из-за чего сойти с ума: сегодня их пригласили на опознание трупа. Не нужно было долго смотреть, он, вне сомнения, принадлежал Ване Ленину, порядком изменившемуся за время лежания в воде, но все еще узнаваемому. — И что ты сказал бы там, в милиции? Да тебя предупредили: откроешь рот и больше не закроешь. Ты этого хотел бы? — Юра вздохнул, пододвинул табуретку и сел рядом с Мироном. — Ты ничего не мог сделать тут. Такие законы здесь, и сила не за тем, у кого правда, к сожалению. Но ты же знаешь, Ваня сам полез в это все. Мы все его предупреждали — аккуратней. Не те это люди, с кем можно пошутить и разойтись. Между прочим, тебе еще повезло, что они с тебя не пришли спрашивать, куда Ленин подевался. Они могли. Твое счастье, что ты знал, а если бы нет... Да, они бы и тебя замочили. Ты бы где-то поблизости с Ваней плавал, и меня бы уже вас обоих позвали опознать. — Как они его нашли вообще? — Мирон как будто вовсе не слышал Хованского, продолжая мерно раскачиваться, сидя на кухонной табуретке. — Он же к бабке уехал своей, в такую глушь. Сказал — никто не в курсе, там и дорог нет толком. Да этого места и на картах нет, наверное. Лес и пустая деревня, там жилых домов штук пять, не больше, там же радиоактивная зона, все разъехались еще в девяностые. И зачем притащили в город снова... Чтобы в канал труп скинуть? Бред. — Если им понадобится, то они из-под земли выроют, уж поверь, и в радиоактивной зоне, и в той зоне, которой на картах нет. А зачем притащили его сюда из деревни той, ну, может хотели, чтобы он со счета в банке денежки снял. Мы же Ваню знаем, у него могло иметься. Не весь долг, но часть так точно. Он снял, а они его убили. А Жиган этот… Он вообще опасный тип, без принципов каких-либо, мамку свою по кругу пустил бы, если бы понадобилось. Да другие в криминальные авторитеты и не выбиваются, наверное. Сеть подпольных казино и публичных домов, и один хуй знает, что он там еще крышует. Мне жаль Ваню, но… Подумай, надо ли тебе за его ошибки так же, как он, закончить? Чтоб твой труп всплыл в каком-нибудь грязном канале?       Мирону было, конечно же, не надо такого финала его и без того не очень комфортной жизни, но мысль о том, что он струсил — снова — что этот страх сидит в нем, глубоко внутри, заставляя предавать себя, свои принципы, своего лучшего друга Ваню Ленина, приводила в тупое отчаяние. — Нельзя так жить, и молчать все время, и делать вид, что все в порядке. Реальные преступники остаются на свободе, а кто-то расплачивается жизнью… Ваня вот…Ты знаешь же, у него свадьба через месяц должна была быть, — Мирон поднялся на ноги и налил себе водки самостоятельно, опрокинул в себя ее почти залпом. — И я на этой свадьбе свидетелем должен был быть, а стал свидетелем совсем не бракосочетания. И ты говоришь, молчать нужно. — Нам ли, студентам юрфака, не знать, что закон иногда имеет силу защиты дырявого гондона и писан не для всех? — Хованский взял бутылку и приложился прямо к горлу, потом вытер влажные губы тыльной стороной ладони и внимательно посмотрел на Мирона. — Не лезь в это. Добьешься только сам знаешь, чего. Твой собственный труп в городском канале, а, может быть, закатанный в бетон или растворенный в кислоте — вот вся борьба за справедливость, которая произойдет, если полезешь. Она очень быстро закончится, ты даже не успеешь начать, Мирон. (Сентябрь, 2011 год)       Они с Димой трахались всю ночь и заснули только под утро. Но Мирону спалось плохо, несмотря на количество выпитого вискаря и выплеснутой спермы, он все время ворочался с бока на бок, а потом и вовсе начал бормотать что-то несвязное про дурь, смерть и про то, что все переплетено. Мирон буквально подскочил на кровати, когда Дима легко тронул его за плечо, желая разбудить. Федоров смотрел на него мутным взглядом, приходя в себя не сразу, а потом устало откинулся на подушку, глядя в потолок и слушая, как громко в этой тишине бьется его сердце. — Что, кошмар снова? — Дима осторожно лег рядом и притянул Мирона к себе ближе. — Ты пару раз сказал, что ты предатель. Снова про Ваню кошмары?       Мирон покачал головой, рассеянно продолжая глядеть в одну точку на потолке. — Нет, не про Ваню… Про хомяка. В бульбуляторе. (Январь, 2017 год) — Ну, раз вы так хорошо справились с этим делом, Мирон, то вот вам еще одно. Наш клиент того же пошиба, надо сказать, что и этот ваш предыдущий, но статья там светит нешуточная — оскорбление религиозных чувств верующих. Да, господа, за неуважение к РПЦ сейчас можно присесть, как за экстремизм. Ладно, преувеличил, но скоро так и будет. Наша с вами задача защищать, вертеть закон, чтобы он осуществлялся в интересах наших клиентов, максимально. В общем, Мирон, я рассчитываю на вас, вы умный молодой человек и справитесь должным образом. — Конечно, Эдуард Михайлович, — Мирон улыбнулся и взял из рук начальника папку с новым делом.       Когда Эдуард Михайлович вышел из кабинета, притворив за собой дверь, Мирон устало плюхнулся на стул за своим рабочим столом и вопросительно посмотрел на Илью. — Да не смотри так, знаю, этим Соколовским должен был я заниматься, — хмыкнул Мамай. — Но мне дали другое дело. Ты сейчас обидишься и обзавидуешься, Мирон, но я тебе скажу, дело дико интересное. Клиента, кажется, подставили по полной. Но я докопаюсь до сути, ты меня знаешь, я выиграю этот процесс. Я, правда, только начал разбираться, но уже раскопал много интересного. Здесь в каждом доме есть черный ход, и мое дело только на поверхности выглядит провальным. Хотя благодарить надо Эдуарда Михайловича, что он доверил мне заниматься этим.       Мирон кивнул — он не обижался на Илью, естественно. И вообще был не против защищать всяких глупых анархистов с запудренными левой идеологией мозгами и прочих умников, которым вряд ли светит что-то страшнее года в колонии общего режима. — Зато у меня, что ни день, то новый клиент «интересный». Во, смотри, — Мирон открыл папку и пролистал пару страниц, читая в слух: — Руслан Соколовский, 22 года. Занимается видеоблоггингом, имеет раскрученный канал на ютубе. Опасный экстремист — «ловил покемонов» в храме. Понимаешь масштаб? Бляя…       С фотографии на Мирона смотрел молодой голубоглазый человек, по выражению лица которого отлично читалось, что он и мухи не обидит, не то, что тонкоорганизованных верующих. Еще он был похож на пидора, как заключил Федоров. — Чего-чего, покемонов? — не понял Илья. — Это что ли служителей храма они так назвали — покемоны? Смех. — Нет, игра такая — «покемон го». Бегал, блядь, по самому крупному городскому храму с айфоном, ловил этих блядских виртуальных покемонов, а срок ему сейчас паяют совсем не виртуальный. Он видео на канал выложил, не знал, маменькин критик, что все сказанное, снятое, а, тем более, выложенное в сеть, может обернуться против тебя. Сюрприз вот такой. — Ой, да ладно, прикольное дело, — сказал Илья, хихикая. — Я тоже против церквей, храмов, в особенности, мечетей. До маразма доходит, ну. Эдуард Михайлович со мной бы согласился. — Да я тоже против маразма, — хмыкнул Мирон. — Но и не «за» наиглупейших долбоебов. — Ну, ты только Руслану этому не скажи завтра это все при встрече, а то он и в другую адвокатскую фирму может обратиться, — Илья все еще веселился, очевидно, довольный тем, что ему-то досталось что-то посерьезнее защиты ловца покемонов. — Помни, Мирон, интересы клиента — наши интересы, а частые глупые, глупейшие и не очень преступления закона — это наши с тобой растущие гонорары.       Мирон весь день занимался бумажной работой, рылся в законодательных актах и усиленно готовился к завтрашней встрече с Соколовским — дело хоть и казалось абсурдным, но грозило парню сроком до пяти лет за экстремизм. Федоров понимал, что, если этот Руслан не дурак, то все удастся повернуть с наибольшей пользой, отделавшись штрафом и домашним арестом.       Мамай подвез его до дома на своей новой машине, после чего уехал, пожелав удачи и выспаться. Мирон только невесело усмехнулся — нормальный сон посещал его очень нечасто.       Он подошел к подъезду своего дома и сразу интуитивно понял, что высокая фигура в черном балахоне дожидается именно его. Карелин шагнул ему навстречу из темного угла и перегородил вход. — Здравствуйте, Мирон Янович, — сказал Слава и замолчал, от него несло алкоголем. — Здрасте, Вячеслав, давно не виделись.       На самом деле, виделись они два дня назад, на процессе, на котором Карелин вел себя в четком соотвествии с данными Мироном инструкциями, и даже надел простой а-ля связанный бабушкой свитер, а не неформальные шмотки, в которых Мирон наблюдал его на предварительной встрече. Доводы про первое привлечение, «мальчику надо учиться» и «он раскаивается и готов понести наказание» убедили судью обойтись штрафом. Действительно, ну не сажать же Карелина за то, что он разбил чью-то тачку, тем более, что хозяин машины претензий не имел и согласился на компенсацию вреда, не настаивая на заключении подсудимого. Впрочем, Мирон должен был признать, что такой легкий исход дела был не только его заслугой, но и заслугой Карелина — тот вел себя очень обаятельно и мило, так, что вызвал у судьи настоящую симпатию, и она поверила, что мальчик в общем-то хороший, нужно дать ему шанс вырулить на правильную дорожку. Мирон подозревал, что все дело в том, что судья была обделена мужским вниманием и тянущийся многолетний недотрах давал о себе знать, а Карелин был очень даже привлекательным парнем.       «Хуев Че Гевара» — подумал Мирон беззлобно, все-таки отстраняя Карелина от подъездной двери и открывая ее. — Вы что-то хотели, Вячеслав? — спросил он, видя, что Карелин явно не спешит уходить. — Слава, — мягко поправил Карелин и зашел в подъезд вслед за Мироном. — Я просто поблагодарить вас хотел. Вот. — Как вы узнали мой адрес? — Не так это сложно в мире технологий всяких там, — Слава хмыкнул. — Да по номеру телефона. Вы ведь оставили мне телефон свой домашний тоже.       И тут Слава стянул капюшон, который до этого успешно закрывал почти все его лицо, и Мирон увидел, что с Карелиным явно произошли слишком заметные внешние изменения с их последней встречи. Под глазом был страшный синяк, а губы были разбиты в кровь, под носом тоже размазались кровавые дорожки. — Блять, — Мирон уронил ключи и неловко нагнулся, поднимая их. — Кто тебя так? — Брат, — сказал Карелин, безразлично пожав плечами. — Он у меня нервный.       Мирону все-таки пришлось впустить своего недавнего подзащитного в квартиру. Они молча шли до комнаты Мирона, Карелин то и дело спотыкался о разбросанные по полу предметы, а также всякие велосипеды, санки и стремянки, оставленные в коридоре жильцами. Было тихо, похоже все уже спали. — Ну заходи, раз пришел.       Мирон впустил его в комнату и закрыл дверь. Он щелкнул выключателем — под потолком загорелась яркая люстра — и в этом свете «мейк-ап» на лице Славы стал выглядеть еще жутче. — Да у тебя кровь идет, — Мирон кивнул на разбитые губы Карелина, и тот машинально их облизал. — Я аптечку что ли принесу, больно на тебя смотреть, если честно. А ты умойся, там умывальник, — Мирон кивнул в угол комнаты за шкафом.       Потом он принес аптечку, которая всегда лежала на их общей кухне, потому что в их милой квартире практически каждый день кому-то требовалась первая медицинская помощь. Мирон смочил ватный диск йодом и осторожно приложил его к содранной до кровищи нижней губе Славы. Тот тихо зашипел, но дергаться не стал, терпеливо дожидаясь, пока Мирон закончит эту процедуру. Слава был выше Мирона почти на голову, и тот чувствовал себя как-то странно и неловко, стоя напротив него. — Извини, что йодом, другого ничего нет. Ты не переживай, вид йода уже ничего не испортит на твоем лице. Вот вчера моего соседа Алексея его новая баба зеленкой облила. Всю вылила, что в аптечке была. Взбесилась за его участие в экстремизме каком-то, кстати. А брат-то тебя за что так? — Да вот за то же, за участие.       Карелин ухмыльнулся, хотя его подсохшие губы от этого снова закровоточили, и когда Мирон прекратил смазывать йодом его ссадины, без приглашения уселся на стул. — Слушай, ну, чай, кофе, бренди? — хмыкнул Мирон, не особо понимая, как себя вести. — А, может, домой лучше пойдешь? — Вы такой негостеприимный адвокат, Мирон Янович, — Карелин расстроено-осуждающе покачал головой. — То есть, закрыли дело и все, даже время свое не уделите мне теперь? Без гонорара не уделите, стало быть? — Правильно мыслишь, Слава.       У Мирона совершенно не было желания общаться с этим парнем и прикидываться вежливым — он был не на работе. Да и правда очень хотелось выспаться перед завтрашним днем. Возобновившиеся последнее время ночные кошмары порядком выматывали. — А я вам принес, — сказал Карелин. — Что принес? — Мирон непонимающе нахмурился.       Карелин забормотал «счас-счас» и, чуть привстав, начал рыться в заднем кармане своих штанов. Он достал помятый желтый конверт и протянул его Мирону. — Гонорар вам принес, — сказал он и дружелюбно улыбнулся. — Подумал, вам не лишнее будет. А я все равно на траву бы спустил, так пусть лучше у вас будет. — Не вижу логики, — Мирон все-таки взял конверт и положил его на комод, потому что не хотелось лезть сейчас через Карелина в свой письменный стол. — Слава, ну, спасибо конечно, но я все-таки удивлен, что ты пришел. Я действительно рад, что смог тебе помочь, потому что вижу, что ты неглупый парень и будущее у тебя может быть нормальным. Сворачивай эту деятельность, правда. У тебя же есть занятия получше, не влекущие такие вот последствия, когда под стражу берут? Музыка, литература, компьютеры… или какое там у тебя поле интересов? — Русское поле экспериментов — вот мое поле… интересов, Мирон Янович, — Карелин поднялся с места и подошел к Мирону вплотную, неотрывно глядя ему в глаза. — Грязь, жестокости и насилие — это происходит постоянно, все время, пока вы спите, пока работаете, пытаясь заслужить гонорар. Это происходит, пока вы ебете кого-то или... пока вас… в том или ином смысле. Это все происходит, пока вы делаете вид, что ничего не происходит…       Карелин сделал еще шаг, заставляя Мирона прислониться спиной к стенке. Теперь его избитое лицо было так близко, что Мирон мог разглядеть темный ободок, идущий по краю светлой радужки Славиных глаз, и свое заебанное отражение в его огромных, явно от наркоты, зрачках. — Беспредел, власть криминала и криминальность власти. Кто-то ссыт на наши с вами права, пока мы, следуя чьим-то советам или своим собственным заблуждениям, пытаемся найти занятие «получше», «поспокойнее», «не влекущее такие вот последствия». Знаете, какое самое спокойной занятие? Жевать траву в стойле, Мирон Янович. Не предлагайте мне этого, я вас прошу.       Карелин отстранился, наконец, пошел к двери, все еще слегка пошатываясь, и обернулся уже когда взялся за дверную ручку. Он посмотрел на Мирона с каким-то неясным, тоскливым выражением, по всему ему виду казалось, что он сейчас что-то скажет. Но он не сказал ничего, вышел за дверь молча, аккуратно притворив ее за собой.       Мирон растерянно взял с комода принесенный Славой конверт, открыл его и удивленно присвистнул — там лежало десять стодолларовых купюр. Мирон подумал, что многовато травы вышло бы, обкуриться можно на эту сумму. Подозрительно. Никто не платит начинающим адвокатам столько, тем более, за такое пустяковое дело. Визит Славы Карелина вызывал какое-то непонятное чувство, но Мирон предпочел на него забить, ведь были дела поважнее — например, видеоблоггер, кинувший вызов попам. В нынешнем мире именно за такое легко могли закрыть в то время, как реальные экстремизм и преступность процветали во всю.       Ночью Мирон предсказуемо спал очень плохо, просматривая в сотый раз пленку памяти про хомяка и бульбулятор.