«Все хорошо. Даррел забрал, едем домой».
Отослав смс, Рема не глядя забросил телефон вглубь сумки и, упершись локтями в колени, крепко зажмурившись, медленно массировал подушечками пальцев виски. Все тело увязало в какой-то непонятной слабости, слезавшей с плеч и оседавшей в ногах, затылок кололо тупой болью, неприязненно стучало в висках. Эчизен сглотнул и невольно поморщился: в горле застрял мерзкий комок, и на языке осела противная, непреходящая горечь.
Даррел бросил в зеркало заднего вида короткий взгляд, отмечая склоненную темноволосую макушку, и вновь посмотрел на дорогу.
— Нормально? — негромко спросил он.
— Порядок, — стискивая зубы, глухо отозвался теннисист.
Мужчина вздохнул и покачал головой.
— Я тебя предупреждал, — спокойно произнес он. — Терпи, минут через сорок будем дома.
— Мне просто нужно… — Эчизен судорожно вздохнул, — немного походить. По земле.
— Слабость в ногах? — внимательный в зеркало взгляд. — Что еще?
— Голова, — коротко отозвался брюнет, подумал немного и, недовольно морщась, добавил: — Тошнота.
— Только не запачкай салон, — предупредил менеджер и невольно ухмыльнулся.
— Иди к черту, Даррел, — простонал Рема, откидываясь назад на спинку сиденья и сильнее сжимая виски.
Тот негромко рассмеялся.
— Приходишь понемногу в себя, это хорошо. Продолжай в том же духе. — Бросив короткий в зеркало взгляд, Даррел перестроился в другую полосу и прибавил скорости. — Тебе придется как-то продержаться до вечера, — произнес он и, не услышав ничего в ответ, нахмурился. — Я серьезно, Рема. Терпи как хочешь, но спать я тебе не дам. Ты должен был выспаться, пока летел сюда.
— Я выспался, — проворчал брюнет.
Даррел закатил глаза — враньем пахло за версту.
— Я рад, — сухо отозвался он, и в салоне воцарилась тишина. Однако долго молчать мужчина не мог. — Твой следующий матч, — тихо произнес Даррел, неосознанно крепче обхватывая руль, — он сегодня. В половину шестого, Центральный корт. — Эчизен молчал. Менеджер посмотрел в зеркало заднего вида. — Эй! Рема, не спи!
— Не сплю, — ворчливо пробормотал тот. — Ну?
— Что «ну»?
— С кем матч?
— Вы не встречались раньше, — вновь сосредотачиваясь на дороге, ответил Даррел. — Колин Росс.
— Не имеет значения.
— В твоем нынешнем состоянии очень даже имеет, — нахмурился тот.
— Я справлюсь.
— Да? — издевательски хмыкнул мужчина и отнял одну руку от руля. — Сколько пальцев?
Эчизен тихо фыркнул.
— Один, средний? — не глядя, насмешливо отозвался он.
Даррел негромко выругался себе под нос.
— Я бы предложил тебе и матч тоже сыграть с закрытыми глазами, но ведь не они у тебя болят, — язвительно фыркнул он.
— Таблетки мне в помощь.
— И для ног? — поинтересовался мужчина, но не стал дожидаться ответа, вновь серьезным тоном сказав: — Грэг смотрел записи с игрой Росса вместе с твоим отцом. С ним, кстати, играл Кевин в Рио в прошлом году, так что можешь узнать все от него, если сумеешь дозвониться.
— М-м-м, — заинтересованно протянул Рема.
Даррел хмыкнул.
— Он уже в Шанхае, насколько мне известно, так что вперед. Хотя сейчас он наверняка тренируется, так что позвони лучше Бекки, а она передаст.
Теннисист вновь ничего не ответил.
— Не спи! — гаркнул менеджер.
— Да не сплю я! — огрызнулся тот. — Уснешь тут… — тихо проворчал он.
Мужчина, не удержавшись, ухмыльнулся.
— Ну? — насмешливо поинтересовался он. — Рассказывай.
— Что?
— Как прошло твое маленькое рандеву.
Рема лениво приоткрыл один глаз.
— Что?
— Что «что»? Я что, не имею права знать, как все прошло? Ради чего было брошено столько нервов и сил?
— У тебя невеста, — напомнил брюнет.
— Шерил, я помню, — кивнул Даррел. — Ну, так что?
— С каких пор тебя начали интересовать нетрадиционные отношения?
Мужчина во всеуслышание фыркнул.
— С тех самых, как стал твоим менеджером. И что значит «начали интересовать», а? Мне просто интересно, стоило ли оно всего этого. Твоих сбитых часов, слабости, головной боли, тошноты и чего там еще, о чем ты помалкиваешь. Банальное любопытство косвенно участвовавшей стороны, ничего более.
Даррел говорил чуть насмешливо и с обманчивой легкостью, но взгляд его был тяжелым.
Эчизен вновь прикрыл глаза.
— Да, — просто ответил он.
И в салоне воцарилась тишина. Неожиданная и недосказанная, она повисла в воздухе, отбивая какое-либо желание продолжать расспрос, и мужчина не стал больше ничего спрашивать.
Они въехали в город и, петляя, преодолели несколько кварталов, объезжая мертво стоявшие пробки. До дома Эчизенов оставалось минут двадцать пути, когда Даррел нарушил молчание.
— Твой отец недоволен, — тихо произнес он, и в тоне его звучало предостережение.
Рема открыл глаза, устремляя взгляд в обтянутую тканью крышу.
— Он жутко разозлился, когда узнал обо всем. Я не так долго знаком с ним, и хотя обычно Нанджиро-сан ведет себя немного… эксцентрично, — на секунду замявшись, тактично заметил Даррел, — он забавный и весьма приятный в общении, когда серьезен. Но таким я его никогда прежде не видел, — чуть тише добавил он. — Твоя выходка его… вывела из себя?
Юноша стиснул зубы, так что на скулах выступили желваки.
— Его это не касается, — твердо произнес он.
Даррел не стал с ним спорить, но в голове стремглав пронеслась беспокойная мысль: добром это не кончится.
— Просто имей в виду.
Подхватив полупустую сумку и перекинув ее через плечо, Эчизен неспешно вылез из салона и встал рядом с машиной, украдкой облокотившись на нее. Слабость в ногах никуда не исчезла.
— Где все? — спросил он, обводя взглядом забор и видневшуюся из-за него крышу.
— Дома, — отозвался Даррел, по-прежнему не заглушая двигатель. — Ждут тебя.
— Ты не идешь?
Мужчина покачал головой.
— Мне еще нужно съездить по делам в несколько мест. Если не успею вернуться к обеду, поеду сразу на арену, — короткий смешок. — Увидишь меня на трибуне.
Рема молча кивнул, помешкал несколько секунд и, наконец, отлип от нагретого солнцем кузова, направившись к наглухо закрытым воротам. В свободной руке блеснули заранее приготовленные ключи.
Даррел проводил юношу взглядом, пока тот не скрылся за воротами, и со спокойной душой тронулся с места, а Эчизен тем временем, оказавшись на своей территории, достал из сумки телефон и, не спеша подходя к дому, начал пролистывать список контактов, ища номер менеджера Смита. Каждый шаг отдавался глухой болью в висках, но брюнет терпел, одновременно с тем чувствуя, как слабость в теле постепенно проходит. Ощущение твердой почвы под ногами придавало уверенности и сил — и именно это ему сейчас было нужно. Сознание будто бы все еще находилось на борту, за тысячи километров над землей, и в голове раз за разом проносились воспоминания о сильной тряске, судорогами пробегавшей по всему самолету. Рема летал лет с пяти, не боялся высоты и совершенно спокойно переносил тряску в турбулентных зонах, но в этот раз даже ему было не по себе. И это липкое ощущение всю дорогу из аэропорта не покидало его, обвив вязкой слабостью колени и икры.
Переступив порог дома, Эчизен негромко произнес:
— Я дома, — и, сняв обувь, направился к лестнице, желая подняться к себе, принять душ и хоть немного прийти в себя. Он не видел, как из гостиной вышел отец, но услышал брошенные в спину слова:
— Надо поговорить, парень, — мрачно произнес Нанджиро, скрестив руки на груди и хмуро смотря вслед сыну.
— Потом, — лаконично отозвался тот, продолжая подниматься на второй этаж.
Эчизен-старший возмущенно засопел и решительно двинулся за ним следом.
— Нет, сейчас, — непререкаемым тоном заявил он. — Ты! Что за дурацкие выходки? Каким местом ты думаешь?! Мальчишка! Кто учил тебя сбегать посреди турнира?!
Рема бросил через плечо мрачный взгляд.
— А сам-то?
— Ты знаешь, о чем я, — отрезал Нанджиро. — Я не сматывался между матчами на край земли и обратно, я просто сваливал, не прощаясь, если в соперниках был сплошной детский сад! Ты же не собираешься ничего отменять, и это, черт подери, уже совершенно другое! Что за отношение? И что с твоей концентрацией, парень?
— Ничего.
— Очень тонко подмечено, — закатив глаза, язвительно прокомментировал отец. — Умница, хвалю!
— Захлопнись, — процедил юноша.
— Ты совершенно не собран, и отсюда все твои проблемы, — серьезно произнес Нанджиро. Они поднялись на второй этаж, юноша направлялся к своей комнате, а отец след в след шел за ним. — И дальше собираешься валять дурака? — брюнет промолчал. — Рема! — скрипнул зубами мужчина.
— Мне надо позвонить, — не оборачиваясь, помахал тот телефоном в руке и быстро скрылся в своей комнате, захлопнув дверь перед самым носом отца.
— Упрямый идиот! — выругался Эчизен-старший и досадливо топнул ногой. Постояв немного посреди коридора, он цыкнул недовольно и, ворча себе под нос, спустился обратно на кухню, где Ринко готовила завтрак. — С этим парнем невозможно разговаривать! — пожаловался мужчина, плюхаясь на стул. — Он когда-нибудь научится слушать собственного отца? Балбес! И в кого он такой упрямый, а? Точно в деда своего, этого старого плута!
— Дорогой, — с укоризной глянула на него жена.
— Ты знаешь, что я прав! — заявил тот и, вздохнув, откинулся на спинку стула. Сцепив руки на затылке в замок и покачиваясь на задних ножках, Нанджиро устремил обеспокоенный взгляд в потолок. — Мне не нравится, что творит наш сын, — тихо и решительно произнес он и нахмурился. — И мне совершенно не нравится, что Атобе позволяет ему делать все эти глупости. Я уже начинаю сомневаться, правильно ли мы поступили, дав им свое одобрение. Знал же, что ничем хорошим это не кончится…
— Не стоит быть таким категоричным, — мягко возразила супруга. — Столько лет уже прошло, а они по-прежнему вместе, разве это не хорошо? Они счастливы друг с другом. И наш мальчик изменился, — с тихой, по-матерински нежной улыбкой заметила она. — Рядом с Кейго-куном он повзрослел и стал более открытым и сговорчивым. А ведь раньше всегда сторонился чужих, не желая завязывать каких-либо отношений, — Ринко тихо рассмеялась, — отметал всех одним взглядом, помнишь?
— Вот как раз в этом он ничуть не изменился и остался все тем же засранцем, — проворчал тот.
— Нанджиро! — строго оглянулась на него жена.
— Ладно, ты права, — нехотя согласился Эчизен-старший. — Вообще, переезд в Японию и поступление парня в Сейгаку было хорошей идеей и пошло ему только на пользу, — перестав раскачиваться на стуле и с глухим стуком ударившись ножками об пол, мужчина опустил сцепленные в замок руки на стол и глубоко задумался. — Но знаешь… — негромко начал он и замолчал, недоговорив и нахмурившись.
— Что? — тихо спросила супруга.
Нанджиро поднял на нее взгляд, и сейчас, без привычной ехидности и бесовских искорок в карих глазах, без насмешливо вскинутых бровей и растянутых в похабной улыбке губ, на его лице отчетливее проступил отпечаток прожитых лет. И в поблекших с возрастом глазах, и в тонких, разбегающихся лучиками морщинках вокруг них и в уголках рта, и в спокойном, умудренном взгляде, повидавшем в этой жизни много всего.
Отложив в сторону нож и вытерев руки о передник, Ринко подошла к мужу и, касаясь ласково, зарылась пальцами в короткий ежик волос.
— Что? — мягко подтолкнула она.
С губ мужчины сорвался вздох, и он совсем по-детски пожаловался:
— Что мы сделали не так, а? Почему, Ринко? Почему Реме нравятся парни и его совсем-совсем не интересуют милые, нежные, ласковые девочки? Вон, взять хотя бы внучку старой карги!
— Нанджиро!
— Она выросла такой красавицей, и готовить умеет, и даже в теннис играет, а скромная какая — слова лишнего поперек не скажет. Идеальная невестка и жена!
Супруга, спрятав улыбку, покачала головой.
— Она ждала бы этого балбеса с его турниров, грела семейный очаг, растила бы наших внуков…
— Нанджиро.
— …была бы заботливой и преданной женой, замечательной матерью…
— Нанджиро, — настойчиво повторила Ринко.
— А? — отвлекся тот и посмотрел на нее.
Встретившись с ним взглядом, женщина чуть улыбнулась и взъерошила ежик темных волос.
— Ты ведь и сам знаешь, что Реме нужно не это, — мягко произнесла она.
— Знаю, — проворчал отец и вздохнул. — У этого парня слишком сильный характер.
«И черта с два он будет терпеть с собой рядом кого-то слабее, — продолжил он мысленно, — да и со скуки на стенку полезет».
— Черт, — выдохнул Нанджиро. «Гордый, своевольный упрямец». — Даже не знаю, горжусь им или хочу отлупить хорошенько.
— Ты и так уже устроил ему хорошую взбучку. Хватит на этом.
Стоило Ринко напомнить об этом, как бывший профессионал нахмурился, и взгляд его неожиданно посуровел, а черты лица хищно заострились. Супруга недоуменно изогнула бровь, почувствовав серьезную перемену в настроении мужа, и тихо, но требовательно спросила:
— Что между вами произошло?
Эчизен-старший ответил не сразу, хмуро смотря перед собой и вспоминая. А вспомнить было много чего: и просмотр всех матчей Ремы за последние полтора года, и нехорошие подозрения, и собственные ощущения от игры с сыном несколько дней назад — просто чтобы убедиться, что все удары действительно сделаны в полсилы, а во взгляде, в самом деле, нет прежней дерзкой искры.
— Он заслужил, — наконец, глухо произнес мужчина, — и еще мало получил за свое отвратительное отношение.
— Что? — подумав, что ослышалась, переспросила Ринко.
— Ему бы задуматься и заодно вспомнить, зачем он вообще выходит на корт, — Нанджиро цыкнул недовольно и неожиданно резко продолжил: — Если не хочет играть, так пусть не играет, его никто не заставляет — и никогда не заставлял, он сам всегда делал свой выбор. А коли выходит на корт, так пусть ведет себя соответствующе и отдается игре целиком! — мужчина тихо выругался себе под нос. — А если разучился держать эмоции под контролем и оставлять все лишнее за чертой, тогда нечего вообще играть! Не в таком паршивом состоянии.
— Что ты имеешь в виду? — насторожилась супруга. — О чем ты? С Ремой что-то не так?
— Все не так, — мрачно произнес муж. — Теннис должен приносить удовольствие, а он словно забыл все, чему я его учил! — Нанджиро сердито насупился, а после тяжело вздохнул и поднял на жену усталый взгляд. — Он не чувствует себя свободным на корте, Ринко, понимаешь? Как было раньше. Как
всегда было, — та молча опустила руку ему на плечо, и Нанджиро накрыл ее ладонь своею, легонько сжав. Несколько минут они молчали, слушая, как со второго этажа едва слышно доносится шум воды, пока мужчина не продолжил тихо, серьезно: — Я беспокоюсь. Он кажется расслабленным и спокойным, а внутренне весь напряжен и даже не замечает, как медленно сгорает, — отец покачал головой. — Он никогда ни о чем не откровенничал с нами, но его игра… она всегда говорила за него. Будь то радость, беспокойство, раздражение, злость — через нее он выплескивал все свои эмоции, и в такие моменты не нужно было слов. Мы понимали друг друга, и я всегда знал, что происходит, и был спокоен за него, — Нанджиро невольно вернулся мыслями к тем, прежним, временам, когда они все вместе наслаждались игрой и проведенным вместе временем в своем старом доме в Лос-Анджелесе, а потом и здесь, в Японии. Счастливое, беззаботное время…
Он покачал головой. С губ его сорвался тяжелый вздох.
— А сейчас? — тихо спросила Ринко.
— А сейчас он закрыт. Не может отдавать игре всего себя, потому что не хочет. Потому что иначе ему придется выплеснуть слишком многое и поделиться тем, что так тщательно скрывает. Подумать только, — Нанджиро покачал головой, словно не веря до сих пор, — он — и сдерживается! В уме не укладывается.
— Но ведь ему действительно есть, что скрывать, — помолчав недолго, возразила супруга. — Он оберегает свою с Кейго-куном тайну, а это тяжело — молчать о том, о чем хочется петь.
— Оберегает, как же, — хмыкнул мужчина, недобро сузив глаза. — Только при этом он меньше всего похож на счастливого влюбленного. Что-то здесь нечисто, и я собираюсь выяснить, что, черт возьми, у этих двоих происходит. А то, чего доброго, натворит еще парень дел похлеще своей последней безрассудной выходки.
— Подожди, Нанджиро, что ты?.. Может, не стоит вмешиваться в их отношения? — укорила его Ринко. — Пусть мальчики сами во всем разберутся. Они ведь уже не дети.
— Не собираюсь я вмешиваться, — фыркнул тот. «Разве что чуть-чуть», — мысленно добавил он. — Но этот упрямец и дальше собирается валять дурака, плюя на собственное душевное равновесие. Я этого так не оставлю. Ты и сама прекрасно понимаешь, что долго он так не продержится, а я не хочу, чтобы наш сын из-за каких-то глупостей потерял себя.
— И что ты собираешься делать?
— Хочу поговорить с Атобе, — с мрачной решимостью произнес Эчизен-старший, поднимаясь из-за стола. — Раз он единственный, кто может повлиять на этого упрямого идиота.
Ринко обеспокоенно нахмурилась, заметив, как знакомо сверкнули золотисто-карие глаза, тая в себе что-то еще. Настораживая. Казалось, Нанджиро знал гораздо больше, чем говорил, но почему-то молчал, — то ли не был уверен в своих догадках до конца, то ли
слишком хорошо понимал, что происходит, и нарочно не хотел ничего обсуждать, твердо решив разобраться со всем самому. И последнее беспокоило Ринко больше всего.
Супруга тихонько вздохнула, покачав головой. Единственное, что она хотела: чтобы ее мальчик был здоров и счастлив рядом с тем, кому подарил свою любовь. Но на материнском сердце отчего-то было неспокойно…
Рема спустился на кухню почти час спустя, неловко придерживаясь за стенку, но выглядел уже значительно лучше. Прояснился взгляд, вернулся здоровый цвет лица. С кончиков волос на рубашку падали редкие капли, мгновенно впитываясь в легкую ткань, — он только недавно вылез из душа, простояв под ним больше получаса. Но результат стоил того.
Нанджиро проследил за ним внимательным взглядом поверх кромки журнала и нарочито громко фыркнул, с еще большим интересом продолжив изучать свеженький выпуск. Сын его проигнорировал, а сев за стол, с тихим стоном опустил голову вниз, уткнувшись лбом в холодное дерево.
И Эчизен-старший не удержался:
— Что, плохо тебе? — ехидно оскалился он.
Рема что-то неопределенно промычал.
— А у тебя еще и матч сегодня, ай-яй-яй, — качая головой, отец издевательски поцокал языком.
Юноша простонал.
— И как же ты, интересно, играть собираешься, развалина такая, а?
— Заткнись, — раздалось глухое в ответ.
— Молча, понятно, — закивал Нанджиро. — Оно и правильно. Чего лишний раз рот открывать, тем более когда на большее, чем стонать, ты не способен. А так сойдешь за себя чуть более высокомерного, чем обычно. Никто особенно не удивится. Наверное. Фанатов только не распугай своим отстаньте-все-от-меня взглядом и похоронным выражением лица.
— Старик, — глухо заворчал Рема в стол, — ты не помогаешь.
— Аре? — изумленно вскинув брови, Эчизен-старший фыркнул во всеуслышание. — А я должен был? Прости-прости.
— Тогда сделай милость, — мрачно пробормотал тот, — заткнись. И без тебя плохо.
Нанджиро открыл было рот, чтобы что-то сказать, но под пристальным взглядом Ринко резко передумал и, демонстративно закатив глаза, вернулся к журналу, однако продолжал украдкой следить за сыном.
— Держи, Рема, — женщина поставила перед брюнетом стакан воды и положила пару таблеток. — Это снимет боль.
— Спасибо, мам, — пробормотал тот, отнимая голову со стола.
Ринко улыбнулась и ласково взъерошила темные, чуть влажные волосы.
— Выпей, а потом поешь. Твоему организму нужны силы.
— Мозгов бы побольше владельцу этого организма, — проворчал Нанджиро себе под нос, тут же схлопотав подзатыльник. — Эй! — возмутился он.
— Читаешь свои журналы, так читай, — стальным голосом произнесла Ринко, буравя мужа строгим взглядом. — И не порти мальчику аппетит.
— Мам! — ощетинился Рема. — Мне же не двенадцать!
— Я бы поспорил, — ехидно отозвался отец и, вовремя ускользнув от второго подзатыльника, победно ухмыльнулся.
Посмотрев на мужа, как на идиота, Ринко вздохнула и устало потерла двумя пальцами переносицу.
— Так, — строго молвила она, — Рема, у тебя впереди тяжелый день, и тебе нужно подкрепиться. Ешь и не обращай внимания на своего отца. А ты, Нанджиро, веди себя хорошо или я изыму все твои запасы.
— Ну ладно, ладно, — проворчал тот, сдаваясь, встряхнул журнал и раскрыл перед собой, решительно закрываясь ото всех. Но в последний момент успел уловить, как губы сына растянулись в довольной ухмылке, и во взгляде его коротко вспыхнули золотистые искорки.
И отец, уткнувшись в страницы, сам весело хмыкнул.
А мать семейства лишь закатила глаза, в бесчисленный раз наблюдая за шутливыми потасовками своих мужчин. А по губам ее сама собой скользила легкая, любящая улыбка, и осадок от недавнего разговора с мужем начал постепенно исчезать.
* * *
Это был не самый худший день в его жизни, но паршивый — однозначно. Рема сам не понимал, как продержался до вечера, и помнил все очень смутно. Как после выпитых таблеток перестала раскалываться голова, но мысли по-прежнему путались, словно в тумане. Как перед глазами прыгали черные точки, будто он не спал несколько дней, а все движения казались медленными, постоянно запаздывающими, — и на корте это бесило сильнее всего.
Он долго не мог найти свой ритм, неверно рассчитывал время подхода к мячу и опаздывал буквально на секунду-другую, когда тот, отскочив, уже летел к трибунам за спиной. Проиграв первый сет менее чем за час, брюнет без сил опустился на скамью, выжатый и раздосадованный. Игра не шла. Он не чувствовал собственного ритма и мяча, не читал соперника, наделал кучу ошибок — черти что, а не матч. Он не был похож на самого себя, все валилось из рук. Некстати вспомнились слова отца: «Ты совершенно не собран», и, кажется, Рема только сейчас задумался, что
на самом деле имел в виду старик.
Но и без того короткий перерыв заканчивался. Заполненные трибуны, перестав шушукаться и суетиться, замерли в напряженном ожидании, устремив все взгляды на молодого японца. Явно не такой игры во втором круге они ожидали от первой ракетки турнира. А Рема, не обращая внимания на сотни пристальных глаз, вылил на голову полбутылки воды, тряхнул волосами, сбрасывая лишние капли, и сделал глубокий вдох, настраиваясь в очередной раз. Поднялся с места, подхватив ракетку, надел кепку, низко опустив козырек, и направился к своей половине корта, но по-прежнему… не ощущал. Искал и не находил в себе того огня, что вдохновлял его всего пару дней назад.
Тогда все было совершенно иначе, а каждая подача, каждый удар приближали к заветной цели: выиграть и улететь к Кейго. Победа не ради выхода в следующий круг, не ради титула или денег. Все это давно потеряло свою настоящую ценность, но не перестало быть важным, став осточертевшей необходимостью.
И стоило вспомнить об этом, как мысли прояснились и с глаз словно спала пелена. Упрямство и верность своему слову придали сил, и, пропустив первую подачу противника, Рема принял вторую, ответив быстро, резко и неожиданно сильно — не в пример всей предыдущей игре. На трибунах поднялся нестройный гомон и шум, недоуменный, ворчливый, радостный, но юноша уже не слышал его. Порой он забывал, зачем снова выходит на корт, зачем вообще играет неделю за неделей, но стоило лишь вспомнить, как все тут же вставало на свои места, и Эчизен мгновенно преображался, выкладываясь изо всех сил, преодолевая себя, играл, не обращая внимания на боль в мышцах и пробегавшие судороги, — каждый матч отыгрывая, словно последний.
Он вспоминал, что должен оставаться первым. Всегда.
Тогда он быстро взял игру под свой контроль и за час с небольшим разбил соперника в пух и прах. Болельщики ликовали, сотни камер наперебой освещали яркими вспышками корт. Рема не помнил, что у него спрашивали после матча, что на автомате говорил сам, желая поскорее уйти, а очутившись наконец-то дома, просто рухнул на постель, совершенно измотанный, забываясь беспокойным сном, и весь остаток турнира прошел в каком-то полузабытьи.
А до конца сезона оставалось чуть больше месяца. Турнир в Шанхае, перерыв в две недели, Париж и Итоговый в Лондоне.
«Три турнира», — засыпая и просыпаясь, повторял себе Рема.
Три недели напряженной игры, после которых этот сумасшедший год наконец-то закончится.
* * *
Такси стояло напротив гостеприимно распахнутых ворот, ловя ярко-желтыми боками теплые лучи заходящего солнца, а рядом с открытым багажником на дорожке выстроились в ряд огромные чемоданы со снаряжением и вещами. Весело насвистывая себе под нос незатейливый мотивчик, таксист сноровисто убирал чемодан за чемоданом, пока во дворе дома с улетающим теннисистом прощались семья и пришедшие его проводить друзья.
— Ты не пропадай так надолго снова, Эчизен, а? Не пропадай! — с силой хлопнув брюнета по плечу, пригрозил Момоширо, грозно нахмурившись, и тут же широко улыбнулся, обхватил друга за шею и от души почесал темноволосую макушку кулаком. — По телевизору и на первых полосах ты, конечно, здорово смотришься, но не забывайся, — с широченной ухмылкой наставлял он, — и являй свой светлый лик семпаям почаще. Понял? Повысишь карму.
— Понял, понял, — беззлобно проворчал тот, ухмыльнувшись. — Все ради кармы.
— Маленький засранец! — рассмеялся Момо-семпай, выпуская из захвата.
— Ты сам его надоумил, Момо, — улыбнулся Фуджи и покачал головой. — Теперь Рема-кун никогда не признается, что приезжает ради нас.
— Так мы ж и так это знаем, — простодушно заявил тот и весело ухмыльнулся, поймав взгляд кошачьих глаз. — Понял, Эчизен? Семпаев не проведешь!
Брюнет только фыркнул, закатив глаза. Можно подумать, что он когда-то пытался.
— Я тут приготовил для тебя кое-что, — улыбнувшись, Кавамура вручил кохаю объемный пакет. — Там несколько бутылочек нашего фирменного соуса. Я помню, он тебе всегда нравился. И еще небольшой обед, точнее, ужин, — поправился он, смущенно почесав затылок. — Сможешь перекусить на борту, пока летишь в Шанхай.
Эчизен улыбнулся и благодарно кивнул.
— Спасибо, Така-сан.
— И вот возьми еще, — рядом мгновенно оказался Инуи, протягивая свой пакет. Внутри что-то дзынькнуло, и Рема сглотнул, не желая даже спрашивать, что там, и так догадываясь. Стоявший невдалеке Нанджиро, заметив, как побледнел сын, паскудно захихикал, но тут же получил подзатыльник от жены и ее предостерегающий взгляд. — Я приготовил специальный восстанавливающий сок, — молвил старший товарищ и привычным жестом поправил на переносице очки. — Во время турнира ты выглядел неважно, и твои показатели несколько раз ставили меня в тупик… — Рема настороженно замер и пристально посмотрел на семпая, но тот, помолчав немного, что-то анализируя и решая, невозмутимо продолжил: — Я бы составил для тебя новое меню, если ты не против. А пока сок поможет тебе восстановить силы перед следующим турниром.
— Или лишит последних, — сдавленно прошептал Момоширо, пытаясь не заржать в голос.
— С-спасибо, — метнув в друга мрачный взгляд, пробормотал Эчизен и с явной неохотой забрал пакет. Куда больше его насторожили слова о показателях — неизвестно, что мог заметить Инуи с его наблюдательностью.
От тревожных размышлений Рему отвлек раздавшийся совсем рядом всхлип.
— Чиби-и-и!.. — повиснув на брюнете, провыл Кикумару. — Ты снова улетаешь!
— Эйджи! — взволнованно воскликнул Ойши. — Не сжимай так сильно, задушишь!
— Я ведь… не навсегда, — глотнув воздуха, слабо пробормотал Эчизен.
— И когда вернешься? — тут же полюбопытствовал тот.
Рема встретился взглядом с Фуджи, и шатен ответил ему молчаливой улыбкой и слабым кивком. Оба помнили разговор у Кавамура-суши неделю назад.
— Летом, — улыбнулся Эчизен. — Сразу после Уимблдона.
— Долго, — надулся Кикумару, но в следующий миг уже счастливо улыбался. — Смотри, чиби, ты пообещал! Не явишься — ни за что не прощу! — пригрозил он. — Я страшен в гневе!
Рема только улыбнулся в ответ, невесело усмехнувшись про себя и думая, что есть кое-кто еще, кого действительно злить не стоит.
— Рема, — негромко окликнул его Даррел, и юноша, повернув голову в сторону стоявшего поодаль, вместе с родителями, менеджера, приподнял вопросительно бровь. Тот многозначительно постучал пальцем по крышке часов. — Пора. Мэтью и Никки готовы взлететь в любой момент, а мы еще даже не выехали. Все остальные уже давно на борту и со скуки плюют в потолок, дожидаясь нас.
После его слов беззаботно-шутливое настроение немного схлынуло, и, хотя улыбки по-прежнему блуждали на лицах, все внутренне подобрались. Время пришло.
Эчизен серьезно кивнул.
— Хорошо.
Он попрощался с друзьями, позволил матери крепко себя обнять и недовольно заворчал, когда старик, привычно взъерошив волосы, вдруг тоже привлек к себе. Однако вырываться Рема не спешил и замер так, украдкой вдыхая тепло и силу отца. Было что-то давно забытое и щемяще родное в этих нескольких мгновеньях.
А после он вместе с Даррелом, получившим последние наставления от обоих родителей своего подопечного, сел в машину. И таксист, помигав на прощание задними фарами, поспешил в аэропорт.
Проводив такси взглядом, пока то не скрылось из виду, бывшие сейгаковцы не смели более злоупотреблять гостеприимством радушных хозяев и засобирались по домам, да и поздно уже было.
Молодые люди ушли, и Нанджиро с Ринко, оставшись одни, вернулись в дом. Супруга сразу отправилась на кухню — проверить, не осталось ли чего, хотя после ужина ребята помогли убрать остатки еды, прибраться и вымыть посуду. Но ей нужно было хоть чем-то занять себя, чтобы отвлечься от грустных мыслей и закравшейся в душу тоски.
А Нанджиро, свернув в гостиную, посмотрел на часы. Те показывали начало седьмого.
«Значит, одиннадцатый час…» — быстро подсчитал он и поискал взглядом телефон. Тот валялся на тумбочке рядом со стопкой журналов. Проигнорировав цветную макулатуру, мужчина подхватил старенькую модель и, убедившись, что жена занята на кухне, вышел из дома, направившись к храму.
Он остановился перед линией корта. Взгляд рассеянно прошелся по изношенной сетке, стертым, почти не различимым границам и принесенным ветром листьям, что яркими пятнами разбавляли скучный, вновь окутанный тишиной и безмолвием, старенький корт.
С губ сорвался короткий печальный вздох, но сейчас было не время тосковать. Выражение лица мужчины посуровело. На лбу отчетливее проступили накопленные с годами морщинки, и взгляд карих глаз потяжелел. Пальцы неосознанно стиснули корпус мобильника.
У Нанджиро осталось одно незаконченное дело, которое он во что бы то ни стало должен довести до конца.
К худу или к добру, время покажет.
Великобритания
Лондон
— Вечером я… — Атобе оборвал себя на середине фразы, почувствовав, как во внутреннем кармане пиджака завибрировал телефон, и недоуменно вскинул бровь. Насколько он помнил, на сегодня у него никаких важных встреч запланировано не было, если не считать скромного делового ужина, но мало кто осмелился бы звонить ему по такому поводу напрямую, не через секретаря, да еще в такой час в воскресенье.
А потом он вспомнил, что звонок идет на личный номер, и губы его изогнулись в довольной ухмылке.
— Атобе, — не глядя на экран, тягуче произнес он.
— Кейго-кун! — совсем неожиданно раздалось на том конце, и Атобе мгновенно весь подобрался. С лица тут же слетело все насмешливо-соблазнительное выражение, и сейчас молодой человек выглядел искренне удивленным.
— Доброе утро, вернее, вечер, Нанджиро-сан, — быстро поправился он. — Рад вас слышать. Чем могу быть полезен?
— Ну, что ты сразу «полезен, да полезен»… — заворчал собеседник. — Все настроение портишь.
— Так вы звоните просто так? — улыбнулся уголками губ блондин. — Неожиданно. Давно вас не слышал.
— Как и я, — пожурил его Эчизен-старший. — Совсем тебя не видно, не слышно. Ты хоть заглядывай к нам иногда, как будешь по делам в наших краях. А то молодежь совсем обнаглела! — пожаловался он. — Мелкий засранец уехал и жди теперь его, другой вообще не показывается на глаза. Скучно, — мужчина горестно вздохнул, — и играть не с кем…
Атобе ухмыльнулся, прекрасно поняв намек. Да он и сам не отказался бы сыграть с легендарным Самураем снова. А стоило вспомнить, какими захватывающими были их матчи друг с другом раньше, как пальцы начинало покалывать от острого желания схватиться за ракетку и вновь, отдавая всего себя, с ухмылкой на губах и азартом в глазах бегать по всему корту, яростно сражаясь за каждое очко.
— Кажется, у меня запланирована поездка в Токио в конце октября, — недолго думая, произнес он. — Вы не будете против, если я загляну тогда?
— Конечно, заглядывай! — с воодушевлением отозвался Нанджиро. — Ринко испечет твой любимый пирог, ты только предупреди заранее, когда тебя ждать.
— Обязательно.
— Ну, тогда договорились, — удовлетворенно заявил тот и не удержался, ехидно добавив: — Зятек.
Проглотив смешок, Атобе бросил взгляд на поблескивавшую сапфирами печатку на пальце и ухмыльнулся.
— Никаких проблем, — пауза, короткий смешок, — дорогой тесть.
Нанджиро в ответ только весело рассмеялся.
— Ладно-ладно, — с улыбкой в голосе произнес он. — Ты меня порадовал, не буду тебя больше отвлекать. И с прошедшим днем рождения.
— Спасибо, — чуть улыбнулся Атобе.
В уголках губ все еще таилась призрачная улыбка, когда он, попрощавшись, убрал телефон во внутренний карман, доставая с противоположной стороны пиджака другой, рабочий, и встретился взглядом с сидевшим напротив Ошитари. Тот, не говоря ни слова, только приподнял вопросительно бровь, но блондин небрежно отмахнулся: «Потом», набирая номер секретаря.
Джулиан отозвался практически сразу же.
— Доброе утро, сэр.
— Доброе. Я хочу, чтобы ты пересмотрел мое расписание на конец октября и включил туда командировку в Японию.
— В Японию? — обескуражено переспросил тот. На заднем плане раздался непонятный грохот и шум, быстро сменившийся тихим шуршанием листов. — На сколько дней? — несколько секунд спустя деловито осведомился он.
— Три-четыре, не больше. Этого должно хватить.
— Выходные?
— Нет, никаких выходных.
— А что делать со встречами, что запланированы в эти дни?
— Разнеси по степени важности на октябрь и начало ноября.
— Понял, — с готовностью отозвался тот. — Будет сделано, сэр.
— Хороших выходных, — пожелал президент и, не прощаясь, отключился. Убрав телефон в карман пиджака, он взглядом подозвал официанта, велел убрать остывший кофе и принести свежий и, когда тот удалился, посмотрел, наконец, на Ошитари.
— Япония? — только и спросил Юуши.
— Командировка, — чуть склонив голову на бок, ухмыльнулся Атобе. — Присоединишься?
— Пожалуй, — невозмутимо отозвался друг. — Если у тебя, конечно, не найдется каких-то очень важных дел для меня здесь, в Лондоне.
— Знаешь, пока что не припоминаю, но как вспомню — ты узнаешь первым.
Ошитари саркастически хмыкнул и преподнес к губам чашечку ароматного эспрессо.
— Так что там насчет вечера?.. — сделав маленький глоток, вернулся он к прерванной теме.
