* * *
— Хороший отдых, здоровый сон и силовые упражнения пошли вам на пользу, — врач довольно хмыкнул и погладил пышные усы, внимательно разглядывая снимки, — и вашему плечу тоже, надо заметить. Хорошо, что это было всего лишь небольшое растяжение, а не что-то более серьезное. Иначе так просто вы бы у меня не отделались. Эчизен невольно вздрогнул, когда пожилой, с серебристой проседью в темных волосах мужчина наградил его суровым взглядом ясных серо-голубых глаз поверх линии очков. В такие моменты доктор Хейли слишком уж походил на Тезуку, и юношу всего передергивало, стоило невольно представить, как его сейчас отправят наворачивать сто кругов вокруг частной клиники. — Поднимите руку вверх, — отложив снимки в сторону и повернувшись к нему, требовательно произнес мужчина. Рема покорно поднял правую руку вверх. — Другую руку. Он повторил. — Разведите в стороны, опустите до уровня плеч. Сведите вместе, разведите. Опустите. Что-нибудь беспокоит? Юноша прислушался к собственным ощущениям. Недели три назад он не мог спокойно поднять рабочую руку над головой, чтобы не поморщиться от неприятно тянущей боли, но сейчас все было иначе. Он радостно, совсем по-мальчишески улыбнулся и помотал головой. — Нет, совсем ничего. — Хорошо. Хорошо, — мужчина покивал сам себе, о чем-то задумавшись, после чего поднялся с кресла и, подойдя к теннисисту, начал прощупывать мышцы плеча, то и дело приподнимая руку, и поворачивая из стороны в сторону. — А так? — Нет, ничего не болит. — Замечательно, — Хейли довольно хмыкнул себе под нос, отошел и, усевшись обратно за стол, притянул открытую медицинскую карту. — Очень рад, что за последние три недели ваше состояние так улучшилось. Кажется, даже исчезли синяки под глазами, а? — он лукаво усмехнулся, бросив в сторону юноши короткий взгляд, а тот в ответ лишь закатил глаза. — И, надеюсь, вы побережете себя еще немного. Скажем, недельки три? — мужчина внимательно посмотрел на Эчизена. Тот благоразумно промолчал. — Хотя что с вас, спортсменов, возьмешь, — Хейли покачал головой, догадавшись обо всем без слов. — Тогда перед тем, как снова улетите, загляните ко мне. И до тех пор продолжайте выполнять реабилитационные упражнения. И согревающая мазь, — напомнил он, — наносите ее перед сном. Внимательно выслушав, Рема недоверчиво вскинул бровь. — И все? — С вас? Да, — Хейли усмехнулся. — А все остальные рекомендации я отправлю по факсу Даррелу. Он-то уж точно позаботится обо всем. У него вообще замечательный талант держать вас, молодой человек, в ежовых рукавицах. Эчизен только фыркнул на это, закатив глаза. Выйдя из здания клиники, в которой исправно, каждый раз, как приезжал в Лондон, проходил регулярные обследования у своего физиотерапевта и целого штата прочих врачей, Рема приподнял воротник пальто, защищаясь от холодного ветра. Осень в этом году наступила раньше обычного, и конец сентября выдался крайне дождливым. Запрокинув голову назад, юноша с неудовольствием оглядел хмурое небо, мрачным потолком нависшее над серым городом, и поспешил к ожидавшей на подъездной аллее машине, предчувствуя, что совсем скоро улицы затопит очередной за месяц ливень. — Все прошло успешно? — участливо поинтересовался Джозеф, едва закрыл за юношей дверь и вернулся на место водителя. — Более чем, Джозеф, более чем, — ухмыльнулся тот, расслабленно откидываясь на спинку сиденья, и перевел взгляд за окно. Едва они тронулись с места и выехали за пределы клиники, минуя кованые ворота, как по стеклу ударили первые капли дождя. Не прошло и нескольких минут, как по крыше Роллс-Ройса забарабанил хлынувший с неба поток воды. — Едем домой? — выворачивая на трассу, осведомился мужчина. А Рема задумался. Прикрывшись растяжением плеча, он избавился от необходимости таскаться вместе с Атобе по осточертевшим вечерам и спокойно проводил время дома. Спал в свое удовольствие, разминал плечо, делая предписанные упражнения, пересматривал старые матчи, ел вкуснейшую домашнюю еду, иногда разбавленную традиционным японским завтраком, и снова спал. Он отдыхал, но очень скоро все это ему наскучило — не хватало ненавистных подъемов в пять утра и тренировок до седьмого пота, бешеного ритма турниров, когда едва успеваешь найти время на еду и сон, спешных сборов, шумных встреч и вечных перелетов, растягивавшихся от пятнадцати минут до двадцати трех часов. Уже на вторую неделю ничегонеделания он заскучал, не зная, чем себя занять, но перед Кейго все также прикидывался больным, которому требуется хороший отдых, здоровой сон и никаких светских мероприятий. И Атобе делал вид, что верит этим шкодливо сияющим оливковым глазам и прятавшейся в уголках губ ухмылке. Сам блондин появлялся дома ненадолго, приходя поздно вечером и уходя сразу после завтрака, что каждое утро разделял вместе с теннисистом. И по устоявшейся привычке перед самым уходом целовал — невинно и коротко, совсем не как несколько часов назад наверху, в спальне. Ночи их проходили жарко и возмутительно быстро, наутро отзываясь у юноши приятной негой во всем теле и тупой болью ниже поясницы, но грех было жаловаться, разве что для виду, с трудом пряча сытую, самодовольную усмешку. Все было замечательно, как и совместные завтраки по утрам, проходившие так уютно и почти по-семейному, что неприятные воспоминания первого дня возвращения и все мрачные мысли напрочь вылетели у Ремы из головы. — Нет, давай… — он вновь бросил взгляд за окно, не разбирая ничего за стеной воды, — немного покатаемся. Если Джозеф и был удивлен, то не подал виду, лишь спросил учтиво: — Куда-то конкретно, милорд? — Куда угодно. Вскоре ливень сменился дождем, растянувшимся на все те полчаса, что они добирались из пригорода в Лондон, а стоило только пересечь городскую черту, как Рема вовсе перестал следить за дорогой. Местность вокруг была незнакомая, но старинные дома из красного кирпича уже привычно сочетались с современными постройками, создавая на удивление приятный взгляду контраст, а Роллс-Ройс петлял с одной улочки на другую, то выезжая на широкий проспект, то вновь сворачивая в неприметный двор. Окольными путями Джозеф уверенно вел машину к центру города, растягивая произвольно ложившийся маршрут, и все ближе подбирался к оживленным перекресткам, вставая в знакомые пробки. И к моменту, когда они подъехали к белокаменному особняку, недавний дождь обернулся неприятной, но терпимой моросью, а небо на востоке начало светлеть. Выходя из машины, Рема, к собственному удивлению, заметил, что в окнах первого этажа горит свет. «Кейго?» Хотя других вариантов все равно не было. Вот только странно: обычно блондин сидел у себя в кабинете на втором этаже, возясь с бумагами, пока не наступало время ужина. Или не ужинал вообще, если приходил позже обычного, а повара к тому часу уже отправились спать. Он вошел в дом и аккуратно прикрыл за собой дверь, прислушиваясь к доносившимся из зала мужским голосам. Снял пальто и шарф, бросив их на диванчик у дверей, и, стягивая перчатки, миновал просторный холл, идя на раздавшийся в глубине смех. Было непривычно и любопытно чувствовать это странное оживление, ведь обычно в доме стояла тишина, пока не возвращался с работы Кейго, и они не заполняли эти стены своими спорами, смехом, а спальню – жарким шепотом и громкими, чувственными стонами. Но, переступив порог зала, Рема замер. Лицо его мгновенно окаменело, потеряв всякое выражение, и вернулась привычная невозмутимая, деланно равнодушная маска. — Добрый вечер, — сухо обронил он, тотчас обрывая все разговоры. И несколько человек, уютно устроившиеся возле камина, почти синхронно обернулись к нему. Эчизен едва не вздрогнул и с трудом удержал невозмутимое выражение лица. Рядом бесшумно оказался Бернард, и, молча отдав ему снятые перчатки, брюнет огляделся по сторонам, после чего перевел взгляд на притихшую компанию, вопросительно изогнув бровь. — Не помешаю? Здесь был Атобе, и сердце предательски заныло, стоило поймать на себе его вновь безразличный, ничего не выражающий взгляд. В комнате словно стало на несколько градусов холоднее, и юноша, одетый в джинсы и теплый пуловер, невольно поежился. Смотреть на сидевшего рядом с Кейго секретаря не хотелось, равно как и на пристроившуюся рядом с ними на диване сестру, или кем была та размалеванная девка, и единственным светлым пятном в оказавшемся внезапно мрачном, негостеприимном зале, стал Ошитари. Тот приветственно кивнул ему, и Рема ответил тем же, невольно чувствуя облегчение. — Вот теперь похож, — неизвестно к чему вдруг сказала девушка, внимательно разглядывавшая его все это время. Эчизен нехотя перевел на нее взгляд, и та ему улыбнулась. — Не помешаешь, — наконец подал голос Кейго и небрежно махнул рукой, предлагая сесть к ним. — Ты очень вовремя, мы как раз обсуждаем предстоящее мероприятие. Надеюсь, ты уже достаточно отдохнул? Время вышло, и тебе пора возвращаться к своим обязанностям. Рема стиснул зубы, так что на скулах заходили желваки. Брошенные холодным властным тоном слова резали слух и где-то глубоко под сердцем, хотелось огрызнуться, но нельзя. Они были не наедине, и это связывало ему руки. Он сел на диван рядом с Ошитари, по пути поймав его сочувствующий взгляд и слабую приободряющую улыбку, и ответил Атобе тем же прохладным взглядом. — Ну, полно вам, — возмущенно посмотрела на Кейго девушка, и Эчизен незаметно сжал пальцы в кулак, прекрасно видя, что за сердитым взглядом притаилась лукавая улыбка. — Какая же это обязанность? Вы говорите так, будто веселиться на приеме — не удовольствие, а каторга какая-то! — Анна, милая, — очаровательно улыбнулся ей блондин, с удовольствием наблюдая, как высокие девичьи скулы окрашиваются смущенным румянцем, — приятно знать, что вы придерживаетесь иного мнения, чем мой строптивый протеже. Надеюсь, хоть вы почтите своим присутствием мою скромную вечеринку? — Вы на себя наговариваете, — довольно улыбаясь, покачала та головой. — Были бы все остальные приемы хотя бы вполовину так скромны, как ваши, и я бы с удовольствием ходила на каждый из них. — Счастлив знать, что мои вечера привлекают вас куда больше прочих, — промурлыкал Атобе и, аккуратно поймав девушку за руку, легко прикоснулся губами к тыльной стороне ладони. При этом он не сводил пристального взгляда с направленных на него из-под томно полуопущенных ресниц внимательных глаз. «Что я здесь делаю, — ударяя по вискам, билась в голове мысль. — Что я здесь делаю». Рема не чувствовал молчаливую поддержку сидевшего рядом Ошитари, ставшего невольным свидетелем разворачивавшейся сцены, и ощущал лишь болезненно впивавшиеся в ладонь ногти. Ему хотелось уйти, но он не мог. Господи, как же ему хотелось вернуться под дождь и не возвращаться домой еще несколько часов! Словно услышав его отчаяние, в кармане джинсов завибрировал телефон. Бросив короткий взгляд на экран, юноша судорожно вздохнул — никогда еще он не был так счастлив звонку от Даррела. — Прощу прощения, — с затаенными нотками облегчения произнес он и чуть ли не вскочил с места, через силу заставляя себя идти спокойным, расслабленным шагом, на ходу из зала отвечая на звонок: — Эчизен… — О, — удивленно выдохнули на том конце, — мне кажется, или ты действительно счастлив меня слышать? — Даже не представляешь как, — хмыкнул теннисист, отходя подальше от зала. — Пожалуй, даже не буду спрашивать, куда ты так вляпался, что в кои-то веки радуешься своему ночному кошмару. — Не льсти себе. — Твои слова повторяю, между прочим. — Я тогда был в беспамятстве, не иначе. — Трезв и в добром здравии — отвечаю. Я твой менеджер или кто? Мне ли не знать о твоем каждом шаге, а тем более в пьяном состоянии. Впрочем, тут ты молодец, почти не пьешь, да и то лишь по большим праздникам. Эчизен закатил глаза, и Даррел наверняка знал это, пускай и не видел. — Ну и? — Я получил факс от доктора Хейли. Рад, что мои самые страшные опасения оказались напрасными. — Я же говорил. — Да что ты, — с сарказмом отозвался тот. — В таких ситуациях, как эта, лучше делить на сто все, что ты говоришь. Маньяк теннисный, — фыркнул он. — Пока совсем ракетку держать не сможешь, и не почешешься лишний раз, если что-то заболит. Хорошо, что я вовремя связался с Хейли, и тот взялся за тебя сразу же, как ты приехал. А то неизвестно еще, во что вылилось бы твое небольшое растяжение. — Да, да, сам себя не похвалишь… — И никто не похвалит, вот именно. — Ты только за этим мне позвонил? Напомнить, какой ты замечательный? — Для профилактики, — серьезно отозвался тот. — А то забыл уже, поди, за этот месяц. — Процедура, надеюсь, окончена? — Губу закатай. — Что еще? — Я сегодня созвонился с Мэтью. К пятнице они с Никки подготовят самолет, и вы должны будете вылететь не позже семи часов. Вечера, если что, — Даррел хмыкнул. — Прилетаете около трех, я тебя встречу. Вещи твои уже здесь, в Токио, доставлены в дом твоих родителей. И твой отец, кстати, оказался настолько любезен, что предложил мне остаться у них… — Чертов старик, — тихо выругался себе под нос Рема. — Больше, надеюсь, ничего? — Нет, это все. — Не предлагал ничего? — А, это? Да нет, кажется. Так, полистать в свободное время журналы всякие, поиграть в теннис, поболтать о тебе, ничего такого. Рема мысленно застонал. — Надеюсь, ты не соглашался ни на что. — Конечно, нет, я же почти замужний человек! — наигранно возмутился тот. — И в теннис не играю, ты же знаешь. Юноша было вздохнул с облегчением и тут же осекся, мгновенно напрягшись. — Ты… — Ну да, пришлось немного, впрочем, довольно много пообщаться с твоим отцом. И как он только умудряется дознаваться до вс… — Ты! — Да что я-то, что я? Надо же мне было хоть чем-то отплатить за его гостеприимство, не деньгами же! — Снял бы номер в отеле, не обеднел бы! — Это смотря какой еще номер, — едко отпарировал Даррел и, взяв паузу, вздохнул. — Он просто беспокоится о тебе, только и всего. Если ты не слишком часто связываешься с отцом, тогда хотя бы мне надо держать его в курсе, — он ненадолго замолчал, давая Реме время обдумать услышанное. — Ты ведь, помнится, хотел встретиться со своими старыми друзьями? Мне позвонить им, договориться о встрече? Брюнет помотал головой, забыв, что собеседник его не видит. — Нет… я сам позвоню. Когда приеду. — Хорошо. Уверен, они будут рады тебя увидеть. — Ты-то откуда знаешь? — Нетрудно догадаться, — хмыкнул молодой человек. — Главное, не отдаляйся. Ни от кого. Они замолчали. Рема обдумывал слова менеджера, за время их сотрудничества ставшего ему хорошим другом, и вспоминал отца. Действительно, было бы здорово сыграть с ним снова, спустя столько времени… на старом потрепанном корте позади дома, в простой футболке и шортах, не оплаченных спонсорами… Он сам не заметил, как на губах заиграла слабая улыбка. — Хорошо. — Вот и ладненько, — бодро отозвался Даррел. — Тогда потихоньку собирайся, прощайся со своим несчастным возлюбленным, и в пятницу чтоб как штык был в аэропорту. Сам созвонишься и договоришься с Мэтью, во сколько будете вылетать, но не позже семи часов. Ты меня понял? — Да, мамочка. — Вот и умничка, вот всегда бы так, доченька! — Что?! — взъярился Эчизен, а Даррел заржал в трубку: — Видеть бы сейчас твое лицо! — Я тебя убью! — Раз в семнадцатый? — ухмыльнулся тот. — Ну-ну. У меня все еще черный пояс по карате, а у тебя что? А? А? — Ракетка. Много ракеток, — свистящим шепотом пригрозил тот, — и мячей. — Ладно-ладно, убедил. Мой пояс вполне сравнится с твоим владением тем и другим. — То-то же, — довольно пробормотал Рема. — Все, бывай. До пятницы осталось всего три дня, не вздумай их все проспать. — Да, да… — И документы не забудь. — Угу. — Убери их в сумку прямо сейчас. — Ты издеваешься? — Ну, тебе же наверняка не хочется возвращаться туда, откуда я тебя вызволил? — резонно поинтересовался Даррел. Рема на мгновение замер. За разговором у него совершенно вылетело из головы, что происходит в зале, и теперь, стоило вспомнить, поднявшееся настроение заметно испортилось. Он тяжело вздохнул. — Мне пора возвращаться. — Кусай всех и не давай сожрать себя, — серьезно посоветовал друг, на что Эчизен лишь невесело усмехнулся. «Извини, но, кажется, не в этот раз». — Пока. — Удачи. Если что, бей кулаком. Или между ног. Рема не сдержал смешка. — Девчачий прием. — Зато всегда срабатывает. Юноша тихонько рассмеялся. — Лучше тогда ракеткой. — А она при тебе? — Нет. — Ну, вот и не спорь со старшими. — Рухлядь. — Мелочь. — Спасибо. — Не за что. Эчизен слабо улыбнулся, чувствуя, как к нему вновь возвращается хорошее настроение. — Пока. — Ага, бывай, — довольно хмыкнул в ответ Даррел и первым завершил вызов. С несколько секунд посмотрев на светящийся дисплей, пока тот не затемнел, и убрав телефон обратно в задний карман джинсов, Рема вздохнул. Разговор с менеджером его приободрил, заставив ненадолго забыть, где он и с кем, но теперь он вернулся обратно в залитый светом холл особняка, стоя рядом с парадной лестницей напротив входа. Из зала по-прежнему раздавались голоса, а на диванчике возле дверей уже не валялись недавно скинутые пальто и шарф. Бернард все убрал по своим местам. «Пора возвращаться», — отстраненно подумал брюнет и, убрав руки в карманы, неохотно потянулся обратно в зал, где его снова ждал холод и безразличие со стороны Атобе. Только к нему. К другим же он неизменно обращался ставшей Реме до зубовного скрежета ненавистной чарующей улыбкой. Он вернулся, уже не привлекая к себе того внимания, как в первый раз, и молча опустился рядом с Ошитари. Атобе что-то говорил насчет места, то ли ресторана, то ли отеля, а его временный секретарь делал пометки в своем ежедневнике, периодически уточняя всякого рода детали. Иногда к ним в разговор встревала сестрица, о чем-то восторженно болтая, совсем изредка и довольно тихо Ошитари комментировал тот или иной момент, говоря так, что его слышал лишь Рема. Оказалось, целых двое чувствовало себя здесь не в своей тарелке и не знало, под каким предлогом улизнуть. Задумавшись о предстоящем турнире в Токио и скорой встрече с ребятами, Рема совсем перестал вслушиваться в чужой разговор, пока к нему не обратились, вырвав из водоворота мыслей. Он удивленно моргнул и как-то растерянно взглянул на Атобе, не понимая, что от него хотят. Маска дала мелкие трещинки, и, словно заметив это, Кейго смягчился, повторив свой вопрос. Его спрашивали насчет цвета скатертей. Эчизен недоуменно нахмурился. Какие еще скатерти? И, кажется, он спросил об этом вслух. — На прием, — терпеливо пояснил блондин. — Я хочу фиолетовые с серебристой окантовкой. Они будут смотреться роскошно и величественно. Что скажешь? Рема не понимал, какая вообще разница, фиолетовые или бежевые, если их все равно запачкают. Впрочем, на темном пятна будут не так хорошо видны, как на том же бежевом, и в этом случае вариант Атобе ему, пожалуй, нравится больше. Ошитари рядом сдавленно хмыкнул, сдерживая смех. Секретарь воззрился на него непонятным, с какой-то злорадной ноткой, взглядом, Анна заливисто рассмеялась, а Кейго лишь закатил глаза. Однако и по его губам невольно заиграла улыбка. — А я что говорил? — повернулся он к девушке с преувеличенно страдальческим выражением лица. — Все мои попытки изменить его вкус в лучшую сторону оказались совершенно бесполезными. Никакого толку с него. — А мне нравится, — тихонько посмеиваясь, возразила та. — Подход Ремы весьма… необычен, но практичен. Свое имя, слетевшее с чужих губ, неприятно резануло по ушам, а очередной всплеск внимания Атобе к этой девице всколыхнул на глубине души самые темные чувства. Недобро прищурившись, Рема впился пристальным взглядом в мило воркующую пару, словно та обсуждала свою скорую свадьбу, а не очередной проклятый прием! До дрожи в пальцах захотелось разрушить, разорвать в клочья эту почти семейную идиллию, и не успел он задуматься, как с губ уже слетали слова: — Мне без разницы. К этому времени меня все равно уже здесь не будет. Тишина. Резкая, оглушающая. Анна перестала смеяться и как-то странно глянула на него. Даже Ошитари весь подобрался и будто бы одним своим взглядом хотел передать ему какую-то предостерегающую мысль. Секретарь тихонько хмыкнул. Рема невольно занервничал. Что он такого сказал? Сама атмосфера в зале неуловимо изменилась, став напряженной чуть ли не до сыплющихся кругом искр. В растерянности брюнет перевел взгляд на Кейго и вздрогнул, увидев его взгляд. Кажется, он действительно сказал что-то не то. Вот только никак не мог взять в толк, что именно. Тяжелевшую с каждым мгновением тишину нарушил Ошитари. Вежливо кашлянув, он с истинно усталым выражением произнес: — Уже довольно поздно, а мне не хотелось бы возвращаться домой в темноте. Продолжим в следующий раз? Не сразу Атобе отвел взгляд от ничего не понимающего Эчизена, посмотрев на старого друга, и, кивнув, поднялся с дивана. — Да, пожалуй. Все мы устали за сегодня. — Мне было очень приятно провести время в вашей компании, — как ни в чем не бывало заулыбалась Анна, с удовольствием принимая помощь блондина, поднимаясь следом и опираясь на его протянутую руку. — Как и мне, милая леди. Атмосфера слегка разрядилась, но все еще чувствовались отголоски недавней, вот-вот готовой разразиться бури. И, словно до сих пор ощущая над собой нависшую угрозу, как только к парадному входу подъехал кэб, гости поспешили покинуть величественный особняк, торопливо простившись с хозяевами и оставляя их наедине. Как ни хотелось Реме, но он остро чувствовал, что буря не прошла и совсем скоро обрушится на него всей своей силой. Тяжелый взгляд Атобе до сих пор преследовал его, не предвещая ничего хорошего, и, поднимаясь в спальню, он никак не мог понять: что, черт подери, в те несколько минут произошло? Джулиан задумчиво смотрел в окно, не замечая проезжаемых мимо и остававшихся позади домов, и очнулся лишь, когда прохладная ладошка опустилась поверх его руки. — О чем ты думаешь всю дорогу, Тони? — подавшись ближе к нему, тихо спросила Анна. Он обернулся к ней и, встретившись с внимательным взглядом таких же, как у него, светло-карих глаз, невольно загляделся. «А у него они словно золотые», — внезапно промелькнула в голове странная мысль, но юноша тут же поспешил прогнать ее, не понимая, с чего вообще вдруг думает об этом. — Странно все это, — обронил он, — тебе не кажется? — Не кажется что? Молодой человек невольно припомнил все, что успел найти в сети на первую ракетку мира, включая его успехи в раннем возрасте, четырежды подряд выигранный юниорский турнир Открытого чемпионата Америки и несколько раз завоеванное национальное первенство между средними школами Японии. О юном гении писали уже тогда, что в Штатах, что на островах, и будущее его не вызывало ни у кого сомнений, оставалось только ждать, в какой момент на теннисном небосводе вспыхнет, затмевая чужой свет, новая звезда. Нашел Джулиан и статьи о заключении взаимовыгодного сотрудничества между «подающим большие надежды молодым японским теннисистом» и международным конгломератом Atobe Corp., сроком на десять лет. Вот только на фотографиях был не нынешний президент банка, что руководил основным направлением деятельности мирового гиганта, но серьезный представительный мужчина, казавшийся повзрослевшей версией молодого руководителя. Сдержанно улыбаясь, он смотрел прямо в объектив камеры, и его властный цепкий взгляд льдисто-голубых глаз даже сейчас, минуя годы и оборванную жизнь, пробирал до дрожи, заставляя поверить, что этот контракт — не просто очередная прихоть богача, широкий благотворительный жест, а серьезный вклад с весьма заманчивыми перспективами. Стоя рядом с невысоким темноволосым мальчишкой, с величественной осанкой, посеребренными висками и царившей вокруг аурой властности он напоминал спящего льва, преданно охранявшего покой и безопасность своего юного подопечного. Но Атобе Лиам покинул этот мир, а его место в компании занял внук. Молодой, талантливый и целеустремленный, он обладал отличными знаниями, железной хваткой и, столь же красив, как и богат, представлял собой весьма лакомый кусочек. И Энтони важно было узнать об Атобе Кейго все, как и о его ближайшем окружении. Встреча в банке с Эчизеном Ремой застала его врасплох, и только позднее, разузнав о нем и выяснив, почему нахальный мальчишка крутится рядом с президентом, Джулиан успокоился. А теперь он вновь чувствовал себя выбитым из колеи, не ожидав встретить теннисиста дома у Атобе Кейго, так легко и естественно державшегося там, как будто… как будто что? — Тони? — Анна осторожно потеребила брата за плечо, заставляя того вынырнуть из собственных мыслей. И юноша, устремив задумчивый взгляд в невысокий потолок кэба, произнес: — Если он первая ракетка мира, то в состоянии снять себе номер в отеле или тот же особняк и не стеснять своим присутствием президента. У него и так слишком много дел, чтобы еще лично возиться со своим «протеже». Девушка тихонько фыркнула. — И об этом ты думал все это время? Ну, ты даешь, братец! И с чего ты решил, что Рема должен жить в отеле? — Я вообще, честно говоря, удивляюсь, почему он сейчас здесь, а не в Америке или той же Японии. Везде пишут, что он живет в Нью-Йорке и тренируется там же. Сейчас осень, в Лондоне и поблизости никаких турниров не проводится. Вывод? Я теряюсь в догадках. — Приехал отдохнуть? — беспечно пожала плечами Анна, на что Энтони лишь во всеуслышание фыркнул. — В такое время года? Да на целый месяц? И многих ты знаешь звезд, дорогая сестра, что в свободное время приезжают в Лондон, когда тут целыми днями идут дожди, сыро, грязно, холодно, и к тому же останавливаются у своих спонсоров? Довольно странно, не находишь? Контракт подобных отношений не предусматривает. — И ничего не странно, — возразила та. — Я недавно читала в каком-то журнале, что они давно знакомы друг с другом. Если со школы, тогда ничего удивительного, что они так близко общаются. Молодой человек покачал головой. — Вот это вряд ли. Их отношения напоминают что угодно, кроме старой дружбы. И потому я не понимаю, почему они живут вместе. — Между друзьями всякое случается. Может, поссорились? — Ну-ну, — скептически хмыкнул Энтони, очень в подобной гипотезе сомневаясь. Анна пожала плечами, ее вообще эта тема не слишком-то интересовала, и оба наконец замолчали. Ошитари, сидевший по другую сторону сиденья и делавший вид, что решил немного вздремнуть в пути, все это время внимательно прислушивался к тихо переговаривавшимся соседям. Он видел, как все последние месяцы Джулиан-младший пытается подобраться к его другу, но пока не спешил предупреждать Атобе и вообще что-либо предпринимать, предпочитая оставаться в тени и незаметно наблюдать. Слишком несерьезной и смешной казалась угроза от мальчишки, которая и угрозой-то не считалась, в принципе. И вот теперь это. Настырность юноши начинала потихоньку утомлять, а его догадливость в недалеком будущем могла принести довольно серьезные проблемы. Ошитари всерьез задумался, уже не зная, правильно ли он когда-то давно оценил намерения амбициозного секретаря втереться в доверие к Атобе. Еще в школе многие хотели подобраться к королю Хетей, войти в его окружение, и с тех пор ничего не изменилось: что в университете, что сейчас история повторялась в точности. Вот только в душу отчего-то закралось неприятное предчувствие, словно он что-то упускает, и Ошитари решил, что прошло время обывательского наблюдения, пора взяться за юношу всерьез и не спускать с него глаз, пристально следя за каждым шагом. Потому что он, как никто другой, отлично представлял, какие отъявленные черти могут жить в обманчиво спокойном омуте. «И ты перестарался, Атобе, отдаляясь от Эчизена, — мысленно вздохнул он, невольно вспоминая выражение лица теннисиста и взгляд раненого зверя. — Как бы ни ушел от него слишком далеко… А ведь не только у этого парня есть глаза и уши. Сейчас заметил он, а как скоро поймут все остальные? Любите же вы играть с огнем…»* * *
— И как это прикажешь понимать?! — прошипел Атобе, влетев в спальню следом за Эчизеном. В два шага оказавшись у юноши за спиной, он одним рывком развернул его к себе и, с силой вцепившись в плечи, хорошенько его встряхнул, не сводя с брюнета гневно полыхающего взгляда. Рема неприязненно поморщился — хватка у блондина была словно стальная — и, недобро сузив глаза, не хуже разъяренной кошки зашипел в ответ: — Отпусти меня, придурок! — Черта с два! — прорычал тот. — Для начала соизволь объясниться! Что это еще значит: «меня к тому времени здесь не будет»? А-а?! А где ты будешь?! Я тебя никуда не отпускал! В оливковых глазах горячим золотом полыхнула злость. — Охренел?! Я тебе не Кабаджи, чтоб слушаться каждого твоего приказа! Не смей указывать мне, что и как делать! — А ты не забыл, что все еще работаешь на меня? — вкрадчиво поинтересовался мужчина, зло прищурившись. — Я имею право распоряжаться тобой, как захочу! — Какого черта, Кейго?! А ты не забыл, что я еще твой парень?! — Да неужели? — издевательски протянул тот, сильнее впиваясь пальцами в чужие плечи. — Именно поэтому ты сбегаешь с моего дня рождения? В самый важный для меня день? И опять на турнир, а? Очень здорово, просто замечательно! Я потрясен до глубины души, как ты заботишься о своем «парне», — полный ядовитого сарказма, прошипел Атобе. — Ты просто эгоист, Рема, плюющий на всех вокруг себя! Я смирился с тем, что ты приезжаешь от силы пять раз в год. Что ты в любой момент можешь сорваться и исчезнуть на месяц, два, черт знает еще сколько! Господи, да я уже давно перестал ждать тебя на нашу годовщину! Ты вообще помнишь еще, какого она числа? А-а? Хоть один чертов раз ты мог выбраться из своего жутко забитого расписания и провести этот день со мной? — голос его снизился до свистящего, царапающего своим холодом шепота: — Я никогда, черт побери, никогда не попрекал тебя этим. Ты слишком любишь теннис, и я давал тебе свободу. Но я думал, что даже тебе хватит ума и такта, чтобы оставить один гребаный турнир и явиться на мой юбилей. Я хочу, чтобы в этот день ты был рядом со мной. Но, по всей видимости, теннис ты любишь гораздо больше, чем меня. Вцепившиеся в плечи пальцы мгновенно разжались, брезгливо отдернувшись в сторону. Атобе отступил. Выражение лица его было непроницаемым, а взгляд холоден и колюч, подобно ледяным иглам. Стряхнув с манжетов рубашки невидимые пылинки, блондин, глядя мимо юноши, холодно произнес: — Спокойной ночи, — после чего развернулся на каблуках и вышел из спальни прочь, хлопнув за собой дверью. Их спальни. Несколько минут Рема стоял, не шелохнувшись и практически не дыша. Ноги словно приросли к полу, но он, оглушенный, даже не думал сделать шаг. В голове отчаянно бились мысли, повторяя бешено скачущий пульс, и он не сразу почувствовал, как разболелись виски. А перед глазами по-прежнему стояла холодная маска с ледяными глазами, через тонкие трещинки, прорвавшие идеальное полотно, пропускавшая накопившуюся за все года злость, боль и отчаяние. Мышцы от напряжения затекли, его повело. Невольно шагнув в сторону, юноша на деревянных ногах дошел до стены и медленно сполз на пол, упершись затылком в холодный бетон. Хотелось закрыть глаза, но веки не слушались, и в пространство перед собой глядели, не видя, поблекшие золотисто-оливковые глаза. В груди словно вырвали клок, и теперь там зияла дыра. Холодная и пустая. Ослабевшие пальцы сжались было в кулак и, сдавшись, обессилено провели по полу, слепо ища опору. Все смешалось. Старая обида и горечь, новая боль, вспышка ярости и ледяной шок, сковавший его по рукам и змеей оплетшийся вокруг шеи. Он не знал. Не догадывался, что скрывается под привычной, властной усмешкой и сильными руками, ласкавшими его каждую ночь и под утро жадно сжимавшими в крепких объятиях. Чужая боль колючей проволокой сжимала сердце и горло, не давая вздохнуть, цедя с острых шипов ядовитую горечь. И холод. Жгучий холод оплел ноги, лениво поднимаясь к груди, словно там было недостаточно ледяной пустоты. Вспыхнувшая злость давно улеглась, и стало разом паршиво. Так Рема не чувствовал себя еще никогда. Хотелось сглотнуть образовавшийся в горле комок, а на его месте появлялся новый, неприятный и горький. Хотелось скулить, подтянув к себе ватные ноги и уткнувшись в колени лицом. Хотелось проклясть тот день, когда он впервые увидел Атобе, и хотелось вскочить на ноги и бежать, бежать следом, догоняя, обхватывая поперек груди. Хотелось извиниться за все, забыв про собственные терзания, муки и боль. Лишь бы не видеть снова эти по-настоящему холодные глаза, не слышать царапающий сердце чужой, отстраненный голос. И стереть из памяти все, что произошло несколькими минутами здесь, в их спальне, где всегда царили покой и любовь. «Идиот. Какой же я идиот!» Разом забылись все прошлые обиды, оставив после себя новое чувство. Чувство вины. Оцепенение медленно отпускало, и, заторможено встряхнувшись, Эчизен моргнул несколько раз, вглядываясь в окутанную темнотой спальню куда более осмысленным взглядом. Поднявшись на ноги, он неосторожно пошатнулся, но упрямо шел вперед, пока слабость в коленях совсем не исчезла. И тогда он рванул по коридору, зная единственное место в доме, куда мог отправиться Кейго и запереться там, в очередной раз поставив замки. Но кабинет оказался не заперт и пуст. В отчаянии прикусив щеку изнутри, Рема слетел по лестнице вниз и тут же натолкнулся на Бернарда. Дворецкий выглядел слегка растерянным и кусал губы, о чем-то усиленно размышляя. — Где он? — Милорд? — пожилой мужчина растерянно взглянул на брюнета, но вскоре выражение его лица и глаз вновь приобрели серьезный оттенок. — Милорд Атобе сказал, что… выйдет ненадолго, и велел не беспокоиться ни о чем. — Где он? — повторил юноша, сузив глаза. — Я… я не знаю, куда он пошел, — тяжело вздохнув, Бернард покачал головой. — Но выглядел он… не самым лучшим образом, — слуга замешкался, понимая, что не имеет права спрашивать что-либо, но слишком давно он знал и мастера, и его близкого друга, чтобы оставаться в стороне от их бед. — Между вами что-то произошло? Эчизен не спешил отвечать, лихорадочно размышляя, куда мог пойти взбешенный блондин. Вопрос дворецкого донесся до него словно в тумане. — Да… случилось кое-что. Мне надо поговорить с ним. «Вы тоже неважно выглядите», — обеспокоенно подумал мужчина, но промолчал, вместо этого как можно более успокаивающим тоном произнеся: — Как поссорились, так и помиритесь, милорд. Иногда нужно просто немного подождать, успокоиться… и обдумать все с холодной головой. Я уверен, именно этим милорд Атобе сейчас и занимается. Вам бы тоже не помешало отдохнуть. А утром вы спокойно обговорите все и разрешите конфликт. Ведь так оно всегда и случалось? — мужчина чуть улыбнулся, внимательно наблюдая за измотанным и напряженным, как струна, юношей. «Боюсь, в этот раз все серьезнее». — Да, наверное, ты прав, — не слишком охотно кивнул Эчизен, про себя размышляя, что же делать. Но куда он пойдет в такой час? И где искать Атобе? Тот мог отправиться куда угодно, к кому угодно… Рема побледнел и тотчас вытащил из заднего кармана джинсов телефон. Он не был уверен, что Кейго захочет разговаривать с ним, по крайней мере, сейчас точно, но попытаться-то стоило! Не обращая внимания на наблюдавшего за ним дворецкого, Эчизен спешно набрал выученный, словно свой собственный, номер и стал напряженно вслушиваться в потянувшиеся на том конце гудки. Атобе не отвечал. Долго. Сбросив вызов, Рема набрал снова. И снова, терпеливо дожидаясь, когда же они прекратятся, а вместо них он услышит голос. Пусть холодный, но ему нужно было поговорить с Кейго. Он пытался дозвониться до него еще несколько раз, пока после очередного набора не услышал равнодушный женский голос: «абонент выключен или находится вне зоны действия сети». «Черт!» — Эчизен закусил губу, не зная, что же делать теперь, пока вдруг телефон в его руке не ожил, завибрировав, а на дисплее не высветился знакомый номер. — Он у тебя? — тут же ответив, быстро спросил он. — Да, пришел несколько минут назад, — тихо, словно боясь, что его услышат, ответил Ошитари. — Жутко злой. И расстроенный. Но больше злой. Рема невольно испустил вздох облегчения. — Что между вами произошло? На этот раз? — невесело пошутил Юуши, пытаясь разрядить обстановку. Безуспешно. — Последствия моей неосторожности и идиотизма в целом. — А-а, я понял. Та фраза была действительно лишней, соглашусь. — Мне нужно поговорить с ним. — Знаешь… — Ошитари замялся, — лучше не сейчас. Завтра днем или вечером, когда он остынет и будет готов с тобой разговаривать. Не думаю, что утром он появится у вас, так что потерпи немного. Подумай пока, что ему скажешь и что будешь делать в принципе. И подожди, пока он вернется домой. Не советую приходить в банк, если не хочешь ухудшить ситуацию. Ты ведь сам знаешь, что он не любит мешать работу и личную жизнь, а твое появление может его зажечь… и, боюсь, не в лучшую сторону. Ошитари говорил тихо и спокойно, тоном опытного психолога, а замолчав, стал ждать. Эчизен ответил не сразу, видимо, обдумывая услышанное и весьма этому не обрадовавшись, но, в конце концов, в трубке раздался его тяжелый вздох. — Я понял. Хорошо. Но я буду звонить тебе, чтобы узнать… как он. — Да, разумеется. Я тоже попытаюсь настроить его на разговор. — …спасибо, Ошитари-семпай. Юуши невольно ухмыльнулся. — Это, пожалуй, стоило того, чтобы снова услышать от тебя «семпай». — Что? — не совсем понял Рема, мыслями уже далеко находившийся от разговора. — Нет, ничего. Спокойной ночи, Эчизен. Получив тихий ответ, Ошитари с тяжелым сердцем завершил вызов и мрачно посмотрел на сидевшего напротив бывшего капитана. — Молодец, — отсалютовал ему тот широким бокалом и отпил золотистый виски. Взгляд за фальшивыми стеклами очков потяжелел. Первый советник покачал головой. — У меня нет слов. — Вот и заткнись, — вежливо предложил ему Атобе, одним махом опрокинув в себя опаляющую горло жидкость. Единственную, что сейчас могла согреть его изнутри.* * *
Рема не мог уснуть всю ночь, прокручивая в памяти ужасный вечер, не зная, что и как сказать Кейго, когда тот придет. Ведь он действительно был виноват. И в том, чего не замечал раньше, и в собственной забывчивости. Всякому терпению приходит конец, а Кейго так и вовсе никогда не отличался особой сдержанностью. Удивительно, как он продержался до сих пор, пока брюнет не вывел его из себя окончательно. Рема ждал, перебрав тысячу и один вариант, пока не решил, что сделает и скажет Кейго, когда тот вернется. Он успел позвонить Даррелу и нарваться на еще один скандал, стоило лишь заявить, что не будет участвовать в токийском турнире. Менеджер рвал и метал, грозясь огромными штрафами от ассоциации и, не дай бог, еще каким наказанием, но юноша просто положил трубку. Он ждал. Никогда еще ему так не сиделось на месте, но он был вынужден слушаться Ошитари, словно его размеренный, успокаивающий голос обладал какой-то особой магией. Рема ждал, но Атобе так и не появился. Ни на следующий день, ни после, ни в течение последующей недели. Он ждал, звонил Ошитари, но неизменно натыкался на одно и то же: «Он еще не остыл. Злой, как черт, и рычит на всех, кто под руку попадется». Эчизен верил, но в один день все равно, наплевав на предостережения, пришел в банк. Все это ему уже надоело, он измучился ожиданием и доселе неизведанным чувством вины, изъедавшим его изнутри. Но, подходя к президентскому лифту, юноша испытал настоящее потрясение: впервые его остановили на пути, не позволив подняться к президенту. После этого рядом с горьким чувством вины начало подниматься глухое раздражение. Прошла ровно неделя с их ссоры, а так ничего и не изменилось. Рема готов был на стенку лезть или прийти к Ошитари домой, пока тот, словно почувствовав его настроение, вдруг не сказал, что Атобе вот уже несколько дней не живет у него, а снял номер в какой-то гостинице. И это стало последней каплей. Эчизен понял, что устал. Ожидание вымотало его окончательно, выпив все соки, пропавший аппетит и бессонные ночи вернули только недавно исчезнувшие под глазами синяки. Белокаменный особняк уже не казался таким теплым и родным, от стен веяло холодом и пустотой. Хуже всего было в спальне, их спальне, в которой Рема так и не ночевал с того дня, перебравшись в свою комнату. Он позвонил Даррелу, с которым не разговаривал всю неделю. Извинился. Попросил восстановить его в турнире, на что получил сдержанный хмык: «Тебя и не убирали. Не осмелились, похоже, до последнего веря, что гордость всей нации все же приедет. Домой ведь, не куда-то». Это невольно вызвало слабую тень улыбки. А после был звонок и короткий разговор с пилотами, которые вот уже неделю бездельничали, не зная, чем себя занять. Разобравшись со всем и собрав вещи, Рема, наконец, позвонил Ошитари. Ответили ему не сразу. — Слушаю, — раздался в трубке отчего-то не слишком уверенный голос, а вместе с ним странный щелчок, но Эчизен не обратил на него внимания. — Можешь передать Атобе, чтоб перестал таскаться по отелям и возвращался домой. И пусть не переживает — меня он здесь не увидит. — В смысле? — встрепенулся тот. — Я уезжаю. И так уже опоздал на неделю, — Эчизен невесело усмехнулся. — «Пора исполнять свои обязанности» — кажется, так говорил Атобе. А я чуть не пропустил турнир. Не думаю, что ему это понравилось бы. — Ты… — начал было Юуши, но Рема его оборвал: — Пока. И спасибо за помощь. Завершив вызов, он вздохнул. Вот теперь все. Пора отправляться в аэропорт.* * *
Ошитари еще несколько мгновений смотрел на погасший экран телефона, чувствуя себя по меньшей мере предателем, и наконец нехотя перевел взгляд на сидевшего во главе стола Атобе. Едва раздался звонок от Эчизена, и блондин увидел его имя на экране, как жестом велел Юуши ответить и заодно включить громкую связь. Поначалу сомневаясь, сейчас, глядя на мрачно-задумчивое выражение лица Атобе и недовольно пролегшую на его лбу морщинку, он был даже рад, что тот слышал весь разговор. Может, хотя бы теперь до упрямого друга дойдет, что он тоже ошибался и поступил слишком жестоко, наказав Эчизена с лихвой. А то, что наказание удалось, было слышно в усталом, блеклом голосе юноши. И слышать его таким Атобе, кажется, особого удовольствия не доставило. Вот только Ошитари знал, что, несмотря ни на что, даже признав частично свою вину, Атобе не будет извиняться. А Эчизен не усмирит свою гордость повторно. И что будет теперь, Юуши совершенно не представлял.