* * *
— Эй, Эчизен, хватит спать! — Момо-семпай, отстань… — Давай, давай! — Еще пять минут… — Харе уже дрыхнуть, тренировка сейчас начнется! — Но еще ведь не начала… — А-а-а, сюда идет Инуи-семпай со своим новым соком! — Что?!.. Резко подорвавшись, Рема свалился со скамьи, весьма ощутимо ударившись ягодицами об пол раздевалки. Еще не до конца проснувшись, он, однако, услышал, как рядом раздались веселые смешки. — Ха-ха, малыш повелся! — Фшшш, наивный… — Момо, ты нашел отличный способ, как его разбудить, поздравляю, — тихонько посмеиваясь, заметил Фуджи. — Очень смешно, — проворчал Эчизен, поднимаясь на ноги и потирая ушибленный зад. В раздевалке находилась добрая половина команды и сейчас вовсю любовалась его помятым видом, даже не пытаясь спрятать веселые ухмылки со своих лиц. С удовольствием потянувшись и сладко зевнув, брюнет поинтересовался: — Почему все здесь? Сейчас же начнется тренировка? — Посмотри туда, — улыбнулся Фуджи, указывая на окно. Недоуменно вскинув одну бровь, Рема посмотрел в ту же сторону и удивленно моргнул. Там, на улице, было темным-темно, и только яркие извилистые молнии, особенно часто рассекавшие грозовое небо, на мгновение рассеивали налетевшую на город темноту. Мрачные свинцовые облака совсем низко зависли над землей, и казалось, что встань на крышу десятиэтажного дома, протяни руку — и сможешь коснуться почти черного, рваного полотна. Но из раздевалки их было практически не видно — по стеклу хлестал ливень, он же барабанил по крыше, кортам и дорожкам, заливая собой все вокруг. Оценив обстановку, которая отнюдь не радовала, Эчизен помрачнел и хмуро глянул на своих товарищей исподлобья. — И зачем надо было меня будить, если мы все равно застряли здесь? — Но, малыш, нам скучно! — пожаловался Эйджи. — Ничем не могу помочь, — фыркнул Рема. — Расскажи что-нибудь! — Yadda. — Ну, малыш, не будь букой! — Нет. Я хочу спать. — Ты и так уже спал почти два часа! — И что с того? — А давайте, поиграем, — с тихой улыбкой вдруг предложил Фуджи. Ребята мгновенно напряглись и с подозрением уставились на тенсая. — Что? — невинно поинтересовался тот. — Не знаю почему, — тихо произнес Рема, невольно отходя на шаг назад и чуть ближе подходя к Эйджи. Тот тоже придвинулся, привычно опустив руки на плечи брюнету и прижав его к себе. — Но мне это совершенно не нравится. — Мне тоже, — совсем тихо пробормотал рядом Момоширо. — Будет весело, — еще шире улыбнулся Фуджи. — Мы и не заметим, как пролетит время и закончится гроза, и сможем пойти домой. Сегодня тренировки уже точно не будет и завтра, возможно, тоже. — А где бучо? — оглядевшись по сторонам, поинтересовался Эчизен. — Тезука, Ойши и Инуи отправились к Рюдзаки-сенсей еще до того, как началась гроза, и сейчас, скорее всего, до сих пор с ней в школе. Вещи их здесь, так что им в любом случае придется вернуться в клуб, и не меняй тему, Ре-ма-кун, — улыбка тенсая стала какой-то особенно очаровательной, и Эчизен отвернулся, тихо цыкнув себе под нос. — Ано… — Така-сан неловко рассмеялся, в который раз тщетно взлохматив короткие волосы, — у нас все равно нет выбора… так что… Фуджи, наверное, прав?.. — Блин, — расстроено буркнул Момо и вздохнул обреченно. — И во что будем играть? — У кого-нибудь есть бутылка? — улыбнулся тенсай. — Э-э… — Момо и Эйджи тут же порозовели. — Ты же не предлагаешь!.. — О, — Фуджи даже глаза распахнул и, оглядев смущенные лица парней, мелодично рассмеялся. — Нет-нет, мы не будем играть в «бутылочку», — стрельнув взглядом в Эчизена, он улыбнулся. — Все-таки среди нас есть дети… — Эй, я не ребенок! — тут же возмущенно зыркнул тот. — Вот как? — довольно протянул тенсай. — Значит, ты «за»? — Э-э… — пыл его поутих, и Рема мрачно сверкнул глазами. — Только не с тобой, Фу-джи-сем-пай. — Почему нет? — расстроился тот. — Своим отказом ты обижаешь своего любимого семпая. — Я бы поспорил… — проворчал себе под нос брюнет. — Но я все понимаю, — вдруг как ни в чем не бывало улыбнулся Фуджи. — До этой игры с тобой мы немного подождем. А сейчас есть у кого-нибудь бутылка? — У меня, кажется, валялась где-то, — почесал затылок Момо. — А зачем она тебе, Фуджи-семпай? — Будем играть в… — тот очаровательно улыбнулся, — «Правду или вызов». Ребята на миг замерли, осмысливая услышанное, и уже пару секунд спустя в клубе совсем тихо раздалось обреченное: — О, нет… — Только не это… — Фшшш… Вшестером они устроились на полу раздевалки, положив в центр образовавшегося круга бутылку из-под воды. С минуту, наверное, ребята смотрели на нее, чего-то ожидая, словно та сейчас сама зашевелится, пока Фуджи, наконец, не произнес: — Поскольку идея принадлежала мне, то позвольте… — он недоговорил и одним движением руки ловко закрутил бутылку. Пять пар глаз пристально смотрели за тем, как движется их судьба, мысленно читая про себя молитву: «Только не я, только не я, только не я». Затаив дыхание, они смотрели, как та замедляется и, наконец, лениво останавливается… прямо напротив Эчизена. Тот издал тихий протестующий стон и обреченно вздохнул, не теша себя надеждами на чудо. — Ты попал, Эчизен, — прошептал сидевший рядом Момоширо. — Попал. — Это судьба, Рема-кун, — довольно улыбнулся Фуджи и, чуть наклонив голову на бок, хихикнул. — Признаться, я уже жалею, что мы играем не в ту игру… что ты выбираешь: правда или вызов? Эчизен хмуро смотрел на тенсая, размышляя. Отвечать на вопросы он не любил и не хотел, а с Фуджи станется спросить что-нибудь провокационное. А вызов… он уже примерно догадывался, что с него может потребовать гений. После стольких весьма прозрачных намеков, в самом деле, догадаться было нетрудно. А поцелуй? Ерунда, не сахарный, не растает. И Рема усмехнулся. — Вызов. — Что и следовало ожидать, — довольно хмыкнул сейгаковский тенсай и деланно задумался. — Что бы тебе такого предложить… — его взгляд скользил по помещению клуба, словно искал подсказку, но пятеро сидевших в кругу парней были свято уверены, что у Фуджи давно созрели идеи для каждого из них. — О! Придумал. Я хочу, чтобы ты выпил его, — и он невинно улыбнулся. — Кого его? — не понял Эчизен. — Не кого, — хихикнул тенсай и кивнул куда-то в сторону, — а вон его. Рема обернулся, проследив за взглядом товарища, и глаза его испуганно расширились. Там, куда смотрел Фуджи, на полках теннисистов, где в основном стопкой лежала одежда, висели сумки и ракетки, на одной из полок стояла до дрожи знакомая бутылка с трубочкой в ней и надписью сбоку. «Инуи». Эчизен побледнел. На зрение он никогда не жаловался. — Нет-нет… ты хочешь меня отравить? Я не буду его пить! Ни за что! Я умру! — О, так ты отказываешься? — обеспокоенно нахмурился Фуджи, но брюнет готов был поклясться, что тот улыбается про себя, с наслаждением обдумывая наказание. Рема сглотнул. Больше, чем что-либо, больше, чем дьявольский сок Инуи, он ненавидел проигрывать. Он нервно пробежал язычком по вмиг пересохшим губам. — Я… — Да никто не собирается тебя травить, черт подери! — внезапно прорезался в его мыслях яростный вопль. «Кевин?.. — Эчизен непонимающе нахмурился. — Откуда?.. Он же не в команде… я вообще не знаю его еще…» — Мистер Смит, пожалуйста, ведите себя потише, — раздался следом спокойный, тихий, немного усталый и незнакомый голос. — Помните, что вы находитесь в больнице. — Да я!.. — Мистер Смит! — Эчизен поморщился от внезапного строгого окрика. — Извините… я забылся, — без капли раскаяния в голосе произнес блондин. Возвращаться в реальность было несколько непривычно. Мыслями Рема был еще там, во сне, полном воспоминаний. О средней школе, тренировках, Сейгаку… они оказались неожиданно четкими и яркими, словно все происходило только лишь вчера, а не почти десять лет спустя. «Надо съездить к ним, — неожиданно решил он. — Кажется, как раз осенью в Токио будет проводиться турнир…» Эчизен открыл глаза и увидел перед собой белоснежные стены палаты, скромные букеты цветов в вазах, что стояли на широком подоконнике, журнальном столике и прикроватной тумбочке, а также капельницу, приросшую рядом с кроватью и протянувшуюся к его руке. Окинув ее недовольным взглядом, он тихо цыкнул, тут же привлекая к себе внимание присутствующих. — Рема! — Кевин мгновенно подскочил к кровати, всем своим здоровым телом нависнув над брюнетом и впившись в него обеспокоенным взглядом. — Как ты себя чувствуешь? — Как бревно, — проворчал тот. Он попытался пошевелить рукой, и все тело отозвалось свинцовой усталостью. — Что я здесь делаю? — А что могут делать в больнице? — огрызнулся блондин. — И как я здесь оказался? — закатив глаза, сухо поинтересовался теннисист. — Как? — вытаращился на него друг. — Как?! Это я должен у тебя спрашивать, а не ты! — Убавь громкость, — поморщился Эчизен. Кевин шумно вздохнул. — Ты что, ничего не помнишь? Рема задумался. — Помню… был матч. В Цинци. Я вроде выиграл? — Выиграл, — мрачно усмехнулся Смит, — а потом свалился в обморок прямо в раздевалке, — Эчизен похолодел, широко распахнув глаза. Заметив это, Кевин покачал головой. — Расслабься, никто ничего не знает. Ну, почти, — поправился он. — Милашке Даррелу удалось все скрыть от международной прессы и договориться с особо прыткими местными журналистами, чтобы те не упоминали об этом «досадном недоразумении» в своих статьях. Хотя как он ухитрился утащить тебя, бессознательного, с арены прямо в больницу, чтобы всякие дотошные личности этого не заметили… не представляю. Золотой у тебя менеджер, хоть и настырный до жути. Эчизен рассеянно кивнул, осмысливая услышанное. — Молодой человек, — тактично кашлянул врач, привлекая, наконец, внимание к своей персоне, — у вас было обезвоживание и сильнейшее переутомление. За последние дни ваше состояние стабилизировалось, но в ближайшем будущем я бы настоятельно советовал вам не злоупотреблять физическими нагрузками. А лучше вообще забыть о них на некоторое время и дать организму полностью восстановиться. — Что? — непонимающе воззрился на него брюнет. — Правильное питание три раза в день, здоровый крепкий сон, регулярный массаж и никакого тенниса, — припечатал пожилой мужчина, строго взглянув на юношу. — Несколько дней как минимум, а лучше — неделю. Эчизен нахмурился, мрачно посмотрел на врача исподлобья и открыл рот, но, вновь пошевелив рукой и ощутив неприятную, царапающую по всему телу усталость, обреченно вздохнул, закрыл рот и нехотя кивнул. — Вот и замечательно, — довольно хмыкнул врач. — Пока что я вас оставлю, но вернусь через пару часов. Если вам что-то понадобится, вызовите медсестру. Кнопка вызова справа от кровати. Отдыхайте, — он кивнул, удостоверившись, что пациент все услышал и понял, но прежде чем уйти, повернулся к блондину, адресовав ему хмурый предупреждающий взгляд. — Полчаса, не больше. — Да, да, — закатил тот глаза. — Полчаса, и я выметаюсь. Как скажете, док. Мужчина недовольно поджал губы, но более ничего не сказал и вышел из палаты. Убедившись, что дверь плотно закрыта, Кевин подхватил один из стульев, поставил его рядом с кроватью, повернув спинкой вперед, и оседлал. Рема вздохнул, откинувшись на подушки и мрачно уставившись в потолок. — У меня нет времени торчать здесь, — проворчал он. — И какая, к черту, неделя отдыха в середине сезона?! — Притормози, ладно? Остынь, — хмуро посмотрел на него блондин. — Врач прав, тебе стоит передохнуть. Ты так загоняешь себя, причем, заметь, уже не первый год, что я удивлен, как ты не свалился с ног раньше, а продержался до сих пор. — Ничего подобного, — нахмурился друг. — Перестань, — отмахнулся Кевин, — ты и сам все прекрасно знаешь, так что просто прими как данность и не спорь. Отдыхай. От этого, говорят, еще никто не умирал, — он ухмыльнулся, — и ты переживешь. Эчизен насмешливо фыркнул. — Как скажешь, мамочка. Как только US Open пройдет, так сразу и уеду отдыхать от всех вас подальше. — Все мы знаем, где это твое «подальше», — ехидно отозвался Смит. — Он, кстати, тоже не должен был ни о чем узнать. — Вот и хорошо. — Мда? У вас разве не те отношения, когда оба всё друг о друге знают, а другой так и вовсе следит за каждым твоим шагом и узнает обо всем, что с тобой происходит, в первые же пять минут? — Нет. — Нет? — Нет, и захлопнись уже. У меня от твоей болтовни голова разболелась. — Не ври, если не умеешь. — Заткнись. — Ха! У меня есть еще двадцать минут, так что терпи. А потом спи, сколько влезет. Эчизен вздохнул. — Давно я здесь? — Два дня, и пробудешь еще столько же, пока не придешь в норму. Ну, или пока этот старый хрыч не выпустит тебя из своих объятий. — Ужасно, — поморщился Рема, — избавь меня от своих метафор. — Но ты ему реально понравился, я видел. — Не мели чепухи. — Это ты не свети вокруг своей восточной наружностью. — Мне что, чадру носить прикажешь? — закатил глаза юноша. — Ага, круто бы смотрелся на корте, — ухмыльнулся Смит. Подхватив с тумбочки ажурную салфетку, он закрыл ею половину лица и замахнулся одной рукой, изображая подачу. — Twist… twist… тьфу! Ткань в рот попадает, — фыркнул он и небрежно отбросил салфетку на место. А Эчизен негромко, но весело рассмеялся. — Вот сам и надевай. — Хрен тебе. Обойдешься. — К твоим глазам и светлым волосам отлично пошла бы голубая, — откровенно издевался брюнет. — Черта с два! — Хотя, конечно, с твоим-то здоровенным ростом… — Эчизен, захлопнись сейчас же. — У тебя осталось еще пятнадцать минут, так что терпи, — ухмыльнулся тот. — Ты невыносим! — Благодарю. — Это был не комплимент. — Я старался. — Это был НЕ комплимент. — Да, да… ты, кстати, разве не должен быть в Канаде? — поинтересовался Рема. — Я вернулся в тот же день, что мне позвонил твой Даррел, — усмехнулся Кевин. — Только домой зашел, как он тут как тут, так что пришлось разворачиваться и ехать обратно в аэропорт. После его слов в палате воцарилась тишина. — Извини, — тихо произнес брюнет. — Все в порядке. Они снова замолчали. Бесцельно обводя взглядом просторную, отдельную палату, Эчизен, наконец, спросил, нарушив тишину: — А откуда цветы? — недоуменно изогнул он бровь. — Если Даррел все уладил… — Почти все, — напомнил ему Смит. — Парочка журналистов все-таки умудрилась узнать о твоем состоянии, и хоть твой менеджер с ними договорился, они прислали тебе цветы с самыми лучшими пожеланиями. Может, втайне надеются на интервью? Не каждый день первая ракетка мира падает в обморок сразу после матча. Эчизен нахмурился. — Я только сейчас всерьез задумался, как же Даррел от них избавился… — мрачно пробормотал он. — Дал что-нибудь взамен? — предположил друг. — Какую-нибудь интересную, но не особо важную информацию? Или снимки тебя в неформальной обстановке? — он широко ухмыльнулся. — Может быть, когда ты спишь? — Захлопнись, — процедил юноша. — Он бы никогда… — …не пошел на такое? Ну-ну, наивный. Ты же сам прекрасно его знаешь. Эчизен похолодел. Только сейчас задумавшись, он серьезно обеспокоился. Но все-таки, что бы там ни было, Даррел бы никогда не отдал что-то компрометирующее… смущающее — возможно, но только чтобы слегка повеселить публику и вызвать очередные симпатии. Как бы самому теннисисту это ни было неприятно. — Ладно, — хлопнув себя по бедрам, Кевин ловко поднялся со стула и потянулся. — Пойду обратно к себе в отель, а ты отдыхай. Приду завтра. И чем быстрее ты поправишься… — он вдруг ухмыльнулся и загадочно подмигнул, — тем быстрее мы рванем подальше из Цинци. — Куда рванем? — не понял Рема. — До US Open осталось меньше двух недель. — Ты забыл, что сказал тебе врач? Неделю отдыха и никаких физических нагрузок! — Но… — И никакого тенниса! — нет, он точно издевается. А судя по широкой ухмылке, это доставляло Смиту особое удовольствие. — И что же ты задумал? — точно зная, что на открытый чемпионат поедет в любом случае, без особого интереса спросил юноша. — А я разве не сказал? — удивился Кевин и самодовольно усмехнулся. — Лас-Вегас, детка! Забудем обо всем на несколько дней и будем отдыхать, как предписал врач. — Лас-Вегас? — уставился на него Рема. — Сейчас? Ты издеваешься? — Не сейчас, а как только тебя выпишут, — ухмыльнулся друг. На что Эчизен лишь покачал головой. — Придурок, — а потом его глаза вдруг удивленно расширились. — Погоди… ты сказал, на несколько дней?.. И, к его удивлению, Смит заговорщицки приложил палец к губам. — Ты что, разве не знаешь? За пару дней в Вегасе отрываются так, что заряда на месяц вперед хватает! Реме казалось, что он неправильно понял мысль блондина. Но эта его самоуверенная ухмылка и прямой взгляд уверяли, что он понял его совершенно, абсолютно верно. И, не веря, что они действительно рванут на другое побережье всего за считанные дни до турнира, юноша ухмыльнулся в ответ. Вегас, так Вегас. В конце концов, там он еще ни разу не был. Но, пару дней спустя выписавшись из больницы, уже сидя в самолете, Эчизен вдруг понял, что совершенно не хочет в «город разврата». Сейчас ему, как никогда, хотелось просто отдохнуть. Только самолет приземлился в Вегасе, спустившись с трапа и не покидая аэропорта, он взял билет на ближайший рейс до Лос-Анджелеса. Кевин, несколько минут поворчав для виду, присоединился к нему, прежде взяв с брюнета обещание, что они сюда еще вернутся и обязательно промотают чертову кучу денег. Чуть больше часа спустя западное побережье встретило их знойным ветром и ласковыми лучами заходящего солнца, а родной дом — тишиной и отсутствием намеков на какое-либо присутствие здесь старшего из братьев. Переступив порог и оглядевшись, Рема сдержал вздох, ничуть не удивленный. Рега пропадал не в первый раз и, как минимум, на несколько недель, мерно перетекавших в месяцы, а возвращался столь же внезапно, как и исчезал, когда все его «дела» неожиданно заканчивались или же случайно приводили его на несколько дней обратно в Нью-Йорк. Эчизен искоса посмотрел на Кевина. А тот, беспечно насвистывая очередной популярный мотивчик, подхваченный с радио в такси, с интересом вертел головой, осматривая нежилой дом и переходя из одной комнаты в другую, изучая, на ходу смахивая со столов и стульев пыль. Казалось, Смит и думать забыл о старшем из братьев еще три месяца назад, когда тот в очередной раз исчез, не дожидаясь возвращения блондинки и Ремы с Ролан Гарроса. Машинально следуя за другом-соперником и глядя в его широкую спину, Эчизен не в первый раз задумался об отношениях, вот уже несколько лет связывавших брата и Кевина. Он не вмешивался в их дела, равно как и в чьи-либо другие, его не касающиеся и не интересовавшие. Но Рега был его братом, пускай и не самым лучшим образцом для подражания, а Кевин — надежным, близким другом и отличным спарринг-партнером. И волей-неволей, находясь в непосредственной близости от этих двоих (и, надо было признать, совсем немного переживая, как они до сих пор не переубивали друг друга), наблюдая за ними, Эчизен задумывался: а есть ли между ними вообще какие-то отношения? Порой он совсем не понимал ни Смита, чхавшего на все гулянья Реги, ни брата, по полгода пропадающего неизвестно где, но неизменно возвращающегося живым, невредимым и до ужаса язвительным, как и всегда. Эчизен еле слышно вздохнул и тряхнул волосами, избавляясь от занудных мыслей. Эти двое столько раз сходились и расходились, что уже, кажется, сами сбились со счета и давно плевать хотели, в каком на этот раз состоянии находится их связь. Как будто понятия «вместе», «раздельно», «параллельно», «никоим образом» их совершенно не касались. Они просто пересекались во времени и пространстве, на несколько мгновений, минут, часов или дней соприкасались общими гранями, а потом вновь расходились, занимаясь своими делами, и, казалось, напрочь забывали друг о друге, пока жизнь не сводила их вновь. — Эй! — Рема моргнул, очнувшись от собственных мыслей, и воззрился на обернувшегося к нему Смита. — Надо бы запастись продуктами, пока ближайшие магазины не позакрывали свои лавочки. Если не уже. Или закажем пасту и пиццу? Точно! Устроим себе вечер вредной еды, — он рассмеялся, направившись к сумке на поиски телефона, а Эчизен хмыкнул, закатив глаза, и чуть улыбнулся. И вправду, стоило немного передохнуть.* * *
— Итак, — оставшись в конференц-зале одни, пожилой представительный мужчина, с иголочки одетый в модный дорогой костюм, что так удачно скрашивал несколько лет его почтенного возраста, лукаво взглянул на молодого президента. — Как справляется мой сын? Атобе собрал лежавшие на столе бумаги, быстро их перелистал, положил сверху протокол сегодняшнего собрания, после чего убрал в кожаную папку и бросил короткий взгляд на наручные часы — до вылета оставался час с небольшим. Мысленно просчитывая, что еще ему осталось сделать до отправления в аэропорт, он, наконец, поднял взгляд на одного из членов совета директоров. — Ваш сын успешно закрыл практику, насколько мне известно. — Ну разумеется, — уверенно закивал тот, — само собой. Но мне хотелось бы знать, как он справляется со своими обязанностями сейчас. Так сказать, на новом месте… Атобе иронично вскинул бровь. — А мне казалось, ваш сын по-прежнему мой секретарь, и больше его ни на какую должность не назначали. Или я чего-то не знаю? Старший Джулиан сдержанно усмехнулся. — Я имел в виду, в новых обстоятельствах, — поправился он. — Теперь, когда он не просто студент-практикант, а полноценный работник штата… — Переживаете? — осведомился Атобе. — Проявляю интерес, — чуть улыбнулся мужчина. — Какой родитель не гордится успехами своих детей и не беспокоится об их будущем? — Действительно, — попридержав сарказм, хмыкнул Кейго. Стоило бы вспомнить о том, кто именно постарался, минуя все проверки безопасности и череду собеседований, представить свое чадо перед нужными людьми, точно зная, каков будет результат. Впрочем, как раз в этом и не было ничего странного и удивительного. Все, как и везде, держалось на связях и отношениях. — Можете не беспокоиться, — лениво взмахнув рукой, произнес Атобе. — До сих пор ваш сын не приносил мне каких-либо неприятностей, и я надеюсь, что так будет впредь. Старший Джулиан невольно нахмурился и поджал губы. Он довольно давно знал и общался с семейством Атобе, чтобы сейчас в небрежно оброненной фразе уловить едва заметную, очень тонкую похвалу. Что ныне покойный Лиам, что его наследник — оба не разменивались по мелочам, были строги и редко выказывали свое одобрение напрямую. И как же это раздражало. Хотя, казалось бы, живя в их мире, давно стоило привыкнуть к недосказанностям, дымчатым намекам и постоянной умственной игре. Остудив собственное глухое раздражение, мужчина вежливо улыбнулся. — Рад это слышать. Надеюсь, и после того, как Эмили вернется из декретного отпуска, он сможет вам пригодиться. — Вполне возможно, — благосклонно кивнул Атобе. В дверь раздался негромкий вежливый стук. — Войдите. — Сэр, — в конференц-зал вошел невысокий темноволосый юноша и остановился там же, возле порога. — Машина ждет вас внизу. Атобе посмотрел на часы — до запланированного вылета оставалось пятьдесят пять минут. — Ошитари на месте? — осведомился он. — Едет в аэропорт. Будет там минут через двадцать. — Хорошо. Поднявшись из-за стола, молодой человек подхватил кожаную папку с документами, мельком оглядел просторный, почти пустой конференц-зал и, убедившись, что ничего важного не оставлено, взглянул на старшего Джулиана. Тот также поднялся из-за стола, понимая, что уже в любом случае пора уходить. К тому же, дела не ждут, и он узнал достаточно из того, что ему было нужно. — Прошу меня извинить, — уверенно пожав протянутую руку, небрежно произнес Атобе. — У меня еще есть некоторые дела. Джулиан проводит вас. — Я и сам помню дорогу, — усмехнулся мужчина. — Но с сыном переговорил бы, пока вы не улетели в Женеву. — Как вам будет угодно, — хмыкнул блондин и перевел взгляд на секретаря. Тот, казалось, только и ждал, когда на него посмотрят, готовый сиюминутно выполнить любое поручение. — Десять минут. Как закончите, не задерживайся и спускайся вниз. Опоздаешь — я не буду тебя ждать. — Есть, сэр, — серьезно кивнул юноша и посторонился, пропуская Атобе в холл. Тот, не оборачиваясь, направился к своему кабинету, оставляя Джулианов наедине. Подождав немного, пока не стихнут в отдалении шаги, Артур внимательно посмотрел на своего старшего сына, а встретив в ответ такой же прямой и решительный взгляд, довольно усмехнулся. — Ты хорошо справляешься, мой мальчик. — Стараюсь, — насмешливо хмыкнул тот. — Лед тронулся? Юноша скривился. — Даже не треснул, — неохотно признался он. — Разве? — отец удивленно нахмурился. — Мне показалось, Атобе весьма доволен тобой. На что Энтони лишь недовольно фыркнул: — Моей работой он доволен, не более. Как видишь, из меня вышел отличный секретарь, — ехидно добавил он. — И зачем только пошел на юриста? Старший Джулиан помрачнел. — У вас ведь не такая большая разница в возрасте, почему ты никак не можешь сблизиться с ним? Столько времени прошло! — Да плевать он хотел на пару лет разницы, — раздраженно отозвался сын. — Он мой начальник, я — подчиненный, субординация, чтоб ее. Он меня ни на дюйм не подпускает к себе. Я даже заикнуться боюсь о чем-либо, кроме работы! — Тише, — шикнул мужчина и, проведя рукой по посеребренным на висках волосам, устало вздохнул. — Ладно, время еще есть. Эмили вряд ли выйдет из декретного отпуска раньше следующего года, а то и больше. Сначала родит, потом будет сидеть с ребенком. За это время тебе нужно будет подобраться к Атобе поближе. — Мне порой кажется, что это просто невозможно, — недовольно проворчал себе под нос юноша и вздохнул. — Я понял, отец. Буду точить лед дальше. — Именно, — кивнул Артур и ободряюще похлопал сына по плечу. — А теперь беги, десять минут почти истекли. Не хорошо опаздывать и заставлять президента ждать. Энтони чуть ухмыльнулся и наклонил голову. — Есть, сэр. Успев созвониться с Ошитари и выяснив, что тот уже добрался до аэропорта, Атобе сидел в лимузине, вальяжно перекинув ногу на ногу, и просматривал план международной банковской конференции, что должна была начаться в Женеве послезавтра и продлиться несколько дней. Не то, чтобы Атобе горел желанием на ней присутствовать, но положение и обстоятельства обязывали — ему предстояло сказать вступительную речь. К тому же, после конференции у него было запланировано несколько личных встреч с важными людьми, и только ради них стоило оторваться от дел и лететь в Швейцарию. Если все пройдет гладко, а переговоры окажутся успешными, он не задержится на континенте дольше недели. Отложив документы в стороны, Атобе посмотрел на наручные часы. До вылета оставалось сорок минут. Дверца машины распахнулась, и в салон, чуть запыхавшись, влетел младший Джулиан. — Простите, — взволнованно пробормотал он, пытаясь восстановить дыхание, — я опоздал. Атобе хмыкнул и демонстративно постучал по тонкому корпусу часов. — Успел за минуту до. Юноша перевел дух и заметно расслабился. Тонкие пальцы ослабили узел галстука и пробежались по пуговицам, расстегивая пиджак. — Я все проверил и закрыл, — отчитался он, чувствуя, как мягко и почти бесшумно трогается с места лимузин, а внушительное здание банка остается позади на последующие несколько дней. — Хорошо. Хотя в этом не было особой необходимости, — Атобе хмыкнул. — Охрана не просто так получает свое жалование. — О, — Джулиан приоткрыл рот и, удивленно моргнув, смущенно рассмеялся. — Действительно. Ему показалось, что атмосфера в салоне значительно потеплела, и юноша расслабился окончательно. Гадая, как же пройдет их следующая неделя, он с интересом посмотрел на неприступного блондина, и настроение его поползло вниз. Атобе не обращал на него ровным счетом никакого внимания, вновь вернувшись к документам. А несколько минут спустя, убрав бумаги в дипломат, и вовсе откинулся назад, устало прикрыв глаза. И Энтони сам не заметил, как задержал дыхание, залюбовавшись тонкими чертами лица. Они были почти ровесниками. Атобе сам не так давно окончил университет, прежде чем взял бразды правления в свои руки. Может, и преждевременно, но в связи со смертью предыдущего президента это было неизбежно. Семейному делу возраст не помеха, только не в роду Атобе. Главное, чтобы наследник был совершеннолетним и психически здоровым, а всему остальному его и так обучали с детства, как самым разумеющимся вещам. Может, в этом все дело? Воспитание и лежавшие на плечах обязанности. Они делали молодого человека значительно старше своих лет и заставляли смотреть на него совершенно иначе. Не как на вчерашнего студента, но сильного, уверенного в себе бизнесмена, четко знающего, чего он хочет и как это получить. Смотря на него и стараясь не обманываться смягчившимися в полудреме чертами лица, младший Джулиан задумался, невольно прикусив щеку изнутри. Как? Как втереться в доверие к Атобе, если он никому не доверяет и всех кругом словно видит насквозь? От его пронзительного взгляда иногда становилось просто страшно, и Энтони решительно не представлял, как ему разбить этот неприступный лед.* * *
Рема захлопнул за собой дверь, отсекая все посторонние звуки, и, наконец, с облегчением вздохнул в воцарившейся кругом относительной тишине. Порой он жалел, что звуконепроницаемой была только квартира, а не каждая комната в отдельности. Даже сейчас, находясь в своей спальне, он слышал, как через стенку и закрытую за спиной дверь доносятся отголоски громкой музыки, разговоров и взрывов веселого смеха. Вчерашняя вечеринка в честь победителей US Open и завершения турнира каким-то неведомым образом переместилась из ресторана отеля к нему домой. Рема даже не стал задумываться, как так вышло, только мысленно сказал Смиту спасибо хотя бы за то, что тот додумался прихватить с собой не весь зал, а лишь его крохотную часть. Иначе квартира просто не выдержала бы наплыва стольких гостей и разгоряченных прошедшим турниром теннисистов. На ходу стягивая тонкую полоску галстука, Эчизен обошел застланную темным покрывалом двуспальную кровать, взял с тумбочки пульт управления и поочередно щелкнул по нескольким кнопкам. Плотные, цвета черного дерева, протянувшиеся вдоль двух смежных стен тканевые жалюзи почти бесшумно начали подниматься вверх, обнажая скрывавшиеся под собой окна в пол, и плавно, неспешно открывали вид на раскинувшийся внизу ночной город. Несколько лет назад Рема здорово переживал, когда понял, что фактически дал брату с другом полный карт-бланш и на выбор квартиры, и на ее дизайн. Уезжая обратно в Японию, он выставил перед ними всего три условия: минимум мебели, максимум пространства и подальше от центра. И кто бы мог подумать, что эта парочка сделает все именно так, как он попросил, и даже больше. Каким-то неведомым образом они угадали, что именно нужно было брюнету, когда он сам еще не вполне осознавал, какой представляет свою собственную квартиру. А впервые переступив порог и обойдя все комнаты, с удивлением понял, что ему все нравится. Действительно нравится. Стоило, пожалуй, всерьез опасаться, насколько хорошо Рега и Кевин знали его предпочтения и вообще его самого. Отброшенный за спину галстук упал на кровать. Сверху него приземлился небрежно скинутый пиджак, такой же черный, как и весь вечерний костюм теннисиста. Рема мрачно усмехнулся, только сейчас заметив, что даже пуговицы на рубашке были подобны черному агату, едва ли не сливаясь по цвету с прохладным шелком. Dior очень точно уловили его настроение и весьма удачно подготовили для него костюм, — юноша не собирался веселиться и праздновать, только не после того, как, посеянный под первым номером, на одном из любимейших турниров провалился в четвертьфинале. Легко пробежавшись вдоль линии пуговиц, освобождая их из петель, Эчизен сбросил рубашку на кровать, но не рассчитал, и та бесформенным ворохом опустилась возле его ног. За стеной все также играла музыка, только теперь чуть тише, и по-прежнему раздавались взрывы хохота. Рема устало зевнул и потянулся. Освободившись от брюк и оставив их валяться на полу, он скрылся в ванной, намереваясь по-быстрому принять теплый расслабляющий душ. Веселиться со всеми не хотелось — не было ни желания, ни повода. Собственный проигрыш Эчизена разочаровал, но не бывает побед без поражений. В конце концов, это спорт, и никогда не знаешь наверняка, каков будет результат. А проигрыш, каким бы горьким и ненавистным он ни был, наказывал за совершенные ошибки и показывал твои слабые места. Но не в четвертьфинале было дело. Стоя под теплыми струями воды, Рема скользнул рукой к правому плечу, несильно сжав. В памяти мгновенно всплыли слова седого врача, что заглянул к нему тогда, несколько недель назад в Цинци, перед самой его выпиской. «Поберегите свое плечо, — серьезно произнес он, — уменьшите нагрузку. Или оно может однажды не выдержать. И, боюсь, как бы ни произошло это слишком скоро». «В Лондоне тебя будет ждать твой лечащий врач, — сообщил ему недавно Даррел. — Я рассказал ему обо всем, и он остался очень недоволен». «Ну, спасибо». «Не ехидничай, Рема, твое здоровье — это не шутки. Так что сделай доброе дело, позаботься о себе, слушайся врачей и делай все, как они говорят. А я пересмотрю твое расписание на остаток года». «Вычеркнешь все пресс-конференции, шоу и интервью? Отлично, они всегда меня раздражали». «Это невозможно, сам знаешь. Нельзя, чтобы пошли слухи о твоих проблемах со здоровьем». «У меня нет проблем». «Да, именно так. Прекрасный самоуверенный тон и надменный взгляд, как раз то, что нужно. Вот так и будешь отвечать, если начнут спрашивать…» Закрутив краны, Эчизен ступил на холодный, выложенный плиткой пол и машинально поджал пальцы ног. Неприятный разговор никак не лез из головы, надолго оставив после себя горький осадок. Накинув на плечи большой махровый халат, мгновенно впитавший в себя сбегающие по коже остатки влаги, Рема затянул пояс и, выключив свет, вернулся в спальню. Вещи все также лежали, разбросанные, но он оставил их без внимания, пройдя мимо и упав лицом вниз на застеленную кровать. И тут же поморщился, почувствовав, как заныло плечо. Не резко, но неприятно, подобно старой травме, внезапно давшей о себе знать. Вот только серьезных травм у Эчизена пока еще не было, и такие ощущения настораживали, словно предвещали скорую беду. Перевернувшись на спину, молодой человек задумчиво посмотрел в потолок и только сейчас ощутил, что в комнате он находится не один. Запоздало уловив рядом чужое присутствие, Рема тотчас же напрягся. Он не любил, когда нарушали его уединение, а в спальню и вовсе никого никогда не пускал, ревностно оберегая свое личное пространство. Исключением были разве что брат с Кевином, но даже они предпочитали лишний раз порог комнаты не переступать. Вряд ли Смит изменил выработанной привычке, тем более что отголоски его громкого задорного смеха периодически доносились из-за стены. Значит, то был кто-то чужой. И пусть все они, собравшиеся своей небольшой тесной компанией здесь, в неформальной обстановке, подальше от журналистских камер и холодного неуютного официоза, так не похожего на теплую дружественную атмосферу кортов, были не только соперниками, но и друзьями. И пусть все они были сильны, очень сильны и принадлежали к первой десятке, давно и уверенно сместив с насиженных мест «старичков». Такие молодые, абсолютно разные и одинаково невероятно успешные. «Новое поколение открытой эры», как нередко отзывалась о них пресса. Все равно. Рема слишком ценил свое личное пространство и редко выпадавшие минуты спокойствия, чтобы сейчас мог позволить кому-то из приятелей так безжалостно и нагло нарушить свой долгожданный покой. — Ты ошибся дверью, — сухо произнес он и, приподнявшись на локтях, мрачно посмотрел на нарушителя. — Здесь нет ничего интересного, так что можешь закрыть дверь с той стороны. Черные, как смоль, и слишком длинные для юноши волосы обычно были забраны в высокий хвост или повязаны узлом, но за последние несколько часов беспорядочно разметались по плечам, обрамляя загорелое лицо. Рваная челка спадала на лукаво сощуренные серо-зеленые глаза. Знаменитые своей жестокой проницательностью, сейчас они были подернуты легкой пеленой, но смотрели все также пристально, изучающе. И взгляд их казался неоправданно глубоким. Подпирая спиной дверь, одну руку молодой человек убрал в карман брюк, а второй небрежно держал высокий бокал, на дне которого еще плескались остатки шампанского. — Совсем-совсем ничего? — насмешливо протянул он и улыбнулся, медленно обводя взглядом лежавшего на постели юношу. — Позволю себе не согласиться. Обстановка здесь очень даже ничего… — он заглянул в подозрительно прищурившиеся кошачьи глаза и, хмыкнув, перевел взгляд на протянувшиеся от пола до потолка окна, остановившись на отражении теннисиста в стекле. — Очень, — глухо повторил он и, поднеся бокал к губам, одним махом допил остатки дорогого вина, не видя раскинувшегося за окном города. — Ноэль. — М-м-м? Поигрывая пустым бокалом, словно ракеткой, парень охотно перевел взгляд с отражения в стекле на самого Эчизена и, поймав на себе его пристальный взгляд, не удержался от призывной улыбки. На щеках тут же расцвели симпатичные ямочки, делавшие его моложе на несколько лет, превращая почти в мальчишку. — Ты… — Рема внимательно посмотрел на него, слегка наклонив голову на бок. «Не выглядишь счастливым, как несколько часов назад». — Напраздновался уже. Иди спать. — Успеется еще, — фыркнул тот, отлипая от двери, и лениво потянулся. Размяв мышцы шеи, он вновь взглянул на хозяина квартиры и не удержался: скользнул взглядом по изящным ключицам, так и манившим к себе в вырезе халата, по острым коленкам и подтянутым икрам, не скрытым махровой тканью, по узким стопам, сейчас показавшимся такими аккуратными и трогательными… Ноэль проглотил вязкую слюну, чувствуя, как дышать отчего-то становится тяжелее, а в теле поднимается приятный жар. — А впрочем, — охрипшим голосом произнес он, — твое предложение мне нравится. Приглашаешь? — и парень ухмыльнулся. Не дожидаясь ответа, он поставил бокал на низкий комод, удобно пристроенный для различных мелочей и протянувшейся от стены до самой кровати, и неторопливой, вальяжной походкой направился к постели. Но не успел преодолеть последние сантиметры, как ему в живот уперлась нога, заставляя остановиться в двух шагах от кровати и не позволяя подойти ближе. — Хм, — задумчиво выдал француз, с интересом оглядывая возникшее препятствие. Хорошенькое такое, соблазнительно длинное препятствие… — Ты что творишь? — прошипел Рема, угрожающе прищурившись. — А на что это похоже? — ухмыльнулся тот. — Ты пьян. — Совсем чуть-чуть, — легко согласился Ноэль и тут же возразил: — Но мне можно, я ведь выиграл турнир! С чем ты меня, кстати, до сих пор не поздравил, — он насмешливо посмотрел на брюнета. — Итак, где мое поздравление от прошлогоднего чемпиона? — Поздравляю, — огрызнулся тот. — А теперь проваливай. — Ну, не-е-ет, так совершенно не пойдет, — юноша недовольно поцокал языком. — Мне нужны… чувства, — с придыханием почти прошептал он и, положив ладонь на упиравшуюся ему в живот ногу, нежно помассировал подъем стопы. Рема попытался вырваться, но теперь уже Ноэль держал его, не отпуская. — Да… от тебя мне нужны именно чувства, — еле слышно прошептал он. — Отпусти, — процедил теннисист, яростно сверкнув глазами, в которых не осталось и намека на сон. — Или будет больно и обидно. — Что же ты такой неприступный… — покачал головой молодой человек и тихо рассмеялся, переходя на икры. — Знаешь, Эчизен, ни за что не поверю, что ты у нас не по мальчикам, — Рема мгновенно похолодел и незаметно для чужого взгляда с силой сжал пальцы в кулаки. — Слишком ты… — Ноэль наклонился ниже и, опаляя своим теплым дыханием кожу, смотря прямо в золотистые глаза, прошептал: — Сексуальный, чтобы оставаться одному. А с девушками тебя никогда не видели. Хотя тебя вообще ни с кем не видели, не считая твоей команды и некоторых спонсоров, но я все же рискну поставить на свое предложение. Ну? Что скажешь? — Что моя личная жизнь тебя не должна беспокоить, — прищурившись, холодно отрезал Рема, — от слова совсем. Как и всех остальных. — Но ты ее так оберегаешь… — протянул Ноэль, внимательно смотря на юношу и продолжая неторопливо поглаживать подтянутые икры. — И эта таинственность просто не может не вызывать интерес. — Глядите, кто заговорил словами прессы, — язвительно отметил теннисист. — Могу же я поддержать их хотя бы в этом, — ухмыльнулся француз. — Тем более что это, пожалуй, самый актуальный из всех вопросов, с завидным постоянством поднимающийся практически в каждом интервью с тобой. — Тогда ты отлично знаешь мой ответ, — раздраженно ответил Рема, вновь попытавшись вырваться. Нежные касания чужих рук были неприятны. — Да брось, Эчизен, — усмехнулся Ноэль, — теннис не может быть твоей единственной любовью. Мы ходим в один клуб, ездим на одни турниры, и я вижу, как ты играешь, как тренируешься. Остальные просто слепцы, если видят в твоей отдаче одну лишь любовь к спорту. Многие профи стремятся участвовать в минимуме обязательных турниров, чтобы не подвергать себя лишней нагрузке и не покинуть большой спорт раньше времени инвалидом. Но ты… — взгляд серо-зеленых глаз стал невыносимо острым, словно и не было в нем совсем недавно легкой пелены. — Ты будто бы не знаешь пределов своего тела. Ездишь на турнир за турниром, играешь по несколько недель, и не только весь теннисный мир, но и мы, это «новое поколение открытой эры», задаемся вопросом, откуда у тебя только силы берутся столько играть. И выигрывать. Он замолчал, молчал и Рема. Несколько минут они провели в тишине, слушая доносившийся из-за стены веселый шум и думая о чем-то своем, пока Ноэль не нарушил ее, тихо произнеся: — Нет, это не любовь к спорту. Не только она. Здесь что-то большее… и я хочу узнать что. Эчизен тихонько вздохнул. Весь этот разговор его порядком утомил. — Нет никакой тайны. Я просто люблю теннис. Француз недоверчиво посмотрел на него. — Врешь. — Думай, что хочешь. — Значит, ты один? — пристально посмотрел на юношу Ноэль. Рема тянул с ответом, тщательно подбирая слова. — Ничего не выйдет, — наконец, твердо произнес он, прямо смотря в серо-зеленые глаза. — Почему нет? — Я люблю теннис. — Я тоже, и что с того? Подожди, не перебивай. Я хотел сказать, что мы похожи, ты и я. Мы оба сильны, и тебе ведь нравятся сильные противники? Других ты просто не запоминаешь. Мы оба любим теннис. Мы много времени проводим рядом: на тренировках, турнирах, даже путешествуем и отдыхаем иногда вместе, — чем дольше он говорил, тем сильнее его голос становился все ниже, бархатнее, приобретая любимые многими соблазняющие нотки, а взгляд и вовсе завораживал, потемнев на несколько полутонов. — Как насчет того, чтобы стать немного ближе друг другу, чем просто друзья и соперники? Я давно на тебя заглядываюсь, только ты, кажется, ничего не замечал. Впрочем, не только мои взгляды, что уже не так обидно, — он тихо усмехнулся и осторожно пробежался подушечками пальцев по икрам, скользнув в чувствительную ямку под коленкой. Эчизен вздрогнул, и Ноэль понимающе улыбнулся, глаза его заблестели. — Я предлагаю тебе быть со мной вместе, Эчизен Рема. Или для начала хотя бы просто попробовать, — тот нахмурился и открыл было рот, чтобы возразить, но француз покачал головой. — Я знаю, отношение общественности к геям оставляет желать лучшего, и даже в спорте многие до сих пор предпочитают скрывать свою ориентацию, чтобы удержать спонсоров и не рисковать своей карьерой. Ты хорош, пока показываешь нужные результаты, — молодой человек презрительно хмыкнул, — а стоит оказаться не таким, как все, не «идеальным», как все твои заслуги мигом перечеркиваются, и как будто не ты выигрывал все те турниры и титулы. Что за лживые стереотипы! — в сердцах процедил Ноэль. — Можно подумать, людей действительно заботит, кто с кем спит! Рема молчал, задумчиво опустив голову вперед, так что челка спала на лоб, закрывая глаза. Он слушал, не заметив, как затаил дыхание и замер, весь похолодев. Сжавшиеся в кулаки пальцы бессильно разжались, скользнув по покрывалу. Слова француза отпечатались в памяти пугающими, ледяными буквами, но совсем не те, что хотел донести до него Ноэль. — …но мы сможем постоянно быть рядом, и никому ничего не потребуется объяснять, — донесся до него вновь соблазняющий шепот француза. — У большинства теннисистов отношения на расстоянии, и рано или поздно они заканчиваются совершенно одинаково — исчерпывают себя. Некогда влюбленные пары отдаляются и становятся чужими, не видя друг друга по несколько месяцев, а потом встречаясь всего на несколько дней, максимум, пару недель. Но что они — по сравнению с долгими холодными ночами в одиночестве, и так неделю за неделей, месяц за месяцем? Ничего. Пыль перед глазами. И так когда-то прочные отношения разваливаются без шанса на возобновление. Потому что слишком больно и тяжело жить так. Но у нас… — наклонившись, он, наконец, осторожно прикоснулся губами к поразительно нежной коже. — У нас все будет иначе. Мы будем рядом, будем заниматься любимым делом… и другими приятными вещами, — игриво добавил он, по-мальчишески улыбнувшись и вновь поцеловав голень, наконец, дорвавшись до желанного тела. Вздрогнув от неприятных прикосновений, Рема почувствовал, как хватка неожиданно ослабла, и поспешно отдернул ногу, тут же поднявшись с постели и запахивая халат. Не ожидавший этого, Ноэль покачнулся, попытался удержать равновесие, но выпитый алкоголь дал о себе знать: тщетно пытаясь устоять на своих двоих, парень завалился на кровать. Он хотел перевернуться и снова встать, но тело, оказавшееся в долгожданном горизонтальном положении, решительно воспротивилось каким-либо действиям. Сказалась скопившаяся усталость последних дней, где смешалось все: и матчи, и финал, и празднование, и серьезный разговор с невероятно упрямым японцем… Уже чувствуя, как предательски слипаются веки, Ноэль вспомнил о последнем. — Эй!.. — сонно проворчал он, поворачивая голову на бок и пытаясь краем глаза уловить чужие движения. — Рема! Ты так и не ответил мне. — Спи, пьянь, — раздалось насмешливо в ответ. — Так уж и быть, пожертвую тебе свою кровать. — Только кровать? — Только сегодня, — припечатал тот и усмехнулся. — Извини, но ты не в моем вкусе. — Чт… — казалось, Ноэль просто потерял дар речи и пару раз открывал-закрывал рот, силясь переварить услышанное. — Что?! Не в твоем вкусе?! Да ты издеваешься! — Нет, — пауза. — Почти. — Э-чи-зен… — прошипел француз. — Ну, ты известный засранец… так бы сразу и сказал, а не тянул кота за хвост. — Можно подумать, ты бы тут же заткнулся, — фыркнули в ответ. — М-м-м… наверное, нет, — согласился с ним Ноэль и, широко зевнув, лениво подтянулся выше, поудобнее устраиваясь на кровати. Он уже закрыл глаза, готовый вот-вот провалиться в сон, а где-то рядом раздавалось тихое шуршание одежды, когда, не поднимая век и не шевелясь, француз тихо пробормотал: — Уж не знаю, ради себя или ради кого-то ты так стараешься, но будь уверен: еще немного, и я собью тебя с вершины. Будь уверен, еще немного… я уже подобрался к тебе настолько близко, насколько это возможно… и тогда... я буду в твоем вкусе?.. Последнее юноша проговорил совсем тихо, но Рема услышал. Надев те же брюки и накинув на плечи рубашку, застегнув на несколько пуговиц, он стоял рядом с кроватью и слышал каждое слово. И Эчизен нахмурился: даже в таком состоянии Ноэль говорил серьезно, и отнестись к этому стоило соответствующе. Тем более что он был прав: француз сместил Смита со второй строчки рейтинга и ближе всех подобрался к заветной вершине, продолжая стремительно сокращать расстояние между ними. Мотнув головой, Рема бросил еще один взгляд на парня и, убедившись, что тот уснул крепким пьяным сном, подхватив с тумбочки телефон и выключив свет, тихо вышел из комнаты. Кто-то уже спал, кто-то еще общался, убавив музыку до фонового минимума. Заметив Эчизена, ребята приглашающее махнули ему рукой, но тот лишь покачал головой и под предлогом «подышать свежим воздухом» выскользнул из квартиры. Во всем доме стояла мертвая тишина. Не дожидаясь лифта, юноша сбежал вниз по лестнице, словно и не жил на шестнадцатом этаже. Но мыслей не было, хотелось только одного — как можно скорее оказаться в тишине, подальше ото всех, и ноги сами несли его вперед. А оказавшись на улице, он на миг замер, оглушенный. Вокруг стояла удивительная, успокаивающая тишина, разве что где-то вдалеке были слышны отголоски редких машин, вероятно, такси. Глубоко вдохнув прохладный свежий воздух, Рема невольно вздрогнул и поежился — дорогой шелк был удивительно тонким и не слишком согревал в столь ранний час, когда до рассвета оставалось совсем немного времени. Но он слишком спешил убраться из квартиры, остаться в одиночестве, что не подумал захватить с собой куртку, а возвращаться не хотелось. Он неторопливо шел вперед, убрав руки в карманы брюк в жалкой попытке согреться. Несмотря на кажущуюся внешне расслабленность, взгляд его был сосредоточен. Будто бы мысленно он перебирал что-то, раз за разом, снова и снова, и это ему совершенно не нравилось — в желто-зеленых глазах то и дело вспыхивало раздражение, но словно на самого себя и собственные мысли. Он мотал головой, останавливался, продолжал идти, еще сильнее нахмурившись. А затем раздражение сменялось беспокойством. Легким и таким удивленным, будто бы не знавшим, что оно забыло в этих глазах. А за беспокойством совсем неожиданно шла печаль… тревожная и робкая, она появлялась ненадолго, вскоре разбиваясь о твердую, холодную уверенность в чем-то. И тут же шаг становился свободнее и легче, а с губ слетал едва слышный вздох. То ли облегчения, то ли усталости. Пройдя пару кварталов, Рема в очередной раз достал телефон и начал снова сверлить взглядом дисплей. Никогда раньше он не замечал за собой той неуверенности, что охватила его сейчас. «Чертов Ноэль», — тихо выругался юноша. Но, как ни старался, он не мог выкинуть из головы недавно услышанные слова. Они будто въелись ему под кожу, проникли во все мысли и теперь ежесекундно напоминали о себе. Слишком… слишком похожая была у них с Атобе ситуация. И слишком больно было думать, что они… и у них… у Эчизена перехватывало дыхание и все заледеневало, стоило лишь на миг представить, что между ними все закончится. Да, они виделись не так часто, как хотелось бы, и пусть у обоих была своя жизнь, но… Рема чувствовал себя на своем месте в любой точке планеты, зная, что где-то далеко, в Лондоне, есть Кейго. Его Кейго. К которому он рано или поздно, но приедет — в свой конечный пункт отправления. И, казалось, что Атобе придерживался похожего мнения. Пусть вслух он и не говорил ничего, но Рема видел это в его спокойном, уверенном взгляде, всегда придававшим спокойствия и уверенности и ему тоже. За столько лет он давно уже научился читать его и по выражению глаз, и по жестам, мимолетным касаниям, и был практически уверен в том, что видел… Но теперь вся его вера вдруг пошатнулась, дав трещину. Оброненные слова пустили в душе ядовитые зерна сомнений, и Рема в который раз сжимал телефон, проклиная недавно состоявшийся разговор. «Черт подери, узнай Атобе, о чем я думаю битый час, поднял бы на смех, — остановившись посреди дорожки, Эчизен глубоко вдохнул и выдохнул, насилу успокаиваясь и приводя мысли в порядок. — Точно. Посмеялся бы. И не абы как, а этим своим громким маниакальным смехом», — представив себе это, Рема слабо улыбнулся, а потом и вовсе захихикал, так что плечи его легонько затряслись. И напряжение постепенно выходило из его тела, позволяя тому наконец расслабиться. — Глупый маленький засранец, и чем ты только забиваешь себе голову вместо того, чтобы позвонить мне? — понизив голос, спародировал он недовольного Атобе и тут же рассмеялся. — Действительно, — выдохнул он и улыбнулся, совсем иначе на этот раз посмотрев на дисплей. Но звонить было рискованно, учитывая разницу во времени и плотный график Кейго, и Эчизен по устоявшейся привычке написал несколько смс, развернувшись на одном месте и направляясь обратно, к себе домой.