* * *
- Добрый вечер, мой господин. - И тебе, Бернард, - благожелательно отозвался Атобе и, передав дворецкому пальто вместе с перчатками, огляделся. – Рема уже дома? - Милорд отдыхает у себя. Передать слугам, чтобы разбудили его? - Не нужно, - покачал головой блондин и бросил взгляд на висевшие в холле часы, стрелки которых приближались к девяти вечера. Дворецкий, словно угадав его мысли, вежливо осведомился: - Распорядиться насчет ужина? Прислушавшись к себе и заодно вспомнив, что так и не пообедал, Атобе кивнул. - Да, пусть подадут в мой кабинет. Рема ужинал? - Еще нет, милорд. - Тогда на двоих, через полчаса. Я пока буду у себя. В мое отсутствие кто-нибудь звонил? - Нет, милорд. - Ну и отлично, - молодой человек удовлетворительно кивнул, забрал с кушетки дипломат и, привычно оставляя все заботы дворецкому, направился к витой парадной лестнице. Поднявшись на второй этаж, он буквально на несколько секунд заглянул в свой кабинет, оставил на столе дипломат со всеми документами и, выйдя в холл, направился в противоположную часть крыла, «домашнюю». Прошел мимо своих покоев и остановился у следующих за ними дверей. Привычно не стучась, Атобе приоткрыл дверь, совершенно бесшумно вошел в комнату, сделал шаг и вдруг замер. Звенящая тишина давила. Тяжелые портьеры были привычно раздвинуты, и сквозь французские окна, протянувшиеся во всю стену от пола до потолка, проглядывали опустившиеся на город сумерки. Полутьму спальни рассеивал лишь теплый искусственный свет из холла, что лился через приоткрытый за спиной небольшой дверной проем. Темно-голубые глаза подозрительно сузились, без особых трудностей разбирая в темноте смутные очертания предметов, а затем коротко щелкнул выключатель, озаряя комнату мягким светом. Атобе глубоко вдохнул, совершенно новым взглядом окидывая помещение. Широкая двуспальная кровать, как и всегда, была аккуратно заправлена, а на темно-вишневом, под цвет портьер, покрывале не было ни единой складочки. Все сияло чистотой и лежало на своих местах, и только знакомая теннисная сумка, оставленная в кресле у окна и ярким пятном выделявшаяся на фоне идеального порядка, нарушала опостылевший за два месяца вид пустой спальни. «Отдыхает у себя, значит?» - выключая свет и выходя из комнаты, усмехнулся Атобе, вспомнив слова невозмутимого дворецкого. И он сам не заметил, как по губам его заскользила легкая довольная улыбка. Молодой президент вошел в свою спальню, осторожно прикрыв за собой дверь. Едва слышно раздался щелчок замка. Боковым зрением Атобе отметил включенный в дальнем конце комнаты, рядом с креслом, торшер – единственный источник света, частично развеивавший царившую в комнату полутьму, - и остановился взглядом на просторной двуспальной кровати, все свое внимание сосредоточив на смутных очертаниях свернувшегося клубочком тела. Совершенно бесшумно, утопая в длинном ворсе дорогого ковра, и не спеша блондин подошел к кровати с левой стороны, на ходу ослабляя узел галстука и расстегивая пиджак. Плавно опустившись на мягкую постель, он все не сводил взгляда со спящего теннисиста, вглядываясь в почти невидимые в темноте черты лица. Рука сама собой потянулась вперед, коснувшись торчавшей из одеяла темноволосой макушки, и пальцы начали медленно, наслаждаясь прохладой и шелковистостью, перебирать отросшие прядки. Наклонившись, Атобе нежно, почти невесомо поцеловал юношу в лоб и едва слышно прошептал: - С возвращением домой. После чего поднялся, повесил на один из стульев снятый пиджак и галстук, выключил торшер, погружая спальню в безмолвную тьму, и вышел из спальни, тихонько прикрыв за собой дверь. Перевернувшись на другой бок, Рема покрепче обхватил руками чужую подушку и глубоко вдохнул, втягивая носом сохранившийся запах хозяина спальни. Губы невольно дрогнули в легкой полуулыбке. Зарывшись лицом в мягкую хлопковую ткань, юноша с наслаждением сделал медленный глубокий вдох, дыша таким родным, до щемящей нежности в груди, запахом. Он не мог сказать, какими именно нотами звучал любимый аромат. Он даже не задумывался об этом, точно зная лишь одно: это был чистый, неповторимый запах Атобе, не перебитый дорогим тонким парфюмом и ароматами гелей для душа. Тот самый запах, услышать который, прочувствовать, надеть на себя дозволялось лишь ему. Рема лениво приоткрыл один глаз и встретился взглядом с кромешной темнотой спальни. Некоторое время смотрел прямо перед собой, не видя ничего, кроме весьма смутных очертаний прикроватной тумбочки. Перевернувшись на спину и приподнявшись на локтях, он озадаченным, не до конца отошедшим ото сна взглядом обвел просторную спальню. Тяжелые портьеры были наглухо задвинуты, напрочь скрывая малейший намек на наличие окон, и оставалось лишь гадать, какое сейчас было время суток. Эчизен на ощупь поискал на прикроватной лампе выключатель, щелкнул, и помещение озарилось мягким светом. Он чуть сощурился, моргнул пару раз, привыкая к смене освещения, и снова огляделся. Стрелки старинных напольных часов показывали начало первого ночи. «Долго же я спал», - мельком подумал Рема, поднимаясь с постели и набрасывая на плечи лежавший в ногах, поверх одеяла, домашний халат. Завязывая пояс и выискивая взглядом на полу тапочки, он боковым зрением заметил висевший на стуле знакомый пиджак с перекинутым сверху галстуком. «Кейго? – юноша невольно нахмурился. – Если ты уже пришел, то почему не разбудил? – он снова посмотрел на часы и нахмурился еще сильнее. – И во сколько вообще ты пришел?» Решительно настроенный отчитать блондина за наверняка позднее возвращение, пропуск совместного ужина и за то, что не разбудил по приходу, Эчизен покинул спальню и направился в противоположное крыло особняка. Там, помимо огромной, насчитывавшей несколько сотен книг, библиотеки, по соседству с ней располагался и рабочий кабинет – единственное место, где сейчас мог находиться Атобе. Во всем доме стояла удивительная, абсолютная тишина, и, бесшумно пересекая длинный холл, Рема откровенно наслаждался царившим вокруг покоем. Он уже отвык от ласкающей слух тишины, за время разъездов и выступлений на самых разных кортах волей-неволей привыкнув к постоянной болтовне собственного менеджера, громкому смеху и разговорам друзей-соперников, шумным фанатам и настырным журналистам, предельно вежливым работникам отелей, ресторанов, спортивных клубов и бог весть кого еще, вечно крутившихся рядом. Дверь в кабинет оказалась ожидаемо закрытой, но хоть не запертой изнутри, как бывало раньше. Эчизен только хмыкнул, вспомнив те давние времена, когда они разругивались в пух и прах по важному и не очень поводу и разобиженный Кейго запирался в своем кабинете, не вылезая из четырех стен на протяжении долгих часов. И кто бы знал, сколько еще раз их слишком крупные или слишком глупые ссоры оканчивались бы громким хлопаньем дверей, игнорированием друг друга несколько дней и засевшим в окопах кабинета блондином, если бы в один прекрасный день Рема не сломал в дверях замок. А потом еще раз, и еще, и еще ровно столько же, сколько Атобе приходило в голову поменять в кабинете замки, пока, в конце концов, не махнул рукой, поняв, что бесполезно. Как обычно не стучась, Эчизен едва слышно повернул дверную ручку, вошел в кабинет и, только открыв было рот, чтобы что-то сказать, поднял взгляд и невольно замер на пороге. Готовые сорваться с языка слова слетели с приоткрытых губ тихим выдохом, и пальцы чуть сильнее сжали холодную ручку двери, согревая металл своим теплом. Атобе не сидел за широким дубовым столом, хотя оставленные на гладкой поверхности в легком беспорядке бумаги говорили о том, что какое-то время блондин работал с ними, сидя в рабочем кресле. Тяжелые портьеры глубокого шоколадного оттенка, под цвет стола, книжных стеллажей и журнального столика, наглухо закрывали окна, и будь сейчас день, то ни один солнечный лучик не проник бы внутрь. В комнате оказалось неожиданно прохладно. Был зажжен камин, и оранжево-алые, золотистые язычки пламени игриво взмывали вверх, переплетаясь друг с другом, освещая часть помещения, придавая ему тепла и уюта. И царившая в воздухе атмосфера была удивительно спокойной, приятной… расслабляющей и в то же время позволяющей мыслям собраться, мягко концентрируясь на необходимых вещах. Напротив камина, разделяемый журнальным столиком, стоял низкий черный кожаный диван, по одну сторону от которого, за спинкой, высился аккуратный, идеально вписывавшийся в общую обстановку торшер. Лившийся сквозь плафон теплый свет разбавлял царившую в кабинете полутьму, составляя компанию завораживающему пламени в камине. Склонившись над разложенными на журнальном столике документами, шурша бумагами, отодвигая в сторону ставшие временно ненужными листы и держа наготове карандаш, изредка меняя его на приготовленную рядом ручку, Атобе полностью углубился в изучение бумаг, читая внимательно, то и дело хмурясь, черкая и легким, чуть размашистым почерком быстро приписывая что-то на полях, после чего переходил к следующим, лежавшим в каком-то особом порядке, листам. На нем были «домашние» черные брюки, пурпурная рубашка, верхние пуговицы которой были небрежно расстегнуты, и изящные, в тонкой золотистой оправе, ловившей отсветы пламени, очки для чтения. Эчизен очень редко, буквально по пальцам одной руки можно было пересчитать все те случаи, когда он видел блондина в очках, и теперь жадно вглядывался в захватывающе красивый профиль. Подушечки пальцев закололо сильнее от долго сдерживаемого, так долго невозможного желания, наконец, прикоснуться, медленно провести по рельефным, соблазнительно обтянутым мягкой тканью рубашки, мышцам, легкими, порхающими движениями чертить бессмысленные узоры по аристократически бледной коже. И целовать. Нежно, жадно, долго, страстно, ненасытно, задыхаясь от нехватки воздуха, но все равно не в силах оторваться от любимых губ. По телу стремглав пробежала легкая, колющая дрожь, и Эчизен, глубоко вдохнув, на несколько секунд задержал дыхание, пытаясь успокоить сорвавшееся вскачь биение сердца. Желание отчитать блондина за все сделанное и несделанное растаяло, как дым. Не хотелось привычно обмениваться колкостями, ругаться или ссориться. Хотелось одного – наслаждаться долгожданной близостью, кутаться в тепло чужих объятий, ловить и дарить ленивые поцелуи, просто быть рядом… чувствовать себя дома. Рема сделал несколько бесшумных шагов вперед, толкнув позади себя дверь и позволяя той с тихим, но четким щелчком замка закрыться и единственным звуком разрезать стоявшую в помещении почти священную тишину. - Бернард, мне ничего не нужно, можешь ложиться спать, - даже не повернув головы, молвил Атобе, не отвлекаясь от чтения бумаг. – Рема не просыпался? Теннисист молча ухмыльнулся. Приблизился к президенту вплотную, остановился за его спиной и, наклонившись, томно мурлыкнул на ухо, согревая бледную кожу своим теплым дыханием: - Да, милорд. Как прикажете, милорд, - Кейго от неожиданности вздрогнул, но быстро взял себя в руки и расслабился, только коротко усмехнувшись. А брюнет довольно обвил руками его за шею, наклонился еще ниже, втянул носом одуряющий, сводящий с ума аромат дорогого парфюма и почти невесомо коснулся губами основания шеи. – Милорд Рема? Нет, еще не просыпался. Мне разбудить его? Юноша ясно представил себе, как блондин сейчас ухмыльнулся, а в темно-голубых глазах с самых глубин начало подниматься манящее, затягивающее в плен желание. - Не нужно, - на полтона ниже, с соблазнительной хрипотцой прозвучал глубокий бархатный голос, почти осязаемо лаская слух и не оставляя никаких воспоминаний о минуту назад прозвучавшем деловом, уверенно и спокойно, с привычной властной ноткой, голосе. – Пусть отсыпается. Сделаешь мне массаж? - Неужели вы просите, милорд? – ухмыльнулся теннисист. – И разве вы уже не отпустили меня к себе? Руки его тем временем переместились с шеи Атобе на обтянутые шелковой тканью рубашки плечи. - Для дворецкого ты слишком много болтаешь. - А к ночи я становлюсь словоохотливым. - Я заметил, - не сдержал смешка Кейго. – Массаж, - напомнил он. – Не стой столбом, шевели руками. И посильнее. Эчизен наклонился вплотную к Атобе, слегка подул ему на ухо и, игриво прикусив мочку уха, прекрасно зная, как такая невинная ласка с пол-оборота заводит блондина, томно прошептал, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех: - Как прикажете, милорд. Тот напрягся, а молодой теннисист как ни в чем не бывало начал массировать сильные плечи, сминая гладкую ткань и даже сквозь нее чувствуя проступающий жар желанного тела. Под ладонями знакомо перекатывались крепкие мышцы, и уверенные движения рук постепенно становились все нежнее, от расслабляющего массажа переходя к возбуждающей ласке. Пальцы словно невзначай расправили ворот рубашки, прикоснулись к коже, пробежались по шее и проворно заскользили вниз к груди, поглаживая, лаская, ныряя под прохладный шелк, так резко контрастировавший с жаром сильного тела, и медленно опускались все ниже. - Рема… - рвано выдохнул Атобе. Все документы были напрочь забыты. Осталось только ощущение ловких, очаровательно мозолистых от постоянной игры и тренировок с ракеткой ладоней, что так ненавязчиво сейчас спускались к опасной линии ремня и брюк. Чужое теплое дыхание щекотало кожу шеи, посылая по истосковавшемуся от близости телу трепетную дрожь и сладостное, тянущее внизу живота ощущение. - Что? – совсем тихо спросил юноша. - Иди сюда. Ему не пришлось повторять дважды. Обогнув диван, Рема подхватил полы халата, подняв их выше колен, и под пристальным, внимательно прищуренным взглядом блондина сел к нему на колени, крепко обхватив его ногами за бедра. Золотистые глаза пересеклись с темно-голубыми, и время словно замерло. Они смотрели друг на друга долгие секунды, казавшиеся маленькой вечностью, и не могли оторвать взгляд, проникая словно в самую душу. Недавно ласкавшие руки приблизились к лицу, и пальцы осторожно взялись за золотую оправу очков. Атобе на мгновение опустил веки, словно молча давая согласие, и юноша не глядя отложил очки на журнальный столик за спиной. Неожиданно губы блондина изогнулись в ехидной ухмылке. - Ты уже не пушинка, между прочим, - сварливо заметил он. Эчизен только фыркнул на это. - Слабак, - констатировал он, обхватывая ладонями лицо Кейго, и, наклонившись, поцеловал, мечтая сделать это все последние несколько дней. Юркий язычок игриво обвел тонкие, красиво очерченные губы, подразнивая, молча обещая наслаждение, и Атобе покорно подался вперед, приоткрывая рот и позволяя любовнику, тут же проскользнувшему внутрь, вволю похозяйничать. Их языки сплелись, словно в танце – диком, хаотичном, чувственном, мгновенно захватившем обоих в головокружительный вихрь. Эчизен прижался вплотную, слепо мечтая слиться воедино с горячим, сильным телом. Руки Атобе обвились вокруг него, стискивая и прижимая к себе как можно ближе. Воздуха уже не хватало, и, оторвавшись всего на мгновение, они встретились затуманенными желанием взглядами и рванули навстречу, вновь сливаясь в жадном поцелуе, изголодавшиеся друг по другу, оба не в силах утолить терзавшую жажду. Проворные пальчики соскользнули со скул блондина вниз, порхая, едва касаясь белоснежной кожи, и, протиснувшись меж телами, начали спешно расстегивать пуговицы на шелковой рубашке. Развязали пояс халата, и Рема нетерпеливо передернул плечами. Халат соскользнул до локтей, и Атобе подхватил его, одним резким движением стащив с желанного тела и бросив на пол. От стоявшей в комнате прохлады по обнаженной коже пробежались непоседливые мурашки. Сильные ладони властно легли на узкую спину теннисиста, обжигая первым касанием, вызывая тут же трепетную дрожь, и неспешно провели по столь обманчиво хрупкому телу, согревая своим теплом. Разведя полы рубашки в стороны, Эчизен осторожно, почти робко и нежно прикоснулся подушечками пальцев к твердой груди, мучительно медленно очертил кубики пресса, и с губ сорвался судорожный вздох, затерявшийся в очередном пламенном поцелуе. Оторвавшись от жарких уст, юноша поцеловал величественно вздернутый подбородок и поцелуями спустился ниже, лаская и изредка прикусывая благородно вытянутую шею, оставляя на аристократически бледной коже краснеющие следы. Атобе шумно вдохнул, когда чувственные губы, обхватив возбужденный сосок, втянули его в рот, пуская по телу электрический разряд. Пальцы машинально впились в загорелую кожу, оставляя на спине юноши бледные полосы. Этот мелкий паршивец давно уже выучил все его эрогенные зоны, и блондин с трудом сдерживал вырывающиеся из груди стоны, чувствуя, что еще немного и он позорно кончит раньше времени. Казалось, они целую вечность были вдали друг от друга, и теперь у обоих напрочь снесло крышу от таких желанных губ, нежных и жадных рук, воспламеняющих касаний, одним мимолетным движением поднимавших в теле настоящий пожар. Рывком приподняв Эчизена, Атобе впился в припухшие губы долгим и неистовым, почти грубым поцелуем, словно обновлял на них свою печать. Руки жадно скользили по тренированному телу с красиво обрисованными мышцами, чувствуя, как те перекатываются под ладонями. Подхватив юношу под ягодицы, президент опустил его на кожаные диванные подушки и оседлал бедра теннисиста. Выпрямившись, он поймал на себе сияющий темным золотом затуманенный взгляд и, не разрывая контакта, нарочито медленно расстегнул нижние пуговицы рубашки. Полы разошлись в стороны, обнажая аристократически бледный торс. Рема проследил взглядом, как изящные пальцы взлетели к плечам, подцепили шелковую ткань, и мгновение спустя дорогая дизайнерская рубашка с тихим шелестом соскользнула вдоль плеч, пурпурной змеей свернувшись на диване. Брюнет судорожно обвел язычком пересохшие губы и, подняв взгляд, вновь встретился с темными, гораздо темнее, чем обычно, голубыми глазами, внимательно смотревшими на него. Все тем же соблазняющим движением Атобе медленно провел пальцами линию от разлетающихся ключиц вниз по груди, опускаясь все ниже и, наконец, ложась на пряжку ремня. Немигающим, полным потаенного желания взглядом Рема следил за движениями его холеных рук, за тем, как бледные пальцы неспешно вытягивают ремень, бросают его на пол, как расстегивают молнию, оттягивая собачку вниз… На этом блондин остановился и, наклонившись, навис над юношей, прижавшись к нему почти вплотную. Несколько долгих секунд они смотрели друг другу в глаза, наслаждаясь сквозившим меж их телами почти физическим напряжением. Пока Атобе не накрыл желанные губы невыразимо нежным, первым за этот вечер, поцелуем, и Рема, не сдержавшись, не застонал приглушенно, чувствуя, как одна рука блондина легла поверх его возбужденного члена, ласково поглаживая сквозь повлажневшую от проступающей смазки ткань боксеров. Нехотя разорвав поцелуй, когда воздуха уже не хватало, теннисист прошептал в самые губы: - Днем ты что-то не был таким пылким, - и добавил насмешливо: - Ледяная ты статуя. - А-а? Думай, о чем говоришь, мелкий засранец. Сейчас я покажу тебе «ледяную статую», - хрипло прошептал блондин и посильнее обхватил сквозь эластичную ткань колом стоящий член. Рема, зашипев от стрельнувшего до кончиков пальцев возбуждения, непроизвольно развел ноги в стороны, упершись в колени Атобе, что обхватили его по бокам и мешали сделать малейшие движения в стороны. – И тебе прекрасно известна моя политика. Никаких личных отношений на рабочем месте. Это банк, а не клуб, - Кейго наклонился ниже и, почти касаясь губам виска брюнета, зашептал на ухо: - Тебе ведь завтра никуда не нужно? - Эй, я надеюсь, ты не собираешься оставить меня в постели на целый день? - Собираюсь, - мурлыкнул тот, прокладывая на шее юноши дорожку из поцелуев-укусов. – Там твое самое место, пока ты в Лондоне. - Кобель, - весело фыркнул Рема и, рассмеявшись негромко, тихонько ойкнул, когда блондин неожиданно впился губами в основании его шеи, ставя болезненный засос и присосавшись, словно какой-то вампир. – Ауч! Больно вообще-то. - А ты болтай меньше. - А ты заставь меня, - усмехнулся парень, насмешливо взглянув на Атобе и вдобавок вызывающе изогнув темную бровь. Тот лишь покачал головой, коротко усмехнувшись. - Иногда я скучаю по школьным временам. - С чего вдруг? Кейго снизил тон почти до шепота, с проскальзывающей в нем соблазнительной хрипотцой: - Ты тогда был таким милым и невинным… и покрывался таким очаровательным румянцем… Рема несильно ткнул его в бок. - Не было такого. - Не стесняйся, не стоит, - ухмыльнулся президент, - это было самое прекрасное, что только можно представить. Юноша только закатил глаза. - Самое? Атобе вдруг задумался. Эчизен, заметив это его невыносимо серьезное выражение лица, от души ткнул молодого человека в другой бок. Для симметрии. - Эй! - Да, пожалуй, ты прав, - с легким оттенком сожаления, наконец, протянул блондин. – Я и забыл, как прекрасен вечерний Париж и Версальский дворец, особенно ранней осенью. А какие потрясающие закаты на Сейшельских островах, м-м-м… - он слегка прикрыл веки, с трудом сдерживая рвущуюся наружу ухмылку, и, переведя взгляд на Рему, посмотрел на него из-под полуопущенных ресниц, тут же встретившись с его мрачным взглядом исподлобья. Теннисист иронично вздернул бровь, обронив сухо: - Ты сравниваешь меня с камнем, уличным освещением и закатами? Совсем идиот? Атобе недоуменно вскинул брови, затем нахмурился и открыл было рот, чтобы отчитать мелкого негодника, но тут уловил промелькнувшие на дне золотистых глаз насмешливые искорки, и только негромко фыркнул. - Ты не романтик. - Пф, - Рема закатил глаза. – Не ко мне. И ты еще не забыл, где твоя рука лежит? Словно в ответ, Кейго медленно провел рукой по напряженному стволу, вырывая из груди брюнета долгий вздох, поднялся до резинки боксеров и очертил, нарочито неспешно, будто бы издеваясь, линию по коже поверх узкой полоски эластичной ткани, пока пальцы неожиданно не скользнули под нее, коснувшись налитой плоти и уверенно сжав. Рема судорожно вздохнул и непроизвольно сместился чуть ниже, подстраиваясь под Атобе и положение его руки. На губах блондина заиграла самодовольная ухмылка, и он прошептал хрипло, с трудом скрывая сквозившее в голосе собственное возбуждение: - Не забыл. А ты уже начал переживать по этому поводу, а-а? - Ты слишком много болтаешь, - чувствуя, как пальцы скользят по его напряженному члену, прерывисто дыша, прошептал теннисист. – Я так усну быстрее, чем ты что-то сделаешь. - Ну уж нет, - устраиваясь поудобнее, соблазняюще прошептал Атобе. – Я тебе еще не скоро позволю уснуть. Ни сегодня, ни в ближайшие ночи, что ты мне задолжал. Встретившись с темно-голубыми глазами взглядом, Рема выразительно приподнял бровь и лениво ухмыльнулся. - А кто сказал, что я против? Блондин оперся одной рукой рядом с плечом лежавшего под ним юноши и, склонившись над ним, нависнув почти вплотную, жарко прошептал, опаляя бронзовую кожу своим дыханием: - А кто сказал, что у тебя есть выбор? Рема тихо рассмеялся, но в следующее мгновение его мелодичный смех потонул в жадном, упоительном поцелуе, растворяясь в изумительном на вкус дуэте их губ.* * *
Зашевелившись, юноша поморщился сквозь сон, где-то на периферии сознания чувствуя, как сладостная усталость тягуче расползается по всему телу. Лениво перевернувшись на бок, он нащупал краешек одеяла, потянул на себя и, закутавшись до подбородка, блаженно вздохнул. Двигаться не хотелось совершенно, вылезать из теплого кокона – тем более. И он невольно вздрогнул, когда щеки неожиданно и нежно коснулись холодные, почти ледяные подушечки пальцев. - Рема, - тихий, сладко-низкий баритон на грани шепота, прозвучавший слишком близко, так что теплое дыхание ласково пробежалось по скулам, согревая. Брюнет недовольно нахмурился во сне, словно раздраженный, что его побеспокоили, и неохотно промычал что-то в ответ, кутаясь в одеяло все сильнее. Атобе тихо усмехнулся, наблюдая за пристроившимся у него под боком теннисистом. Тот спал, свернувшись клубочком, подобно коту, и почти также мило фырчал, стоило чуть только потревожить его сладкий сон. Некоторые вещи с годами не меняются. Кейго улыбнулся нежно и осторожно, стараясь не разбудить, отвел в сторону упавшие на лицо юноши темные прядки волос, втайне любуясь его умиротворенным выражением – сейчас, когда никто не заметит. За последние два месяца он видел его разным: спокойным, невозмутимым, самоуверенным, решительным, дерзким… Непоколебимым и непобедимым. Преимущественно на матчах, но и на различных светских мероприятиях тоже. И неизменно – по ту сторону экрана, в случайном ли кадре, спортивных новостях или прямой трансляции финального матча турнира Большого шлема. Казалось, он был всегда так близко, везде и рядом, но стоило выключить телевизор, закрыть вкладки с последними новостями, и все разом стихало. В пустых стенах мгновенно воцарялась гнетущая, свинцовая тишина, окутывая сознание такой глухой, невыносимой тоской, что хоть на стены лезь и вой, пока горло не сдавит. И рука сама собой тянулась к телефону, а пальцы бегло набирали давно выученный наизусть номер. И сонное ворчание в трубке, раздававшееся несколько гудков спустя, казалось теплым солнечным лучом, рассеивавшим тьму в душе, и обманчиво сокращало разделявшие их тысячи километров над сушей и океаном, вновь даруя очередную иллюзию. Эчизен зашевелился снова и придвинулся ближе, уткнувшись в голую грудь блондина и тихонько вздохнув, пощекотав своим дыханием алебастровую кожу. Отросшие волосы вновь упали непослушными прядками на лицо, и в этот раз Атобе не стал убирать их. Он бросил взгляд на циферблат старинных напольных часов, маятник которых мерно покачивался из стороны в сторону, а узорчатые стрелки отсчитывали половину седьмого утра. Проснувшись по привычке около шести, молодой президент так и лежал в постели на боку, подперев одной рукой голову и наблюдая за мирно посапывавшим рядом теннисистом. «Первая ракетка мира, - подумалось ему, и губы изогнулись в довольной улыбке. – Что и следовало ожидать». - Моя ракетка, - наклонившись и легонько поцеловав юношу в висок, прошептал Кейго. Рема никак не прореагировал, спя мертвым сном, и блондин самодовольно ухмыльнулся, припомнив, как прошла их ночь и, вымотанные донельзя, они уснули только под утро. Атобе никогда не бросают своих слов на ветер, и «То ли еще будет», - мысленно усмехнулся бывший хетеец, поправив одеяло и притягивая брюнета вплотную к себе, опутывая стройное, подрагивающее от холода тело своим теплом. Он позволил себе понежиться в постели еще немного, прежде чем не стало совсем поздно и не пришло время вставать, как ни хотелось остаться и поймать тот момент, когда Рема проснется, взглянув на него нежно-сонным взглядом своих невозможно манящих золотистых глаз. А Эчизен только закутался в одеяло сильнее и невольно нахмурился во сне, когда приятное тепло, согревавшее и укутывавшее его со всех сторон, неожиданно исчезло, оставляя после себя лишь пригретую вмятину на второй половине постели.* * *
- Пожалуй, закончим на сегодня, - объявил Атобе, когда большинство вопросов было обсуждено и улажено, и совещание подошло к своему логическому концу. – Всем спасибо, все свободны. Жду вас завтра к десяти утра. Ошитари, проводив взглядом удаляющихся из зала для совещаний менеджеров высшего звена и дождавшись, когда за последним из них закроется дверь, обернулся к сидевшему во главе стола блондину. Взгляд за фальшивыми стеклами очков излучал удивление напополам с облегчением. - И… что это было? – советник негромко прочистил горло, но Атобе не удостоил его и взглядом, продолжая читать предоставленные начальниками отделов отчеты за эту неделю. – Никаких разносов, скандалов, интриг и расследований? Допросов с пристрастием? Кто ты и куда дел нашего деспотичного президента, пока я был в командировке в Токио? - Во-первых, - не отвлекаясь от чтения, спокойно отозвался тот, - ты взял неделю отгула, а не командировки. Или на обратном пути ты залетел в Мюнхен и привез мне подписанный договор? - М-м-м… ладно, отгул. Допустим. А во-вторых? - А во-вторых, - блондин, наконец, поднял взгляд и внимательно посмотрел на давнего друга, - ты чем-то недоволен? Ошитари неоднозначно хмыкнул. - Странный вопрос. Разумеется, нет, но я немного удивлен. Ты сегодня… - он задумчиво нахмурился, окинув пристальным взглядом бывшего капитана команды, - какой-то… добрый. - Хо-о? – Атобе выразительно вскинул брови. – Что значит «какой-то добрый», да еще и «сегодня»? Я всегда такой, тебе ли не знать. Юуши едва удержался от саркастичного смешка, лишь закатив глаза. - Вспоминай об этом почаще, и тогда, быть может, каждое наше совещание будет похоже на сегодняшнее. Спокойное, конструктивное, а самое главное – быстрое. Блондин смерил его ироничным взглядом. - Размечтался. Поднявшись с кресла, он собрал все бумаги в папку, а советник тем временем наигранно вздохнул, беспомощно покачав головой. - И почему я не удивлен? - Ты идешь? – защелкнув дипломат, поинтересовался Атобе. – Или так сильно соскучился по залу совещаний за время своего отсутствия, что мне следует оставить вас наедине? - О, что ты, - поспешно отозвался Ошитари, поднимаясь с кресла, - боюсь, эти стены слишком священны, чтобы я посмел осквернить их своим недостойным присутствием, находясь здесь в полном одиночестве. Блондин хмыкнул, прекрасно зная, как друг терпеть не может этот зал, будто насквозь пропитанный тяжелой атмосферой и историей всех прошлых поколений. Каждый, кто оказывался здесь, невольно ощущал на себе невидимое давление. - Тогда перейдем в мой кабинет. «Там не лучше», - кисло подумал Юуши, но промолчал, втайне надеясь, что хотя бы за надежными дверьми своего кабинета Атобе снизойдет до откровенности и расскажет, что случилось, пока его, Ошитари, не было в стране. Оказавшись в святая святых, Атобе первым делом прошел к своему столу, жестом велев следующему за ним Ошитари закрыть дверь, и, устроившись в рабочем кресле, по внутренней линии связался со своим секретарем. - Президент? – вопросительно отозвалась та. - Эмили, сделай мне кофе. Как обычно, черный без сахара, - заметив, как Юуши помахал рукой, блондин добавил: - Два кофе. - Что-нибудь еще? - Принеси мне список пропущенных звонков и встреч, назначенных на сегодня и завтра. - Уже несу. - И еще… - Атобе откинулся в кресле, свободной рукой чуть ослабив узел галстука, и Ошитари невольно навострил уши. – Билеты в театр забронированы? - Да, как вы и просили, на восемь часов. - Хорошо. - Что-нибудь еще? - Нет, это все. Соедини меня с домом. - Одну минуту. В трубке ненадолго воцарилась тишина. Встретившись с Атобе взглядом, Ошитари многозначительно вскинул брови, но тот отмахнулся от всех молчаливых вопросов, жестом показав «Потом». Блондин посмотрел на часы. Шел уже пятый час. - Атобе-хаус, - спустя несколько мгновений раздался в конце линии преисполненный достоинства голос дворецкого. - Бернард, это я. - Добрый день, милорд. - Все в порядке? На долю секунды в трубке вновь воцарилась тишина, на этот раз удивленная. - Ум… да, милорд. Все в полном порядке. - Хорошо. Рема дома? Ошитари не знал, куда удивляться еще больше, и теперь неотрывно следил за выражением лица блондина, невольно подмечая про себя, что сегодня черты его действительно выглядят мягче. И как он только сразу не догадался, в чем причина? - Да, милорд. - Я хочу поговорить с ним. Пауза. От Атобе не укрылось, как Бернард непривычно замешкался с ответом. - Милорд, он… неважно себя чувствует сегодня. Блондин едва не фыркнул, лучше прочих зная, каково сейчас состояние теннисиста, но следующая фраза дворецкого заставила его насторожиться: - Кажется, он простыл. - Что? Ты вызвал врача? - Да, милорд, около часа назад. Но он пока еще не прибыл. - Тц, - Атобе нахмурился, вспомнив, как утром Рема дрожал то ли от холода, то ли от озноба. – Свяжись со мной сразу же, как что-то станет известно или изменится. - Да, милорд. - Я скоро буду, - обронил он напоследок и положил трубку. Внимательно оглядев друга, Ошитари открыл было рот, чтобы что-то сказать, но его опередил раздавшийся стук в дверь. - Войдите, - коротко приказал Атобе. В кабинет вошла Эмили, в одной руке неся папку с документами, а во второй – поднос с двумя чашечками кофе и вазочкой конфет к ним. Юуши поднялся с дивана, забрал у женщины тяжелую ношу, заработав в ответ благодарный кивок, а секретарь тем временем передала папку своему шефу. - Что-нибудь еще? – вежливо поинтересовалась она. - Да. Отмени бронь на вечерний спектакль, а также все сегодняшние встречи, - велел Атобе, быстро проглядев предоставленные списки. – Перенеси их на завтра и послезавтра. Если будет звонок из Мюнхена, переведи на мой второй рабочий номер. Всем остальным говори, что меня нет на месте. Если будет что-то важное, скинь информацию по факсу, я вечером просмотрю. На этом пока все. Деловито кивнув, Эмили вернулась в располагавшуюся по соседству приемную, принимаясь за выполнение новых поручений, а Ошитари, проследив, как она закрыла за собой дверь, вернулся взглядом к Атобе. Тот, едва отхлебнув кофе, уже вызвал личного шофера и сейчас собирал необходимые бумаги. - Не знал, что Эчизен в Лондоне, - молвил Юуши. - Прилетел вчера. - М-м-м, - протянул он, понятливо кивнув. – Как прошел его последний турнир? Слышал, в финале ему пришлось попотеть, противник попался не из легких. - Нам вчера было не до разговоров, - недвусмысленно хмыкнул блондин. - Оу, - не слишком удивленно выдохнул собеседник и усмехнулся. – Понимаю. Ну, и надолго он? Атобе, занятый просмотром очередной попавшей ему в руки папки, казалось, не расслышал. - Что? Ошитари вздохнул, закатив глаза. - Я спрашиваю, насколько он прилетел? Неделя, две, три? Несколько дней? Или задержится до самого Уимблдона? – совсем уж иронично спросил он и сам не верил в последнее предположение. А Кейго замер с бумагами в руках, до этой секунды тщательно откладывавший ненавистный момент и роковой вопрос, вечно витавший в их с Эчизеном отношениях и висевший над ними, словно Дамоклов меч. Лучше и вовсе не знать, когда мелкий засранец сорвется на очередной турнир, чем сидеть и ждать, отсчитывая дни до разлуки. Четко щелкнув замком дипломата, он обронил сухо: - Понятия не имею. И Ошитари смекнул, что у Атобе нет ни малейшего желания продолжать этот разговор. - Я, значит, на сегодня свободен? – нейтрально поинтересовался он. - Можешь составить компанию и заехать к нам. - Обязательно и с удовольствием, - с легкой улыбкой, промелькнувшей на губах, отозвался Ошитари и покачал головой. – Но не сегодня. Может быть, завтра или ближе к выходным. Давно не видел Эчизена, - «Если он к тому моменту не исчезнет», - мысленно добавил Юуши, не рискнув озвучить свою мысль. – Да и он, кажется, приболел, насколько я понял? Атобе передернул плечами. - Кажется, да, - он достал из шкафа пальто, надел, прихватил дипломат и, оглядев цепким взглядом кабинет и похлопав себя по карманам, проверяя, на месте ли все телефоны, вопросительно посмотрел на старого друга. – Так ты остаешься или как? Тебя подвезти? - Нет, я за рулем. Но вас, мистер президент, так уж и быть, провожу, чтобы ничего не случилось по дороге, - иронично усмехнулся Ошитари. - Твое счастье, что сегодня у меня хорошее настроение, а то договоришься однажды. И я не посмотрю на то количество лет, что мы с тобой знакомы. - Сто штрафных кругов вокруг банка, капитан? – поинтересовался тот, пряча веселую ухмылку. - Уволю, - сухо ответил блондин, но уголок его губ предательски дернулся, скрывая усмешку. - Все, молчу. - И правильно, нечего воздух зря сотрясать. - Атобе! - Президент. - Президент? - Что? Ошитари скосил на бывшего хетейца наигранно усталый взгляд. - Последнее слово обязательно должно оставаться за тобой? Атобе только фыркнул и надменно вскинул подбородок. - Что за идиотские вопросы? Разумеется, да. Бернард привычно встретил хозяина дома, забрав у того перчатки и пальто. - Есть какие-нибудь изменения? - Никаких, милорд. - Что с Хейли? Мужчина покачал головой. - Врач еще не приходил. Атобе недовольно нахмурился. - Отнеси в мой кабинет, - он передал дворецкому свой дипломат и поднялся на второй этаж, быстрым шагом направившись прямиком в спальню. В комнате оказалось темно и удивительно тихо. Окна были зашторены, свет выключен, камин не разожжен. Но Атобе прекрасно ориентировался в темноте и бесшумно подошел к двуспальной кровати. Он опустился на край постели, и матрас под ним едва ощутимо прогнулся. Стоявшая кругом тишина казалась непривычно уютной, и у Атобе, не сводившего взгляда со свернувшегося клубочком тела, невольно промелькнула мысль, что такой она всегда и была. Всегда, когда приезжал Эчизен, когда они сидели в одной комнате и каждый занимался своими делами, необязательно разговаривая и даже не обмениваясь шутливыми колкостями, но всегда, словно по молча созданному им самим правилу, находясь рядом. «Господи, - прикрыв глаза, мысленно вздохнул блондин, а открыв их, невольно улыбнулся. Не губами, но чуть прищуренным, смягчившимся взглядом, ласкавшим спящего парня. – Дожил, наслаждаюсь тишиной. Ты из меня фетишиста сделаешь, если не уже. Так дело не пойдет». Вспомнив о причине своего непривычно раннего возвращения домой, Атобе прикоснулся тыльной стороной ладони ко лбу брюнета. Озадаченно нахмурился. Убрав упавшие темные прядки, он наклонился и коснулся губами теплой кожи, неосознанно опустив веки и концентрируясь на ощущениях. Краем уха он уловил тихий шорох, отдавшийся в сознании неуверенным эхом, словно его и не было вовсе. А в следующий момент сильные руки сжали его плечи и обвились вокруг шеи, обнимая крепко, заставив опуститься ниже. Атобе ухмыльнулся, не отнимая губ ото лба, и позволил «спящему» парню опрокинуть себя на постель, тут же оказываясь под ним и встречаясь взглядом с довольно прищуренными кошачьими глазами, в темноте спальни сиявшими, подобно золотым слиткам. Блондин обманчиво недовольно сузил глаза. - Простыл, значит? Рема ухмыльнулся и для наглядности шмыгнул носом. - Ага. Чертова лондонская весна. - Я и не подозревал, что у Бернарда такой актерский талант. По его тону можно было подумать, что ты тут умираешь. Юноша тихо фыркнул и начал расстегивать пуговицы на пиджаке Атобе. - Он мне немного помог. - И с каких это пор вы двое спелись за моей спиной, а-а? Разведя полы пиджака в стороны, Рема задорно ухмыльнулся. - Тебе это все равно не понравится, даже если я скажу. Атобе пристально посмотрел на него. - Год? Эчизен беспечно пожал плечами, вытаскивая его рубашку цвета стали из брюк. - Два? - Хм… - Три?.. Чуть наклонив голову на бок, юноша внимательно посмотрел на блондина и вдруг ухмыльнулся. - Ты исчерпал все попытки, - его пальцы будто бы порхали, ловко высвобождая пуговицы на рубашке из петель. Склонившись над любовником, Рема издевательски соблазняющим тоном прошептал ему на ухо: - Кто-то снова мне про-иг-рал. Он тихо охнул, когда Атобе резко перекатился, вмиг оказавшись сверху и прижав его к разворошенной постели, нависнув над ним и обдав скулы теплым дыханием. Холодные подушечки пальцев ласково прикоснулись к шее и медленно скользнули вниз, пока не уперлись в растянутый ворот. - Ты, кажется, что-то там говорил? Я не расслышал, - возбуждающим хриплым голосом протянул блондин, второй рукой ныряя под футболку теннисиста и легко, почти воздушно касаясь теплой кожи, чувствуя, как в ответ от смены температур по ней короткими волнами пробегают мурашки. – И какая муха тебя укусила притвориться больным? Что за детский сад? Взгляд золотистых глаз потяжелел и сверкнул воинственно. Такие обманчиво хрупкие, сильные руки с красиво обрисованными мышцами вновь обвились вокруг шеи Атобе, притягивая его ближе, заставляя наклониться почти впритык, пока расстояние не стало совсем уж смешным. - Захотелось, - шепнул Рема в приоткрытые губы и, уже почти прикоснувшись к ним, к огромному разочарованию блондина, отстранился. – Ты не разрешаешь мне приходить к тебе в банк, руководствуясь черт знает какими принципами. - Кажется, я слышу обиженные нотки? – Атобе внимательно посмотрел на лежавшего под ним юношу. - Тебе кажется, - буркнул тот, отведя взгляд в сторону, а Кейго ухмыльнулся, довольно сузив глаза. В груди медленно разливалось приятное тепло, тягуче обволакивавшее собой каждую клеточку тела, а при взгляде на ершащегося теннисиста становившееся все жарче… и нежнее от осознания той простой мысли, что маленький засранец нуждается в нем. - И ты решил… - его тон снизился до хриплого, соблазнительно обволакивающего шепота, - обманом вытащить меня? Плохой мальчик. Ты разве не знаешь, что нехорошо отвлекать президента международной компании от работы? Заставлять его отменять и переносить важные встречи? А-а? - Ты бредишь, - но Атобе видел, как на дне золотых глаз промелькнула и исчезла толика признательности, смешанная с едва уловимым чувством неловкости. Схватив под уздцы внезапно поднявшийся порыв нежности, Кейго улыбнулся мягко и просто сказал: - А ты соскучился. Улыбка его отразилась в темно-голубых глазах, смягчив обманчиво-холодный взгляд. Рема ничего не сказал, только смотрел на него прямо, и Атобе надоело сдерживаться. Сбросив на пол пиджак, рубашку, развязав упущенный из виду галстук и швырнув туда же, он припал к приоткрывшимся навстречу губам в жарком, упоительно-сладком поцелуе. Он целовал так жадно, словно и не было прошлой сумасшедшей ночи, словно ничего и никого не было вокруг на тысячи миль, словно он, утопающий, вынырнул из воды и теперь отчаянно глотал воздух, не в силах насытиться. Словно в каждом нежном касании, каждом горячем поцелуе он желал передать, насколько сильно скучал все это время сам.