Он не любит его с января... наверное

Великобритания Окрестности Лондона Год назад Небо было сплошь затянуто тяжелыми, низко висевшими темно-серыми тучами. Где-то в отдалении едва заметно сверкнула молния, а считанные секунды спустя громыхнул, эхом раскатываясь по склону, гром. В воздухе запахло приближавшимся дождем. С дерева, прокричав что-то, сорвалась ворона и пролетела над безмолвно стоявшими надгробными плитами, облетев вокруг вылепленных скульптур ангелов и приземлившись на крышу фамильного склепа. Поднялся ветер. На холодную землю упали, теряясь в траве, первые капли дождя. Не обращая внимания на еще больше испортившуюся погоду и приближавшуюся грозу, Атобе Кейго неподвижно стоял напротив недавно возведенного, строгого в своей вечной, безмолвной красоте, надгробия. Под семейным гербом изящной вязью были выведены инициалы и даты жизни человека, совершенно неожиданно ушедшего из жизни. Тяжелые, косые капли зачастили, с глухим стуком ударяясь о землю, заскользили по гладким надгробиям, проваливаясь в углубления выведенных строк и повторяя прозрачными дорожками написанное. Поднявшийся ветер зашевелил застывшую в вершинах деревьев листву, спустившись волной к земле, прибил траву и забрался под полы пальто. Влажные пряди светлых волос прилипли к вискам. Капли дождя медленно стекали по щекам, скользили по шее вниз, прячась в мягкой ткани шарфа. Приподнятый ворот защищал от порывов холодного ветра, но лишь немного. Темно-голубые глаза были сухи, а взгляд – пуст и смотрел словно сквозь золотую вязь, изящно-скромные завитки и искусно выведенный герб, всем своим видом внушавший трепет и в более радостные дни вызывавший глубоко в груди неподъемную, всеобъемлющую гордость. Сверкнула молния, и совсем рядом громыхнул, заставляя все внутри поджиматься, гром. Дождь полил сильнее, перерастая в ливень, и ткань пальто в считанные мгновения потемнела от впитанной влаги. Простояв так с еще одну минуту-другую, давно потеряв счет времени, Атобе развернулся и неспешно отправился по залитой водой дорожке к выходу с кладбища, подле ворот которого в одиночестве стоял черный лимузин и водитель с раскрытым зонтом. Тот, издалека завидев блондина, поспешил ему навстречу и прикрыл от ливня зонтом, сопроводив до машины и распахнув перед ним дверцу в салон. Опустившись на мягкое сиденье, Атобе закинул голову назад, опустил веки и едва заметно выдохнул. Посмотрев на блондина обеспокоенным взглядом, Эчизен нажал на кнопку связи с водителем и тихо произнес: - Джозеф, едем домой. - В Белгравию, милорд? - Да. - Будем на месте через час, если без пробок и аварий на дороге. - Хорошо. Мгновением позже лимузин плавно тронулся с места. Сняв с себя кардиган, ослабив узел галстука и стянув с шеи полоску атласной ткани, Рема расстегнул пару верхних пуговиц на угольно-черной рубашке и еле слышно вздохнул с облегчением, перестав, наконец, сидеть как на иголках. Поднявшись с места, он прошел к бару и потянул на себя самый нижний ящичек, где рядом с аптечкой в стопочке лежало несколько полотенец. Теннисист вернулся к неподвижно сидевшему Атобе и, опустившись на сиденье вполоборота, подведя одну ногу под себя, начал сушить полотенцем влажные волосы блондина. Тот не возражал. Действуя аккуратно, Рема спустился ниже и мягко обтер мокрый от дождя бледный лоб, лицо и приоткрытую шею. Он уже хотел было отстраниться и начать освобождать Атобе от промокшей одежды, чтобы тот не простыл, как сильные холодные пальцы знакомой крепкой хваткой обхватили его вокруг запястья, не позволяя убрать руку, сжались несильно и также неожиданно отпустили. Эчизен обеспокоенно посмотрел на блондина. - Кейго?.. С губ молодого человека сорвался тихий, едва уловимый вздох. Не ответив, он подался в сторону, прислонившись плечом к груди сидевшего боком теннисиста, и устало опустил голову ему на плечо, холодными, все еще слегка влажными волосами и теплым дыханием касаясь оголенной шеи брюнета. Рема закрыл глаза, скрывая тревожный, с глубокой, глухой тоской, тщательно запрятанной под хладнокровным покровом, взгляд. Свободной рукой он обнял Атобе, чуть прижимая к себе, запустил пальцы в волосы любимого и начал нежно перебирать прядки, ласково, легкими, почти невесомыми движениями массируя затылок. Так, в полной тишине, нарушаемой лишь шумом дождя, скрытые от внешнего мира тонированными, запотевшими стеклами с тонкими дорожками ручейков на них, они просидели несколько минут, пока лимузин мчался вдоль по шоссе в сторону Лондона. - Никогда, - неожиданно тихо произнес Атобе, и теннисист открыл глаза, - ты никогда не полетишь обычными рейсами. Ты меня понял? Рема незаметно вздохнул. На этот раз это не было эгоистичным желанием бывшего хетейца, только не после того, что случилось с Лиамом. Он тихо молвил: - Да, понял. - Дай мне слово. - Я обещаю тебе, Кейго. - Прекрасно, - блондин открыл глаза и поднял голову с чужого плеча. Он сел, выпрямился, расстегнул пальто и стянул повязанный вокруг шеи шарф, бросив тряпку куда-то на соседнее сиденье. – Куда мы едем? - Домой. В Белгравию. Атобе молча кивнул и задумался. А Эчизен внимательно наблюдал за малейшими изменениями выражения его лица и взгляда, в которых не выражалось… ничего. Привычная, обманчивая холодность темно-голубых глаз и ничего. Ни тоски, ни печали, ни волнения. Минутная слабость миновала, и теперь Атобе Кейго был снова собран, как всегда уверен в себе, решителен и целеустремлен. Рема опустил голову на мягкую спинку кресла, продолжая смотреть на идеальную маску силы и хладнокровия. И чем дольше он смотрел, тем сильнее глубоко в груди против воли начинало подниматься слабое, неосознанное беспокойство, и теннисист пока еще не знал, с чем оно было связано. Где-то над Атлантическим океаном Настоящее время Очнувшись ото сна, Эчизен приподнялся на локтях и медленным, еще сонным взглядом обвел все вокруг, невольно поморщившись от пробившихся сквозь стекло иллюминатора первых солнечных лучей. Со всеми этими разъездами, перелетами с одного конца края планеты на другой и сменой часовых поясов он уже начал забывать, что такое настоящий, полноценный, здоровый, сладкий десятичасовой сон. Вот и сейчас теннисист проснулся за два часа до звонка будильника. Сев на постели, Рема опустил ноги на удивительно мягкий, пушистый ковер, зевнул и направился в соседнюю ванную комнату. Он уже давно перестал, просыпаясь по утрам, путать салон самолета с интерьером очередной гостиницы в очередном городе на очередном турнире. Приняв контрастный, бодрящий душ, теннисист переоделся, не сдержал очередного зевка и вышел из спальни в основную часть салона, оборудованную с максимальным комфортом и меньше всего напоминавшую борт самолета. Он с удобством устроился в одном из кресел рядом с иллюминатором и устремил задумчивый, подернутый легкой дымкой сна взгляд за стекло, наблюдая, как распростертые внизу облака, рваной сеткой испещрившие все небо, окрашиваются солнечными лучами в багряно-золотистые цвета. - Доброе утро, сэр, - брюнет медленно повернул голову в сторону и посмотрел на приветливо улыбающуюся стюардессу, незаметно оказавшуюся рядом. – Надеюсь, вы хорошо спали? Желаете позавтракать? - Кофе и что-нибудь к нему, - кивнул тот. - Через пару минут все будет готово, - она удалилась, а Рема вновь перевел взгляд за окошко, смотря немного рассеянно, все еще находясь в состоянии полусна. Ему вновь приснились события прошлогодней весны. Промозглый апрельский день, серое, потемневшее предгрозовое небо и застывшее в воздухе безмолвие. Безликое кладбище, протянувшееся на ярды вокруг, и очередное надгробие с изящной вязью строк, множество ночей преследовавшее его во снах. Но страшнее всего было вновь увидеть холодно-отчужденное, словно вылепленное из мрамора, как все эти чертовы скульптуры ангелов, выражение лица Атобе. Его темно-голубые глаза, смотрящие отстраненно и без капли тепла. Уверенный и твердый, но безэмоциональный голос, привычно отдающий приказы и поручения. Столько раз Рема просыпался среди ночи, едва встречался во сне взглядом с любимыми, ничего не выражавшими глазами. Слишком долго он видел такой же взгляд наяву, слишком трудно ему пришлось, чтобы спустя время придать ему хоть какое-то выражение. Слишком много было всего этого «слишком», чтобы спустя недели и месяцы он вновь проходил через то же самое во сне. Невыносимо. Он снова, и так ярко, словно все происходило сейчас, чувствовал, как его охватывает страх и ощущение собственной беспомощности. Нигде и никогда он не чувствовал себя более уязвимым и настолько… одиноким и слабым, как тогда, в те долгие, полные холода и безысходности, недели рядом с Атобе. Впервые за последние почти семь – теперь уже почти восемь – лет, что они были вместе, Рема засомневался в данном когда-то Лиаму обещании, что он сможет быть опорой для Кейго, что бы ни случилось. - Ваш завтрак, сэр, - стюардесса принесла наполненный всякими вкусностями поднос и быстро накрыла стол, расставив все приборы в нужном порядке. – Приятного аппетита, сэр. Если вам понадобится что-нибудь еще, пожалуйста, позовите меня. Эчизен рассеянно кивнул, все еще погруженный в воспоминания. Он не знал точно, что именно дало ему толчок. Желание сродни жажде вновь увидеть самодовольную усмешку во взгляде и знакомую ухмылку на красивых, надменно изогнутых губах, гнев на собственную неожиданную слабохарактерность или же природное упрямство в ответ на все сомнения и мелькавшие в сознании предательские мысли «а смогу ли я…», никогда прежде не посещавшие его. Но в один момент на него вдруг нахлынул такой прилив сил и энергии, такое яростное, непреодолимое желание вырвать победу любой ценой, какого не случалось даже в его самых худших ситуациях на корте, и во что бы то ни стало юноша твердо решил сделать все возможное, что угодно, лишь бы добиться своего. Посреди ночи Рема вызвонил своего агента и, не слушая никаких отчаянных возражений, отменил свое участие во всех турнирах вплоть до Уимблдона. Лишь недавно прилетев из Майами, он на несколько недель осел в Лондоне, пропустил три обязательных турнира в Монако, Испании и Италии, не полетел в Париж на Открытый чемпионат Франции. Даррел и просил, и ругался, и уговаривал, с трезвой рассудительностью напоминая, что так дело не пойдет и Эчизен не сможет второй год подряд закрыть сезон на первой строчке рейтинга. Но это было осмысленное решение, и Рема ничуть не жалел, слишком хорошо понимая, ради чего стоит бороться именно сейчас. Через силу вынырнув из событий давно минувших дней, брюнет глубоко вдохнул и выдохнул, прикрыл на мгновение глаза и направил, наконец, внимание на остывающий завтрак. Обвел взглядом накрытый стол, фрукты, хрустящие круассаны, бутерброды и тосты, придвинул к себе поближе чашечку ароматного американо со сливками и, сделав небольшой глоток, вновь посмотрел за окно. Все, что было в прошлом, ушло, оставив после себя лишь воспоминания. Но, сам того не желая, этим утром Рема никак не мог отвязаться от мыслей о тяжелом прошедшем годе. Слишком, болезненно знакомым был его нынешний маршрут – Майами–Лондон. Разве что в этот раз он летел на фактически своем личном самолете, с некоторых пор выделенном ему компанией-спонсором Atobe Corp. Эчизен спускался по трапу с единственной, перекинутой через плечо спортивной сумкой, когда заметил вдали знакомую фигуру рядом с не менее знакомым, примечательным черным Роллс-Ройсом. Его уже ждали. - Давно не виделись, Джозеф, - подойдя к машине, теннисист приподнял уголки губ в легкой усмешке и передал водителю свою сумку. - Два месяца, милорд, - серьезно отозвался тот и почтительно кивнул. – Рад снова видеть вас в Англии. - И я тебя тоже, - ухмыльнулся брюнет. – Не поверишь, но я действительно скучал. Он устроился в салоне, ожидая, когда Джозеф вернется на свое водительское сиденье. - В Белгравию? – заводя машину и плавно выворачивая в сторону трассы, полувопросительно поинтересовался мужчина. Эчизен покачал головой. - Не сейчас, - он ненадолго замолчал. – Езжай в Суррей. И… заметишь по пути цветочный магазин или лавку, останови? - Как скажете, милорд. Они выехали на трассу и повернули в противоположную от Лондона сторону. Некоторое время оба молчали – Эчизен без особого интереса смотрел за окно, Джозеф, и без того обычно немногословный, следил за дорогой. Пару минут молчания спустя теннисист спросил: - А где сейчас Атобе? - Милорд с раннего утра в банке. - И как долго он собирается работать сегодня? - Обычно милорд работает допоздна… - мужчина замешкался, не уверенный, стоит ли продолжать, - и часто пропускает ужин. Юноша сдержал вздох. - Тогда после поедем к нему. - Как скажете, милорд. Около получаса спустя они остановились возле кованых ворот. Взяв с собой скромный букет цветов, Эчизен в одиночестве отправился по выученной наизусть дорожке. Вокруг стояла удивительная, безмолвная тишина, и казалось, будто ты находишься за пределами реального мира, за тысячи километров от цивилизации, совершенно один посреди застывшего в воздухе напоминания смерти. Остановившись напротив мраморного надгробия, так часто появлявшегося в его снах, Рема в очередной раз прошелся взглядом по выведенным, въевшимся в память золотым строкам. Положил к основанию букет из нескольких переплетенных между собой алых и белых роз – цветов рода Атобе и любимых цветов Лиама и Кейго, - сложил ладони вместе и, прикрыв глаза, мысленно прочел короткую молитву. Это стало почти традицией – приезжать на кладбище в каждый свой приезд, прямиком из аэропорта, а в цветочном магазине по дороге брать скромный букет, состоящий всего из нескольких роз определенных цветов. Рема не любил пышность, и он знал, что Лиаму нравилась его непритязательность во всем, не прошедшая даже после длительных, устойчивых отношений с Кейго. Потеря старшего Атобе выбила из колеи не только внука-наследника. Не привыкший выставлять свои переживания напоказ, Эчизен надолго закрылся от брата и Кевина, едва получил звонок от секретаря Кейго. Тот тихим, надрывным голосом сообщил об ужасной авиакатастрофе, ошибке пилота и столкнувшемся при посадке с землей самолете, на борту которого находился Атобе Лиам… Потрясенный, Рема не слышал, как секретарь говорил что-то еще, о назначенной дате похорон и заказанном для него билете на ближайший рейс, если он, конечно же, может сейчас прилететь. Юноша сел на постель, выключил телефон и никак не мог поверить. Дыхание перехватило, стало трудно дышать. Лиам погиб?.. Всегда веселый, улыбающийся, в любом деле не упускавший ни одной мелочи, Лиам?.. Несколько минут Рема просидел, не двигаясь с места, пустым взглядом смотря прямо перед собой. Казалось, совсем недавно, всего лишь несколько месяцев назад, он вместе с Кейго и Лиамом праздновал долгожданное звание первой ракетки мира, а двумя месяцами позже – свой двадцать первый день рождения. Он помнил, какой почти отцовской гордостью и триумфом, как после его первой победы на Уимблдоне, светились голубые глаза старшего Атобе. Помнил и втайне дорожил каждым моментом, проведенным рядом с Лиамом. За последние годы они сильно сблизились, найдя общий язык и еще не раз сыграв друг с другом отличные матчи. Простояв так с несколько минут, Эчизен пошел обратно к машине. Джозеф, едва завидев его издалека, привычно открыл дверцу в салон, тихо уточнил «В банк, милорд?», после чего вернулся за руль и вывернул машину обратно на трассу, теперь уже направившись в сторону Лондона. Чуть позже часа спустя они намертво застряли в пробке за пару кварталов от места назначения. Время близилось к обеду. Кинув очередной быстрый взгляд на часы, Эчизен достал из сумки деньги и телефон, накинул на плечи снятую куртку и бросил мимоходом: - Дорогу помню, дойду пешком, вещи оставляю здесь. Если что – позвоню, - и вышел, не дожидаясь ответа. Обогнув стоявшие рядом машины, юноша вышел на тротуар и направился в сторону банка. На полпути ему попалась знакомая кофейня, и, недолго размышляя, он заглянул в нее, но тут же об этом пожалел, стоило словить на себе любопытные взгляды посетителей. В привычном жесте теннисист попытался натянуть козырек кепки посильнее, но только чертыхнулся, поймав воздух – кепка осталась в сумке. Последние несколько лет он слишком часто мелькал на обложках глянцевых журналов, и неудивительно, что теперь чуть ли не каждый случайный прохожий на улице узнавал его в лицо. Делая вид, что ничего интересного не происходит, Эчизен дождался своей очереди. - Два американо, один со сливками, второй без всего, с собой. - И ваше имя? - Рема. - Эчизен Рема? – уточнил парень, пытливо вглядываясь в теннисиста, и по залу эхом прошлись шепотки. - Просто Рема, - удерживая на лице привычное невозмутимое выражение, так прославившее его на корте и вне него, повторил брюнет. Парень за кассой стушевался. Пробив чек, он передал заказ, а принимая у Эчизена оплату, вместе со сдачей неожиданно протянул листовку заведения. Рема недоуменно вскинул бровь, переведя взгляд с бумажки на парня. Тот робко попросил: - А можно автограф? Смотря на смущенного паренька и уловив его имя на бейджике, теннисист еле слышно вздохнул. - А ручку? Закончилось все тем, что, пока Рема ждал свой кофе, особо смелые и не сдерживаемые правилами хорошего тона посетители тоже пожелали себе автограф первой ракетки мира. Они принесли ему целый набор, от книжек до стодолларовых купюр, даже попался последний номер журнала, для которого по воле спонсора снимался теннисист. Кто-то, пользуясь моментом, пытался выспросить у него о личной жизни, но остался проигнорирован. А кто-то тепло желал дальнейших успехов на корте, восхищенный потрясающим талантом в таком молодом возрасте. Эчизен не любил быть в центре внимания, но в такие моменты он особо остро чувствовал, как его любимый вид спорта сплачивает, объединяет народы всех возрастов разных национальностей, независимо от пола, религии и рода деятельности. Это было незабываемое ощущение, и оно могло стать еще одной весомой причиной ради того, чтобы выходить на корт. А не ради денег, титулов или славы. Неся в каждой руке по картонному стаканчику с кофе, Эчизен едва ли не взлетел по ступенькам парадной лестницы и, не обращая внимания на оборачивавшихся, провожавших его изумленными взглядами прохожих, прошел через приветливо разъехавшиеся в стороны стеклянные двери. Он был здесь не раз, и практически весь персонал, за исключением совсем новеньких кадров, знал его в лицо. Юноша направился прямо к служебным лифтам, но только он обогнул стойку ресепшна, прошел мимо великолепной кованой лестницы и миновал комфортную, почти уютную зону ожидания, провожаемый редкими взглядами клиентов банка, как перед ним неожиданно возник высокий, крепко сложенный мужчина в униформе охраны, заставив Рему остановиться. - Простите, сэр, но дальше вам нельзя, - нейтрально-вежливо произнес он и жестом предложил теннисисту повернуть назад. – Прошу, пройдите сюда. Лифты для клиентов находятся в другой стороне или вы можете воспользоваться лестницей, если вам необходимо оказаться на втором, третьем или четвертом этаже. Эчизен недоуменно изогнул бровь. - А мне нужен седьмой. И что теперь? Охранник смерил его долгим, пронизывающим взглядом. - Вам на него нельзя. - Разумеется, можно, - закатил глаза юноша и, пристально посмотрев на мужчину, холодно произнес: - Пропусти или я сам пройду, у меня кофе стынет. - Я буду вынужден остановить вас силой. - Отлично, - с сарказмом отозвался теннисист. – Атобе что, принцесса в башне, а ты ее верный поданный и не пускаешь никого? - Со всем уважением, сэр, но… - задетый словами о президенте, начал было охранник, но его неожиданно прервали: - Что здесь происходит? – обернувшись, мужчина увидел, как от стойки ресепшна к ним направился сам начальник охраны. - Мистер Бек, кажется, у нас назревает небольшая проблема… - Эчизен только хмыкнул на это, закатив глаза. – Тут какой-то курьер к президенту, принес кофе, но я никаких распоряжений не получал. - Курьер? – начальник охраны озадаченно нахмурился, и Рема сам едва сдержал смешок. Курьер, как же. Он полуобернулся и вопросительно приподнял бровь, взглянув на подошедшего, смутно знакомого мужчину. Тот тоже внимательно посмотрел на теннисиста и громко хмыкнул, мгновенно узнав его. – Уильям, сколько ты у нас уже работаешь? Охранник недоуменно нахмурился. - Второй месяц. - Второй, хорошо, - мистер Бек одобрительно кивнул, затем покачал головой и усмехнулся. – Только второй. Значит, ты еще не успел познакомиться с нашим почетным гостем? - Простите, сэр, я не совсем понимаю… Но начальник охраны, уже не слушая подчиненного, обратился к Эчизену: - Прошу прощения, милорд, за это недоразумение, такого больше не повторится, - он улыбнулся. – Приятно снова видеть вас в Англии и в нашем банке. Уверен, президент будет приятно удивлен вашим визитом. Кивнув в ответ и поняв, что инцидент, наконец, исчерпан, Рема спросил: - Теперь я могу идти? - Разумеется, милорд. Центральный лифт к вашим услугам. Вас проводить? - Не нужно, - бросил через плечо теннисист, уже пройдя мимо охраны и направляясь по отдельному, предназначенному для верхнего руководства, коридору к нужным лифтам. - Но, сэр… - попытался было возразить Уильям, как тут же встретился с холодным взглядом начальника. - Эчизен Рема, - тихим, твердым голосом медленно произнес он. – Ты можешь не знать, кто он и чем занимается, но запомни это имя. Президент велел всегда пропускать его к нему, даже если его самого нет на месте. В любое время дня и ночи, - мужчина хмыкнул, иронично поинтересовавшись: - Мне дать тебе его фотографию, чтобы ты получше запомнил его внешность? - Нет, сэр, не стоит, - тихо буркнул Уильям. - Вот и отлично. Работай дальше. Поднявшись на предпоследний этаж здания, Эчизен вышел в залитый теплым светом дорогих, роскошных люстр холл. Он миновал зал совещаний, прошел дальше по коридору и, зайдя в приемную, сразу же привлек внимание секретарши. Губы женщины удивленно приоткрылись. Она хотела было что-то сказать, но Рема, приветливо кивнув, ее опередил, спросив: - Атобе у себя? - Президент сейчас на совещании, - покачала та головой и, заметив, как нахмурился гость, поспешила продолжить: - Они должны закончить около полудня. Юноша скользнул взглядом по висевшим на стене часам. Те показывали половину двенадцатого. - Я подожду его в кабинете, - он уже взялся за ручку двери, как, обдумав что-то, обернулся к внимательно наблюдавшей за ним секретарше. – И… Эмили? - Да? - Не сообщай Атобе о моем приходе. - Хотите устроить сюрприз? – лукаво улыбнулась женщина. – Хорошо, я буду молчать. Эчизен молча кивнул и скрылся за дверьми кабинета, бесшумно захлопнув их за собой. Прошло, наверное, минут сорок, прежде чем теннисист уловил за пределами кабинета глухой стук закрывшейся двери, приглушенный, но твердый, до боли знакомый голос, четко отдававший Эмили какие-то распоряжения, а затем не слышал, но словно чувствовал каждый приближающийся шаг, едва уловимый щелчок поворачиваемой ручки и легкий сквозняк, поднявшийся с открывшейся дверью. Невольно затаив дыхание, Эчизен с трудом сдерживал расползающиеся в счастливой улыбке губы. Два месяца, казавшиеся столь невыносимо долгими, с каждым тянувшимся, словно неделю, днем, сейчас показались ему до смешного короткими, будто их и не было вовсе. Ни их, ни череды турниров, ни очередного расставания на неопределенный срок. Пряча предательскую улыбку, но не в силах погасить золотые искорки во взгляде, Рема крутанулся в президентском кресле, сидя вальяжно, скрестив руки на животе, и с обманчиво скучающим видом посмотрел на зашедшего в кабинет Атобе. Тот выглядел, как всегда, великолепно и статно в сшитом на заказ костюме, идеально сидевшем на его шикарной фигуре, и с годами сам становился лишь красивее. Даже нахмуренные брови и тяжелый взгляд, казалось, лишь придавали ему шарма. Эчизен не сдержал смешка. - Какие очаровательные морщинки, они определенно тебе идут, Обезьяний король. Замедлив шаг, блондин оторвал взгляд от папки в руках и неспешно остановился, долго, пристально посмотрев на удобно устроившегося в его кресле, за его столом, ехидно улыбающегося брюнета. Захлопнув папку, он лениво протянул: - Освободи кресло. Тебе не идет. - Помолчал бы, - фыркнул тот, закатив глаза, - у тебя совершенно нет вкуса. - Если сравнивать его с твоим, тогда возможно, - хмыкнул Атобе. – Что ты здесь делаешь? Джозеф должен был отвести тебя домой. - С каких пор я под конвоем? – скривился теннисист. – Куда хочу, туда и иду. - Не замечал за тобой особой любви к банкам. - Ухудшилось зрение? – заботливо поинтересовался Рема. - Повредился рассудком? – изогнул бровь блондин. - Ты? Впрочем, глупый вопрос. С твоей-то работой неудивительно. Атобе лишь закатил глаза. - Ты так и не ответил. Что ты здесь делаешь? - Приехал поздороваться? – предположил юноша. - Что-нибудь еще? - М-м. Пообедать вместе? Я проголодался. - Я работаю, - коротко молвил блондин. – Съезди в какой-нибудь ресторан, Эмили поможет тебе с выбором, если хочешь. Подумав, что ослышался, Эчизен окинул Атобе долгим, внимательным взглядом. Его ответ юношу неприятно удивил и невольно всколыхнул глубоко запрятанные переживания, вот уже дважды за день поднятые против его воли. - Отлично, - спокойно произнес он и, поднявшись с кресла, лениво потянулся. – Тогда увидимся вечером. Блондин проводил теннисиста взглядом, как тот направился через весь кабинет к выходу, но у самой двери вдруг обернулся. - Там, кстати, на столе кофе. Не пролей на себя, - и, ехидно ухмыльнувшись, он выскользнул за дверь. Атобе хмыкнул, но перевел взгляд на стол и остановился на стоявших посередине двух картонных стаканчиках. Едва заметно скривившись при виде известного логотипа, он подошел ближе и все же приподнял по очереди крышки, проверяя содержимое внутри. Отставил подальше тот кофе, что был со сливками, и, сделав глоток чистого американо, недовольно поморщился. - Холодный уже, черт побери. Дверь неожиданно открылась, и, обернувшись, Атобе увидел заходящего в кабинет Эчизена. - Я кое-что забыл, - спокойно произнес он, закрывая за собой дверь. Неспешно преодолев разделявшее их расстояние, юноша остановился рядом с блондином и немного запрокинул голову назад, встречаясь взглядом с темно-голубыми глазами. Столько лет прошло, Рема вытянулся, но Атобе все равно был выше его на несколько сантиметров, и приходилось смотреть на него снизу-вверх. - Что? – тихо спросил президент. Вместо ответа теннисист обвил руками его за шею, приподнялся на носках и, прильнув всем телом, жадно, изголодавшись по любимым губам, поцеловал. Не глядя отставив стаканчик с кофе куда-то на стол, Атобе с готовностью ответил на его пылкий, ненасытный поцелуй, провел руками по спине юноши, скользнул под расстегнутую куртку и сжал бока, привлекая любовника крепче, теснее к себе. Чувствуя жар чужого тела, вновь оказавшегося в его объятиях, на бесчисленные мгновения блондин вдруг забыл обо всех делах, оставленных на столе бумагах и отчетах. Его ладони медленно, повторяя, словно вспоминая, провели по изгибам сильного, обманчиво хрупкого, тренированного тела, с силой сжали бедра, резко впечатывая в себя. Одних жарких поцелуев казалось недостаточно, хотелось большего, гораздо большего. Атобе уже почти подхватил теннисиста под бедра и хотел было развернуть, взвалить его на стол, сметая бумаги и прочее, как тот, резко и совершенно неожиданно разорвав поцелуй, соблазняющее прошептал ему в самые губы: - Свой кофе. Блондин замер, а Рема плавно выскользнул из объятий, подхватил со стола стаканчик и вновь направился к двери, уже на пороге обернувшись и напомнив: - Жду тебя к ужину. Опоздаешь – пожалеешь. Через силу остудив вспыхнувшее, словно спичка, желание и приведя в норму сбившееся дыхание, Атобе усмехнулся: - Мал еще, чтобы угрожать мне. - Ты как всегда меня недооцениваешь, - очаровательно улыбнулся теннисист и покинул кабинет. Блондин еще с минуту-другую смотрел на закрывшуюся дверь, не осознавая, как по губам его скользит легкая, довольная ухмылка. От испортившегося на совещании настроения не осталось и следа.