Je t'aime

Весенний ветер. В воздухе пахнет весной. Запах травы, цветов и рядом лежащей Вивьен. Она лежит с поднятой майкой и в соломенной шляпе. Рядом два велосипеда, лежат на зелёной, слегка мокрой траве. — Все-таки хорошая идея отправиться на пикник, — выдыхает она. — Иногда я бываю гениален, — пожимаю плечами. Она отвечает кивком головы, но потом резко поднимается, и идёт к велосипедам. — Ты чего? — Хочу покормить уток! — довольная собой, она достаёт из корзинки багет. Ветер доносит до меня запах свежеиспеченного хлеба. — Вы, французы, всегда с собой таскаете багет? — О, да. Распространённый стереотип, который я не смею нарушить, — она идёт в воду. — Холодная же, — морщусь я. — И что? Смотри, утки! — девушка делает ещё несколько шагов. На дне острые камни, которые вижу сквозь прозрачную воду Сены. — Заболеешь… — Не будь занудой, Эклз! — бурчит и бросает в воду куски багета. Ну вот, а я, дурак, подготовился для пикника. Теперь мы будем ходить голодными, но дикие утки будут сыты. Совсем скоро закат, ради которого мы здесь и провели весь этот день. Небо, голубое днём, приобретает розовато-фиолетовый оттенок, и с каждым часом становится темнее, а ветер не так ласкает кожу, как днём. Мне и не нужно. За это сделают её руки. — Вылезай уже! — кричу я, щурясь от солнца. — Лучше ты иди сюда, — смеётся. Неугомонная. — Я не хочу заходить в воду, — говорю я, подходя к берегу. Её приподнятые тёмные брови. — Что? Холодная же! — Посмотри сюда, — вновь улыбается и указывает на паром, который просто кишит туристами разных национальностей. — Эй! — кричит она, привлекая внимание. — Какого чёрта ты делаешь? — Помнишь своё желание, когда мы только познакомились? — говорит серьёзно она. Помню. Научить меня жить. Моя жизнь в Америке была слишком серая, даже для того, кто вырос в Техасе. — Тогда не будем ломать ещё один стереотип о французах, — говорит она, снимая с себя шляпу и бросая ее на берег. Вопросительно смотрю на неё. — Французский поцелуй, — не успеваю подумать, как её мягкие губы врезаются в мои. Худые руки ложатся на мои плечи, а я оторопело стою, не могу найти в себе силы, чтобы оторваться или прижать её ближе. Мимо нас проносится паром, освещая нас с ней, влюблённых, целующихся. Вспышки фотокамер. Я на берегу. Она в воде по щиколотку. Утки и размокший хлеб. Сзади нас загорается Эйфелева башня. Ночной Париж просыпается, а ее губы такие же манящие, как и утром. Весна в Париже — маленькая жизнь. Радуюсь как ребёнок каждому проведённому дню здесь, с ней. Чувствую себя полным идиотом. Счастливым идиотом. Вспышки, и восторженные улыбки азиатских туристов прекращаются, и я смотрю в карие глаза. Сколько мы знакомы? Кажется, всю жизнь. — Я хочу покрасить волосы в голубой, — говорит она. Что? В недоумении смотрю на неё. Мне, должно быть, послышалось. — Или розовый. О, а может половину голубым, а половину розовым? — глаза горят идеей. Чёрт, она ведь серьёзно. Она хватает меня за руку и ведёт за собой, на ходу нагибаюсь и поднимаю с травы начатую бутылку белого вина. — Куда мы? — Идём гулять, — пожимает плечами. Она буквально тащит меня. Сумасшедшая. Мы переплетаем пальцы и лениво идём по узким улочкам вечернего Парижа. От бесконечных кирпичных зданий кружится голова. У одного из домов сидят двое мужчин, один из них опрокидывает стол между ними и хватает другого за грудь. — Жульё! — кричит он, замахиваясь кулаком. — Старый баран! А ну, отпусти меня! — не сдаётся второй тип, явно моложе своего оппонента. Молодой ударяет взрослого кулаком в челюсть. Только я хочу повернуться в сторону Вивьен, как вдруг застываю: рядом со мной её нет. Она мужественно шагает в строну двух крепких мужиков, не смущаясь, бьёт одного из них кулаком в морду: — Ты что о себе возомнил? Да я тебя по стенке размажу! — кричит она. Шумно выдыхаю и иду разбираться. — Ненормальная! — корчась от боли, говорит молодой. — Это я ненормальная?! — карие глаза блестят, и она надвигается на парня. Сумасбродная девица! Останавливаю её; пылко дыша, упирается в мою ладонь грудью. — Вивьен, — рычу на неё. — Чего? Отойди, Эклз, я сама! — протестует, пытается вырваться. — Эй! Я с тобой не закончила! — выглядывая из-за моих плеч. — Вивьен! — Молчу! — бурчит она. — Безмозглая курица! — кричит француз на английском. Брюнетка устрашающе проводит большим пальцем по своей шее. — Какие проблемы, месье? — говорю я. — Девушка лезет куда ей не следует! — Это мне не следует? Ну держись! — снова хриплый женский голос. Всё происходит слишком быстро. Хлопок. Закрываю глаза. Открываю один глаз: молодой француз на асфальте, сверху не нём моя Вивьен, бьёт его в лицо маленькими кулаками с большой силой. — Чёрт возьми! — хватаю ее за талию. — Вивьен, мать его, Бернар! — повышаю голос. — Да чего ты разорался? Ты не видел? У него был туз в рукаве! — Не было! — француз обиженно складывает руки под грудью. — Я честно выиграл у старика золотые часы! — Это часы моего отца, жулик! — кричит старик. Они словно разделились по разным берегам: на одном моя девушка и старик, на другом — молодой рыжеволосый парень с победной улыбкой и золотыми часами. У брюнетки жуткий, прожигающий взгляд. Взгляд хищника. Взгляд человека, кому больше нечего терять. Азартный. Она отходит назад, поднимает лежавший на земле ящик, ставит его дном вверх, импровизируя столешницу. — Садись, — говорит она. — Всё или ничего, — снимая с ушей золотые серёжки. Парень жмётся, неуверенно смотрит на неё. Но его взгляд темнеет, он облизывается словно кот, увидевший свежего осётра, поднимает длинными пальцами серёжку-гвоздик. Крутит меж пальцев, слегка прищуриваясь, смотрит, как под лучами солнца переливается дорогим светом многогранный камень. — Бриллианты настоящие, — хмыкает. — Играю.

***

— Паста просто объедение! Ела бы и ела, но желудок призывает остановиться, — Вив откидывается на стуле, отбрасывая от себя салфетку. — Может, я и не француз, но знаю отличные места в Париже, — отодвигаю от себя пустую тарелку и взглядом ищу официанта в зале. — Месье, счёт, пожалуйста. — Мне кажется, мы объели этот ресторан, — тихо говорит она, рассматривая гору пустых тарелок на столе между нами. А как ты хотела, дорогая? Пикник ведь не удался… до конца. Официант в бордовой жилетке и белой рубашке приносит мне счёт и быстро удаляется. — Мы съели столько мяса. А ведь это могли быть чьи-то родители, — шмыгает носом. Закатываю глаза и лезу в другой карман брюк за своим бумажником. Кровь отливает от лица, и я буквально чувствовую ее циркуляцию по моему организму. Воздуха мало в моих лёгких. Воздуха мало в этом ресторане. Холодная капелька пота падает за мой воротник, когда в кармане я нащупываю лишь ключи от квартиры. Чёрт… — Я забыл бумажник, — едва узнаю свой голос. —…Ты что? — Его нет! — минуту я молчу, пытаясь осмыслить весь ужас происходящего. Меня отрезвляет громкий смех. — Чего смеёшься? — недоумеваю. У неё начинается истерика. Она бьет ладонью по столу, запрокидывает голову, прозрачные слёзы катятся по щекам, сам того не замечая, как очарованный, начинаю неуверенно улыбаться, а потом смеяться. Ночной воздух врывается в мои лёгкие. Душно, так душно, что дышать перехотелось. Шлёпанье босых ног впереди меня, и мое дыхание подводит меня. Останавливаюсь, упираю руки в колени, и тяжело дышу. — Я больше не могу. Мне кажется, мы достаточно убежали, — говорю я, Вивьен кружится на месте, и юбка её платья разлетается в стороны. — Ты что, никогда не убегал, не заплатив, из ресторана? — изумляется. — Не-а. — Ну и славно! Ещё одно «впервые» Эклз! — снова кружится. Шифон платья разлетается, бретели сползают с её плеч, оголяя кожу. Любуюсь ей. Такой счастливой, такой беззаботной. Капли прохладного дождя безжалостно ударяют по нам. — Ах ты ж чёрт, — бурчу, ежась от холодных капель дождя, мучительно медленно стекающих по коже. — Потанцуй со мной. — Сейчас? Дождь же! — Он скоро кончится, — шепчет в губы. — Скоро кончится… «Скоро всё закончится…» — оседает эхом в моей голове. — Музыки нет, — придумываю новый довод. Мы в центре города. Прохожие разбегаются в стороны, ища укрытия от воды с неба, а она безумная, кусает холодные губы и тихо начинает петь на французском, когда мы остаёмся одни: — Je t’aime, je t’aime. Comme un fou comme un soldat, — я в первый раз слышу, как она поёт. Как она поёт на французском языке, глотая сдержанные слезы. Вокруг нас дождь, а мы одни. — Давай потанцуем? — предлагаю я, обнимая её одной рукой за тонкую талию, другой завладеваю женской рукой с хрупким запястьем. — Comme une star de cinema, — поёт так тихо, что еле слышно. Невыносимо громко для меня. Давно известная мне песня обретает новый смысл. В этой стране. В этом городе. На этой улице, где мы одни неуклюже топчемся в луже. Мои ботинки давно промокли, а ее ноги покрыты мокрой грязью, которая стекает вниз по лодыжкам. — Je t’aime, je t’aime…