***
Земля была укатанной, из-за чего лопата входила тяжело, заставляя меня прилагать немало усилий, чтобы хоть немного продвинуться в своих начинаниях. Место я выбрала хорошее, о нём не знали, а громадины, скрывающие за собой охранную сетку, сквозь которую будет проходить лаз и будет протащена моя мечта, скрывали за собой и меня с моими копошениями. Если на территории я появлялась и лазила раз-два в месяц, исключительно в новолуние и несколько дней после него, то, делая лаз, мне приходилось появляться каждую неделю на выходных рядом с объектом. Пальцы ныли от напряжения, а руки были стерты. На ладонях появились мозоли, которые периодически лопались и засыхали противными корками. За неделю учебы у меня всё подживало, но в ночь на выходные приходилось выкладываться на полную. В перчатках руки скользили по черенку и здорово мешали. Так что я действовала по принципу «раньше отмучаюсь». А ведь ещё надо было дрожащими руками привязать к раме старого велосипеда лопату, а к багажнинику всё остальное, заметая следы. Со стертыми в хлам руками проехать пол-Лондона, старательно объезжая криминальные районы, на что уходило не меньше часа. В гараже меня ждало заранее приготовленное ведро с водой и медикаменты, так что под утро, взбираясь по водостоку до окна своей комнаты, я отрубалась на кровати, подтверждая своим видом, что я ленивое бездарное существо. Через полгода был готов подкоп, достаточный для того, чтобы пролез мотоцикл под неудачно лежавшей железкой, которую по-хорошему нужно было просто-напросто отпилить. Мне же пришлось действовать тоньше: делать подкоп, который начинался за сеткой. Впрочем, проблема с самой сеткой была решаема. Кусачки долго искать не пришлось, так что, воображая себя то ли сапером, то ли взломщиком, а может разведчиком, я перекусывала твердые толстые проволоки. Делали сетку на совесть: уж не знаю, из чего она была сделана, но к концу работы кусачки пришли в негодность. Хотя мучилась я с сеткой очень долго, за десять минут у меня получалось перекусить две с половиной. Ей-ей из мифрила* мастерили. Притащенный из дома моток проволоки помог замаскировать отсутствие куска ограждения, просто закрепив его в нескольких местах, но при желании быстро оттащить сетку, открыв словно дверцу. В тот момент, когда мой личный лаз был готов, я считала себя чуть ли не Святой и Великой. Я была, мать вашу, Героем! Бесстрашным и упрямым, словно баран, но при этом явно бессмертным. Вытирая рукой пот и дыша, словно загнанная лошадь, в одной из ниш нависшего металла, я хлебала из бутылки воду, закусывая притащенным из дома бутербродом. Я совершила целый подвиг! Год был отдан на разведку и сбор данных, а так же на нахождение моего будущего чуда, а также места для лаза. Полгода на этот адский труд. Хотелось истерически заржать, так как такое упрямство мне было не свойственно, но мечта… Наверное, я даже сама себя испугалась, так как, поставив себе цель, я смогла совершить такое… Хотя, может в моей жизни не всё ещё потеряно, и я не такая уж неудачница? Впрочем, нельзя забывать о законе подлости. Я сумела дотащить свой мотоцикл до лаза, но по дороге в одном из временных тайничков пришлось оставить сумку, которая мешала. Пришлось вернуться, но так как я позволила себе непозволительную роскошь – расслабиться, нет ничего удивительного, что меня застали врасплох. Свет фонаря ярко вспыхнул, освещая меня, замершую на полшаге. Оглушительно залаял пес, которого держал на поводке сторож. Всё случилось по закону Мерфи, ага. – Стой! А ну стоять, фас, Стелли, фас! Ну да, ищи дураков. Я рванула в сторону, тут же перепрыгивая через железки. В одно мгновение влетев на капот чьей-то разбитой машины, я тут же рванула дальше. Нестись в непроглядной темноте, прыгая по разбитым машинам и другой техники, было настоящим самоубийством. Что уж говорить, даже обычные вылазки были очень опасны, начиная с торчащих железок, на которые можно запросто напороться, заканчивая битым стеклом. Неудивительно, что в скором времени я, подтягиваясь, порезала руку об железку. На предплечье остался длинный рваный порез, из которого тут же хлынула кровь, заставляя тихо взвыть от боли и досады. Собака теперь меня по запаху крови найдет. Привычный запах барахолки, состоящий из запаха ржавчины, железа, плавленой резины и масла вместе с бензином, наполнил с присоединившимся запахом крови. – Вот же твою мать, – тихо ругнувшись на русском, я рванула дальше, прыгая и забираясь выше. Пропитанный кровью рукав противно лип к коже, движения раздражали рану, но я продолжала нестись со всей дури, не оборачиваясь. Очередной раз перепрыгнув на крышу какой-то иномарки, умудрилась нарушить шаткое равновесие, из-за чего, противно заскрежетав металлом, машина неожиданно вздрогнула и прогнулась. В последний момент отпрыгнув, тем самым избежав страшной участи быть погребенной под металлоломом, я перевела дух. О собаке я как-то не подумала, так что, ловко оттолкнувшись ногами и кувырком уйдя вниз, ловко перелезая и перепрыгивая, словно обезьяна на лианах, опустилась. Псина была умная, но всё же не человеком. Она прыгнула на ту шаткую конструкцию и окончательно нарушила равновесие, из-за чего, испуганно залаяв, полетела вниз вместе с машиной. Обернувшись, я увидела, как отблеск только начинающей расти луны, которая на мгновение появилась из-за туч, отразился от разбитого лобового стекла машины, и с ужасающим грохотом всё полетело вниз. Машина была привязана тросом к другой машине из конструкции. Резко натянувшись и дернувшись, машина вместе с собакой потянула всё за собой. Скрежет, лязганье, звук битого стекла и жуткий грохот. Цепная реакция пошла по коридору, зацепив и противоположную стенку из нагроможденного металлолома, и коридор с жутким грохотом, грозившим вызвать контузию, начал складываться карточным домиком, погребая под собой всё и всех. В воздухе пахло близящейся грозой. Я лежала на животе недалеко от лаза рядом с мотоциклом, слушая неестественную тишину ночи, наступившую после погрома. О том, что, возможно, под грудой железа погиб сторож, я старалась не думать. Собаку уже точно не спасти, да и я сама была на грани смерти, чего уж там. Сердце гулко билось в груди, из-за чего невооруженным взглядом было видно, как грудная клетка дергается в области сердца, заходясь в истерике. Страшно. Жутко. И рука болит. В сумке оказался бинт, которым я не умеючи перетянула руку, да и не старалась, если уж на то пошло. Схватив за руль мотоцикл, я почти бегом, обливаясь потом и холодным страхом, потащила его до ближайших улиц. Судорожно вдыхая носом воздух и панически оглядываясь, я откидывала мусор в каком-то закутке неблагополучного района. Подтащив мотоцикл, я забросала его обратно мусором, возвращая видимость свалки, и побежала окольными путями домой. Велосипед был оставлен дома. Два часа на дорогу и петляний по Лондону. Сна ни в одном глазу. Тихо гремя ключами, которые я прятала под порожком, и меня встречает мой гараж. Ведро с чистой водой и таз. Мыча от боли, промываю рану и, откопав заранее спрятанный спирт, заливаю руку. Плачу, судорожно всхлипывая. Одежда старательно запихивается в пакет, а потом ещё в один. Смоченной тряпочкой обтираю тело, смывая пот и грязь. Не ванна и не душ конечно, но хоть что-то. Запах фиалок, что был у мыла, которым я сдобрила воду, отбивает запах чего-то помоечно-кислого, пота и ржавчины. К запаху мазута и бензина, которым от меня несло почти постоянно, родители уже почти привыкли. На краю сознания мелькают мысли, что я могу получить сепсис и заражение крови, так что, пролезая по водосточной трубе в свою комнату на втором этаже, я спускаюсь уже в доме по лестнице, шлепая ногами по полу на кухню, и залезаю в аптечку, где лежат антибиотики. Не знаю, что за хрень, но я глотаю таблетку и, стуча зубами о стеклянные стенки с водой, почти захлебываюсь. Руки дрожат, я вся дрожу, когда ныряю под одеяло и сжимаюсь в комочек. Слезы хлещут из глаз, когда я впиваюсь зубами в правую руку в надежде, чтобы боль отрезвила, да и чтоб родители не услышали моего плача и рыданий. Хриплю, шмыгая носом, широко открыв глаза. Почему-то я знаю, что человек на барахолке погиб. Я его убила. Убила, убила, убила… Он мёртв, умер… Я виновата. Я – убийца. Как я уснула, не заметила.***
Александра Терентьева или просто Саша Т. была обычным ребенком, которому в жизни просто не везло. Учитывая то, что когда ей исполнилось семь лет, родители развелись, а старший брат плюнул на свою семью и поступил в кадетку с четырнадцати и больше не появлялся. Как часто это бывает, ребенка перетягивали туда-обратно что отец, что мать. А потом, когда оба родителя обзавелись новыми семьями, оказалось, что ребенок, по сути, никому и не нужен. Ни матери, ни отцу. В их жизнях она стала лишним элементом декора, напоминаем о прошлом. Хотя никто не заставлял этих гениев делать Алексея в школьной кладовке в неполные шестнадцать. Ах, эта любовь! Потом свадьба и через семь лет ещё один ребенок, а ещё через семерку, когда им стукнуло тридцатник, они решили разбежаться. Так что, когда я неуверенная, напуганная девочка, пришла в первый класс, вздрагивая от каждого громкого крика, так как разборки родители устраивали ещё те, за мной закрепилось звание белой вороны. Пока родители судились и разводились со скандалом, перетягивая меня туда-сюда, я жила на чемоданах, готовая сорваться то к отцу, то к матери и всё по съемным квартирам. Я меняла школы как перчатки, не успевая привыкнуть к окружению. По логике вещей, я должна была быть общительной и сразу находить друзей, но в результате оказалось всё наоборот. Неуверенная девчонка, которая не знает, как вести себя с ровесниками. Замкнутая, не умеющая отстаивать своё мнение и являющаяся типичным представителем книжных червей, или просто ботаников. Каким-то невероятным образом я попала к своей тетке, у которой с личной жизнью был полный аврал, и я ей, честно говоря, тоже была не нужна, так что и тут я много внимания не получила. Сама по себе. Никому не нужный ребенок. А потом тот несчастный случай в зеркальной лавке, точнее магазине «Зазеркальная лавочка». Странное название, если честно. Ничего не обычного больше в этом магазине и не было, пока тетя выбирала себе зеркало в спальню, я рассматривала старинные и не очень зеркала. Самая разная форма, вид, отражение. Необычно. Засмотрелась. Резкий окрик родственницы заставил меня резко обернуться и неуклюже задеть рукавом одно из больших старинных зеркал, которые стояли в полный человеческий рост, прислонившись стене. Конечно, по закону Мерфи, это зеркало поехало, и в результате было около сотни битых зеркал. Оплачивать, естественно, должна была тетя. После того случая меня решили «правильно воспитывать» и десятилетняя Саша Т. стала забитой мямлей, которая уже получила в начальное пользование первые зачатки антропо и социофобии, а так же мизантропии. Как я социапатом-то при такой жизни не стала? Да хрен его знает, я была мямлей и откровенно терялась за порогом своей комнаты. Неприспособленный, забитый представитель Homo sapiens. А потом была идиотская смерть, жаль премии Дарвина не получила. Смерть… я умерла? Точно, скопытилась.***
– Блядь, – емкое и передающее всю суть ситуации. Темные круги под глазами, искусанные губы, опухшие от слёз глаза и след от смятого одеяла, отпечатавшийся на моей мордашке. Болела голова, ныла рана, полный раздрай и явный недосып. Про яркий след от зубов на руке говорить вообще нечего. –Я гребанный зомби. – Понятно, что принцесса из тебя никакая, – фыркнул Скотт. – Там завтрак. Шестилетний брат окинул меня пренебрежительным взглядом. – Свали в туман, –буркнула. – Сама вали. – Блядь. Гребанная школа, жизнь, посмертие, второй шанс… – устало потерла лицо руками. – И память прошлой жизни… Черт. Ещё и мотоцикл. Бля… Голова с глухим стуком впечаталась в стену. Ауч. Осознание смерти, пусть даже и посторонней, освежили память прошлой жизни, чтоб её. Блин. Нахрен школу, я в гараж. Спать. Спать, спать, спать… и анализировать. Потом. Сейчас лень. Вообще на всё забить и чтоб на меня забили ближайшие сутки. Споткнувшись на лестнице, пересчитала все ступеньки. Ну да, попаданец, мери-сью, коне-е-ечно. Суперсилы, ага. Где, может, под кроватью? Хотя нафиг-нафиг мне это счастье, ещё мир спасать, ага, как же, разбежалась. И наебнулась с лестницы. По закону подлости, ага. Да и вообще, похоже, под Закон Мерфи попадает вся моя жизнь. Черт…