***
Мама, папа, брат, ваша дорогая Сара всё-таки лузер. Отец устало вздохнул и махнул рукой в сторону ванны, мама покачала головой, а мелкий Скотт радостно захлопал руками, что-то неразборчиво говоря. Мелкому уже два года сегодня исполняется, так что отдельные слова он уже вполне внятно выговаривает. Громыхая сумкой по ступеням, направилась в свою комнату, только потом вспомнив, что у нас были гости, которые явно услышали и увидели моё гордое громкое восхождение на второй этаж. Упс… А! Черт с ними, я в печали!. Папаня был зол. На праздник прикатил якобы мой дядя, которого я за восемь лет так ни разу и не видела. Странно. Я даже не слышала о нём, если честно. Почесала затылок, и в который раз подумала над тем, чтобы отрезать свои лохмы под мальчика. Они, конечно, очень удачно так стали уже полностью отливать фиолетовым цветом, так что резать было не страшно. Жуть, конечно, ещё та, но смотрится ничего так. Хорошо не ядрённо-розовая. Ладно, пора было уже топать в сторону гулянки, то есть дня рождения братишки. На середине лестницы я всё же полетела, считая все ступеньки и успешно навернувшись со всей силы, ударилась лбом об пол так, что глаза в разные стороны разъехались. Ма-а-ать… Больно же! Вышедший из-за лестницы отец на шум, устроенный мной, махнул рукой в сторону кухни. Этот жест в нашей семье был уже настолько привычен, что все знали его значение «мол, вали уже, в той стороне где-то аптечка». Задумчиво подергала себя за прядь волос и, тяжело вздыхая, направилась к маме за пластырем. Мама, устало вздохнув, достала из шкафчика стопку пластырей и налепила мне на лобешник широкой белой лентой. Устало покачав головой, я потрогала пальцами белый пластырь и направилась в сторону гостей.***
День рождения прошел не плохо. К вечеру гости разъехались, и зевающего Скотта унёс в свою комнату отец. Мама, потрепав меня по волосам, пожелала спокойной ночи и тоже упорхнула спать. Все устали, одна я на редкость бодрая! Когда мама скрылась в спальне, и всё затихло, я запоздало вспомнила, что не отдала записку из школы. Устало улыбнувшись, я потерла заклеенный лоб рукой и махнула на всё. Ну, нафиг! Завтра с утра отдам! Подготовившись ко сну, я, придерживая полотенце, прошлепала из ванной через гостиную, остановившись у столика с подарками для Скотта. Моё внимание привлекла книга с яркой обложкой. Большая, яркая. Почесав репу, тихонько вытащила её из-под горы подарков, подумав, что Скотт мелкий: книга ему только через года три понадобится, так что не обеднеет. Да и что он с ней может сделать? Разве что разрисовать. Я, несмотря на как бы свой «взрослый» возраст, обожала сказки. Да и вообще к книгам относилась с трепетом. Уже сейчас можно было с уверенностью сказать, что я непробиваемый романтик. Из той далекой жизни иногда всплывали имена авторов тех или иных книг на любой вкус и цвет. Чаще всего приключения и приключенческие романы. Граф Монте-Кристо, Три мушкетера, Хроники капитана Блада, сборники рассказов Рея Брэдбери или те же Цветы для Элджернона Даниэля Киза. При каждом воспоминании я шла в библиотеку и зачитывалась ими взахлёб. Надо мной посмеивались: мол, восьмилетка читает, да что она там поймёт? Впрочем, меня это не волновало. Я была конченным мечтателем, а не реалистом. В темноте гостиной рассмотреть книгу мне не удалось, но, поднявшись в свою комнату, я разочарованно вздохнула. Книга оказалась чисто мальчишечьей. Яркая обложка привлекала внимание красивым мотоциклом, а сверху тянулась надпись «Всё о мотоциклах». – Ну, блин… Спать не хотелось, а читать было нечего, так что я угрюмо открыла книгу и уткнулась носом. Глаза побежали по строчкам, и я… пропала.***
Я была чертовым неудачником и лузером, при всём при этом непробиваемым романтиком. Кто бы мог подумать, что такая непонятная в прошлом железная хрень, в виде железного коня, такая увлекательная? Мне было интересно, очень. Мне хотелось сесть на мотоцикл и попробовать выполнить те трюки, о которых упоминалось в книге. Каскадёры! Чёрт! Навязчивая мысль грызла мой мозг, заражая идеей и не желая отпускать. Романтичная натура отряхнула от себя книжную пыль и с твердой уверенностью решила собрать свой мотоцикл, потому как отец такое чудо точно не оценит. Возможно, пацану ещё туда-сюда, но своей непутевой дочери точно ни-ни. Но так хотелось! Казалось, моё равнодушное настроение немного отступило, но пришедшая вместо неё рассеянность и мечтательность с периодичным зависанием стала катастрофой. Благодаря занятиям я уже не собирала все углы, но голова была забита совсем другим. Сердце пело, и в мыслях засела мысль «Я хочу! А если я хочу, то я это сделаю!». Оценки в школе стремительно покатились вниз. В спортивной школе, где я разрабатывала растяжку и выполняла кувырки, я, наоборот, пошла в гору, подходя со всем старанием, что в скором меня выставили на сцену. Честно в конце я чуть не запорола. И если бы не грим на лице, то об этом поняли бы по моему выражению лица. А так пронесло. Как только нам стало по десять лет, моя жизнь в очередной раз круто изменилась. Мы стали старше, а значит пора нам познавать азы искусства быть женщиной и актерами, могущими стать кем угодно. Нас учили накладывать грим и косметику. Самой крутой и подкованной в этом деле была Анна-Мария, семнадцатилетняя девушка, в этом деле уже ставшая профи. В добровольно-принудительном порядке она, заставляя нас краситься, вбивала в наши головы знания и правила, как это сделать так, чтобы получилось не слишком ярко или тускло, чересчур или в меру, со смыслом или просто штукатуркой. Целое искусство, с помощью которого можно обмануть кого угодно. У нас был экзамен по созданию образа. Грим я наложила сама, самостоятельно придумав себе образ. Выбеленное лицо, на котором яркими тенями выделяются глаза и брови, тонкие губы темно-фиолетовым изогнулись в усмешке, волосы я безжалостно обрезала под мальчика, сделав шухер на голове. С короткими волосами хорошо: если что парик надел, и совершенно другой человек. На левой стороне лица появилась ярко-фиолетовая капля, служащая как бы слезой, которая с вошедшей привычкой улыбаться по типу «улыбайся – люди любят идиотов», смотрелась странновато, но гармонично. Но всё же чего-то не хватало. Проблему решил рокер, прошедший мимо меня на улице, позвякивая цепочкой, тянущейся от уха к губе. Решение пришло моментально. Я нашла это чудо, но проколола только уши, вставив по два колечка в каждом и протянув цепочку до губы, но не собираясь прокалывать ее. Держалась она неплохо, что радовало. Дальше мне пришлось сделать фальшивый пирсинг под губой. Над бровью изощряться не стала, просто наклеив туда брильянтики, со стороны сойдут за пирсинг. Шухер на голове был и так, на ногти лег темно-фиолетовый лак, а ещё купила себе большую футболку с металликой, так же приобретя в магазине бриджи с кучей цепочек, заклепок и тому подобного счастья, не поскупилась на берцы, которые не стала развешивать железом, потому как вполне хватало и того, что уже было. Всё это добро было в чёрно-фиолетово-сиреневой гамме, так что смотрелось это странно, но круто. Родители были в ужасе, а вот брату понравилось. Особенно тянулся подергать за цепочку, из-за чего я заперла свою комнату. Отец был в ярости, мало того, что я разоделась, как какой-то отброс общества, неформал, так ещё и волосы, которые мне не разрешали отрезать, подстригла. Мама была обижена и зла. Я же, даже убеждая, что весь этот концерт временно, всё равно не смогла выровнять отношения и вспылила. Сильно вспылила, хлопнув дверью и проорав, что уже большая и мне никто не указ. Глупо, конечно, в десять-то лет возбухать, но меня обидели. Из-за особенностей моей фигуры, благодаря которой я походила на дистрофика, меня в моем оригинальном прикиде просто не узнали, приняв за пацана. Меня долго пытали насчет того, кто я такой и откуда, мол, взялся, но я, решив подшутить, никому ничего не сказала, открывшись только Анне-Марии, похвалившей меня, но попросившей больше не использовать этот образ: «Он подходит мальчику хулигану, а не маленькой леди». Знала бы она, какая из меня леди… В нашем гараже, куда папа особо не заглядывал, а после того, как машина начала заезжать за ним с работы, вообще перестал туда соваться. Я же в порыве вдохновения творила… пыталась творить, что получалось весьма хреновенько. Мне нужны были запчасти и многое, многое другое, так что спустя какое-то время я, раскинув мозгами, начала искать всё это и собирать по инструкциям в профильных книжках. С восьми лет я собирала мелкие детали, а вот после моего прорыва и обиды на весь мир, буквально решила сделать всё назло. Отец всё чаще говорил о разочаровании, мама отводила глаза, а я таскалась с толковым словарем, ища непонятные слова, наподобие «что такое аккумулятор?», «сцепление», «подшипник». Медленно, но верно между семьей начала разрастаться пропасть недопонимания и обид. Мама, пообещавшая научить меня итальянскому, передумала о своём решении, а папа прекратил уроки французского. Мне начали запрещать выходить гулять из дома, стали наказывать и действовать на нервы. В конце концов, я взъерепенилась и в знак протеста натянула на себя цепочку. Из вредности продолжала заниматься нелюбимым французским языком. И неожиданно у меня пошёл итальянский, сильно напоминавший мне о русском языке, который я знала. Акцент я упорно пыталась убрать, и с трудом, но у меня получалось. С русским так вообще красота была: я знала где говорю неправильно, а так, освоив русский, мне без акцента далась итальянская мягкая речь. Но… я всё также оставалась неудачницей, о чём не переставал напоминать отец. Слезы душили, и я твердо пыталась доказать, что хоть чего-то стою, продолжая в гараже собирать чудо техники, добро назвавшая Чеширом ещё тогда, когда он представлял всего лишь кучку металлолома и запчастей, которые я таскала откуда только можно. Но вот даже корпуса и основы у меня не было, так что моя работа застопорилась. Учёба тоже не радовала: я едва вытягивала на удовлетворительно, но на этом всё и стояло. С семьей была напряженка, а Скотт был всё дальше от меня, слушая отца, в какой-то момент начав называть меня неудачницей. Это ранило, сильно. Обида и неуверенность в собственных силах была сильна, но я продолжала пачкать руки в мазуте и дышать родным запахом бензина и смазки, крутя гайки по вечерам, стараясь не появляться дома. На одной из репетиций я неудачно упала и сломала ногу. Перелом был серьёзный, и в больнице я пролежала три месяца, чтобы не возникло осложнений. Из спортивной школы меня попросили уйти, так как ритм тренировок был сбит, а на носу концерт, к тому же нога была не разработана. Назад меня принимать отказались, найдя замену, из-за чего хотелось бросить всё и завалиться на кровать, рыдая в подушку от обиды, но уверенности и храбрости отстоять своё место у меня просто не хватило. Неудачница. А потом мне подали идею, где найти запчасти для мотоцикла. Оказалось, есть свалка разбитых машин и тому подобного. Территорию охраняли, и просто так покореженный мотоцикл мне бы никто не дал, так что я, удивляясь своей храбрости, на свои страх, риск, неуверенность, невезучесть и панику, всё-таки полезла на закрытую охраняемую территорию, где собиралась умыкнуть разбитый мотоцикл, а то и не один. Учитывая то, что находилась она на краю города, воровать надо было ночью, так ещё его надо было дотащить до гаража так, чтобы его никто не заметил. Следовательно, дельце мне предстояло просто опупенное. И всё-таки я была неудачницей, но лузер из меня получился на редкость отчаянный и упорный, а попаданец совсем не по попаданческим шаблонам.