Фиолетовая Неудачница

Под ногами мелко дрожала досочка, грозясь вот-вот слететь в пропасть. Сглотнув тугой ком, я, вцепившись в железную балку, тихо истерила. Дура, Господи, какая я дура. Ещё и этот суицидник недоделанный! Досточка опасно нагнулась, и я, тихо пискнув, вцепилась в балку ещё сильней.       – Мы все умре-е-ем… – тихо выл Молотков, вцепившись в балку на другом конце и пуская сопли.       – Это всё на твоей совести… – всхлипнула, цепляясь сильнее. Ноябрь был ветреным. На высокой стройке, куда понесло этого очкастого неудачника из параллельного класса, решившего совершить суицид, руки обдавало холодным ветром, из-за чего они немилосердно горели от холода и покраснели. Отцепиться хоть на мгновение было страшно.       – Т-терентьева, я не специально! Прости меня! – тихо всхлипнул подросток, на что я невесело улыбнулась. – Просто знаешь, жить неудачником… уж лучше не жить совсем!        – Молотков, вот мы с тобой товарищи по несчастью и образу жизни, но я-то на вышку не лезу. Чего тебе такого сказали, что ты полез с жизнью кончать?!       – Я неудачник, ботан…       – Я тоже, – буркнула, пытаясь дыханием согреть руки, не отпуская при этом балку. Что-то протяжно скрипнуло, и Молотков тонко взвизгнул от страха.       – Ма-а-ама, – тихо провыла. Откуда-то снизу послышались сирены, но смотреть вниз я не решилась. – Благородная и добрая идиотка… Тихо подвывал Молотков, стоящий на соседней балке. – Дети, стойте спокойно и ничего не предпринимайте, сейчас мы вас спустим! – донеслось снизу. Порыв ветра заставил снова что-то заскрипеть и слабо качнуться в сторону. Страх и паника душили, не давая нормально дышать. С Молотковым я была знакома уже года три. Познакомились мы как два неудачника, и не сказать, что были друзьями, но поныть и поплакаться в рубашку друг другу приходили. И вот, когда мне, смеясь, одноклассники из параллельного класса доложили, что Молотков побежал в сторону старой стройки, я поняла, что дело плохо, так как прекрасно знала, что Молотков боится высоты и на стройку его калачом не заманишь. Впрочем, высоты до усрачки боялась и я, точнее сказать, не боялась, пока была уверенна наверняка, что не рухну. И вот я, как заправский супермен, бегу на стройку, забыв в школе и сумку, и перчатки, и мобилку. А потом вижу высоко на подъемнике, или что там такое, вцепившегося в тонкие железные балки приятеля, который, видно, только сейчас осознал, что он собирается делать и куда залез. Ума у меня хватило только на то, чтобы полезть доставать и спускать его самостоятельно. Позвать на помощь мне в голову даже не пришло. И вот я лезу на конструкцию за Димой, когда эта махина начинает скрипеть, и порыв ветра заставляет её дрогнуть. Попытка сделать ещё один шаг в сторону Молоткова заставляет совсем уж опасно заскрипеть эту хрень и застрять на ней. И вот мы стоим. До друг друга осталось два шага, руки соединить можно, но ни туда, ни сюда двинуться не можем, так как нарушается равновесие, и вероятность того, что мы ебнемся, повышается в несколько раз. Когда сюда пришли посмотреть и позлорадствовать одноклассники, что неспешным шагом явились через полчаса, то сильно удивились и, смеясь, сказали слезать. Пока Молотков выл, я, паникуя, доступно и с матами пояснила, в какой мы жопе, и приказала вызывать хоть кого-нибудь. Порыв ветра, натужно скрипнувшая конструкция и почти перешедший на фальцет Молотков были очень убедительными. Рожи моих одноклассников разом побледнели, так как они поняли, что я не шучу. В другой раз я бы многое отдала за то, чтобы посмотреть на такие лица, но дело в том, что жизнь мне ещё дорога, хоть и такая неудачливая. Все начали звонить и побежали встречать подъехавших, оставив здесь Вадика.       – Эй, ребят, вы там держитесь! – К Вадиму мы стояли спиной, но испуганный и ломающийся голос, который то срывался на визг, то переходил на более взрослый тенор, был слышен, несмотря на ветер. Вадимка был очень красив для своих четырнадцати. Спортсмен, отличник, в которого втюрилось полшколы. Как он оказался в компании ребят, что задирали всех и вся, я не знаю, но именно он иногда вступался за меня, так что тёплые чувства к нему во мне всё же вспыхнули. Но. Неудачница не может быть ему парой. Короткие жидкие волосы, худая, быстрая и гибкая, но невероятно хлипкая, а также невзрачная, я совсем не подходила Вадиму и идолу, так что даже не старалась измениться. Стоило хоть что-то в себе поменять, как это становилось достоянием класса, высмеивашим меня. Особенно старались наши стервы, ну да что уже теперь. Наверное, единственным моим достоинством был красивый голос. Забавно, но я хотела именно им поразить Вадима, но всё никак случая не было. И может не представиться. Ну, говорят, музыка успокаивает, так что… Запрокинув голову к небу, я чувствовала, как из глаз бежали слезы, сдерживать которые сил не было. Молотков задрожал и чуть не сорвался, так что выбора особо не было. Если этого придурка не успокоить, то мы точно рухнем.       – Молотков, – тот не отзывался. – Дима!       – Д-да?       – Слушай мой голос, хорошо? Помнишь, я спеть обещала?       – Не лучший ты в-выбрала м-момент.       – Другого может не представиться! От края до края небо в огне сгорает, И в нём исчезают все надежды и мечты, Но ты засыпаешь, и ангел к тебе слетает, Смахнёт твои слезы, и во сне смеёшься ты.       – Подпевай! Ну же, Молотков, подпевай! Тот неуверенно закивал и начал повторять. Над стройкой разносился срывающийся голос Молоткова и немного надрывный мой. Почему-то до жути хотелось увидеть Вадима, но повернуться я не рискнула. Засыпай на руках у меня, засыпай, Засыпай под пенье дождя, Далеко, там, где неба кончается край, Ты найдёшь потерянный рай. На конце второго куплета всё заскрипело и дрогнуло, проседая. Панически вскрикнул Вадим, надрываясь, заверещал Молотков. 3асыпай на руках у меня, засыпай, Засыпай под пенье дождя, Далеко, там, где неба кончается край, Ты найдёшь потерянный рай. Я же продолжала петь, глотая слезы. Ветер, наконец, смог сдуть капюшон, задевший шапку. Чёрная шапка тут же отправилась вниз. Конструкция снова дернулась. Внизу, кажется, паниковали люди. Кажется, уже добрались на нужный этаж спасатели. Потому как я слышала, что Вадим орёт на кого-то, а этот кто-то, по голосу взрослый, кроет его в ответ отборным матом. Подставлю ладони, их болью своей наполни, Наполни печалью, страхом гулкой темноты. И ты не узнаешь, как небо в огне сгорает, И жизнь разбивает все надежды и мечты. 3асыпай на руках у меня, засыпай, Засыпай под пенье дождя, Далеко, там, где неба кончается край, Ты найдёшь потерянный рай. Понимание того, что конструкции уже труба, и спасти нас, скорее всего, не успеют, я делаю решительный рывок, хватаю за руку Молоткова, и, чувствуя как ломается, складываясь словно домик, ржавая опора под ногами, швыряю его назад и чуть-чуть вниз на полуразваленный этаж с криком «Ловите!» Молотков панически орёт. Кажется, кто-то матерится, и я слышу громкий крик Вадима. Радуюсь, падая, успевая, развернуться в его сторону и улыбнуться. Солнечно, весело и счастливо.       – Пока-пока! – выдаю и лечу вниз. Удар. Ничего не чувствую, только хруст костей, когда на меня валятся сверху балки. В мире снов, в мире снов. В мире снов, в мире снов. В мире снов, в мире снов. Все надежды и мечты. Темнота. А ведь я неудачница. Хоть в последние минуты жизни я поверила и усомнилась, что возможно всё-таки нет, но…

***

И всё-таки я была неудачницей. Но, к счастью, в новой жизни мне компанию составил сосед по тушке. Девочку было искренне жаль, так как ребёнок был в точно такой же ситуации, что и я, поэтому я её понимала как никто другой. С Сарой Блэк мы жили параллельно около пяти лет от её рождения. Я переживала всё то, что переживала она, и понимала, что маленькая Сара в этом мире, как видно, была моим отражением, так как по-другому феноменальную невезучесть я объяснить не могла. Девочке не везло с самого рождения. Если раньше слова, сказанные невпопад, глупые ситуации, в которых оказывалась девочка и неуклюжесть можно было списать на возраст, то когда стало ясно, что девочка постоянно оказывается не в том месте не в то время и все шишки летят на неё, отец Сары взялся за её воспитание. Неуклюжесть осталась, и девочка часто считала все косяки и углы. Девочка могла невпопад ляпнуть что-нибудь, и приходилось смеяться вместе с теми, кто называет её глупой. Всё валилось из рук, ничего не получалось. Девочке просто не везло, что бы она ни делала. Так и получилось, что к пяти годам девочка научилась глупо улыбаться, пряча обиду, слушать насмешки и делать вид, что всё так и должно быть. И ещё молоть чушь, хотя если бы кто-нибудь старательно раскинул мозгами, то понял бы, что Сара просто нестандартно мыслит и далеко не всегда может донести свои мысли понятно. Её мысли в голове сменялись одна за другой, моментально перетекая и изворачиваясь, и посторонние просто не успевали за ходом её размышлений. Возможно, если бы рядом нашлись люди, что разобрались с её образом мысли, она была бы признанным гением. Но, к сожалению, этого не случилось, а потом Сара случайно попала под раздачу в детском саду, и её наградили ударом по голове. Довольно сильно ей прилетело, раз уж её в срочном порядке увезли на Скорой Помощи в больницу. Я боялась за Сару больше всех, из-за чего в какой-то момент смогла пробиться за заслон, отделяющий наши сознания, и столкнуться с девочкой. Наше подсознание здорово тряхануло, и границы между нами стерлись. Всё перемешалось, и где «Сара», и «Я» разобрать было уже почти невозможно. Так четырнадцатилетняя неудачница с планеты Земля другого мира, стала девятнадцатилетней неудачницей в другом мире в пятилетнем теле. Очешуенно. Я боялась, что Сара умерла, но её имя напрочь впечаталось в моем сознании, как моё собственное. Я была Сарой, она была мной. Мутное в течение пяти лет сознание прочистилось и заработало в ускоренном темпе, включив «Режим мысли Сары». Кажется, я тогда чуть не сошла с ума, и только чудом, не иначе, я захлопнула свои воспоминания из прошлой жизни где-то далеко, практически стерев их к чёртовой бабушке, оставив после них жалкие ошмётки. Весело. Прошлая жизнь виделась странными урывками, которые потеряли свой первоначальный вид, превратившись в отголоски чувств и мутные пятна. И как теперь? Именно в этот момент я поняла, что жизнь Сары Блэк стала ещё хуже, так как нашу невезучесть возвели в квадрат... В чём я и имела честь убедиться, когда, выйдя из больницы, меня чуть не сбила машина, славу богу, задев по касательной и сломав только руку. На вопрос "как"? Как пятилетний ребёнок вообще сумел вывернуться из под машины, я ответить не смогла. Но не признать того, что этот случай был одной из редких моих невезучестей, когда в конце невероятно подфартило, было невозможно. А дальше… дальше жизнь завертелась. С моим невероятным «везением», возведенным в степень, жить стало невыносимо, но человек тварь такая, что ко всему привыкает. Ну я и привыкла. Когда родокам всё-таки надоело, что в доме то и дело раздается «Ауч!» и «Бубмс!», меня записали на гимнастику с уклоном в акробатику. Не сказать, что я сильно обрадовалась, но заинтересовалась, но все забыли да и таскали меня за ручку в эту школу, так что, сделав кислую мину, я начала пафосно превозмогать. И всё-таки попаданец из меня вышел какой-то совсем не героический. Я просто не чувствовала в себе героя: желания спасать мир и раскидывать своих врагов одной левой не было. Старательно делаю растяжку и что-то там ещё, отстраненно замечая, что уже не запинаюсь о собственные ноги. Мне было просто всё равно. Храбрость не была моим коньком, дух авантюризма меня не захватывал, врать с каменным лицом и крутить всеми, аки скандинавский злой бог Локи, я не могла. Мной не двигала жажда знаний, мне не надо было становиться Избранным и кому-то что-то доказывать, рвать жилы и всё такое прочее. Зачем? У меня всё есть, пусть я и чёртов Лузер. А ещё у мамы подозрительно округлился живот, так что, скорее всего, надо было ждать прибавления в семействе. Не очень хорошая новость. Нет, дети это хорошо, несомненно, но… меня же будут с этим напрягать. А оно мне надо? Тяжело вздохнув, я зарылась носом в подушку и закрыла глаза. Завтра мне будет шесть лет. Надеюсь, хоть что-нибудь в моей жизни изменится. Например, я перестану собирать все шишки судьбы. А впрочем, когда мне везло?