Today

— Брось игрушку, птенчик. Я воробьев стрелять привыкший, не промажу, — говорит Джонгхен с плохо скрываемым раздражением, не сводя глаз с фигуры перед собой. Джонгу весело и жутко одновременно, металл приятной тяжестью лежит в руке, палец на курке, нервы до предела напряжены, совершенная растерянность в глазах этого паршивца Кибома. Ему 16, Джонгу — 26, и им обоим надоела эта странная игра. Кибом смотрит слишком по-взрослому, слишком серьезно, а улыбается, бросая оружие, с плохо скрываемым коварством. Кажется даже, что в смехе его нотки металлического лязга, с которым пистолет Ки падает на асфальт. Он разводит руки, словно говорит «ты обыграл меня», но дьявольский огонек и притаившееся чувство превосходства в глазах четко дают понять, что это далеко не победа старшего, а сам Кибом просто разыгрывает спектакль. Это так по-детски: не скрывать, что что-то задумал. Ребенок. Чертов ребенок. — Хотел бы — пришиб бы меня еще минут пять назад. Я же знаю, Джонги, на что ты способен, когда взвинчен, — губы Кибома растягиваются в коварной ухмылке, острый кончик языка скользит по ним. Паршивец. Знает, какая будет реакция. Выстрел. Совсем рядом с аккуратным ушком. Пуля свистит мимо и оканчивает свой путь где-то в стене за спиной Ки. Не промазал: Джонгхен не делает осечек и не промахивается. И саднящая от боли мочка уха, задетая пулей — доказательство этому. Но Кибом даже не меняется в лице. — Если ты меня застрелишь, то ничего это не исправит, а проблем прибавится, — пожимает плечами он и делает шаг вперед. — Ну, разве что, спасаясь от бывших соклановцев, не останется сил думать о том, что по уши влюбился в малолетку и чуть не совратил его, да? Второй выстрел. На белом воротнике остается след. — Слушай, красотуля, прекрати, а? — нервно смеется Джонг, но, к удивлению для самого себя, замечает, что его рука дрожит. — Не подойду ни на метр больше, а ты забудь всю эту ерунду, возвращайся домой и делай мозг родителям. Какая к черту влюбленность? — Ну, с точки зрения окружающих, отвратительная. Я же, — Кибом замирает на месте и смотрит старшему прямо в глаза, — просто ребенок. Сотня демонов пляшет в лисьих глазах. Ребенок. Смешно, очень смешно. — Подойдешь ближе — вынесу мозг, рука даже не дрогнет, — шипит Джонгхен, когда между ними остается расстояние где-то в полтора шага. — И за что ты так меня, м? — в голосе Бома — фальшивая обида и какая-то странная хрипотца. — Я ведь пришел сам. Может, я хочу этого ничуть не меньше тебя. Шаг вперед. Джонг поднимает пистолет и тот дулом упирается Кибому в лоб. — Стреляй, Джонги. Я даже прощу тебя за это, обещаю. Улыбается, как демон, гипнотически и жутко, тянет пальцы к лицу Джонгхена, гладит его высокие скулы. — Стреляй, Джонги. Если постараешься, то никто не узнает, что это был ты. Выстрел. Полная и абсолютная тишина на минуту, металлический лязг после. Пистолет дал осечку. Выдержка Джонга дала осечку. — Маленькая дрянь, — рычит он, резко притягивая младшего за волосы и грубо и мокро целуя. Кибом победно стонет в поцелуе, хватаясь за плечи старшего до синяков и багровых полос. — Судьба твоя — дрянь, Ким Джонгхен, — Ки жадно глотает воздух ртом, когда Джонг отпускает его. Его глаза блестят, лихорадочно, как у больного, прожигают насквозь гремучим коктейлем из зрелого коварства, соблазна и наивной радости от столь легкой победы. — Но мы сохраним это в секрете. И хранить нам его еще два года. Ну, если не перестреляем друг друга раньше. Старший впечатывает его спиной в стену раньше, чем Ки успевает сказать еще что-то и снова направляет дуло пистолета ему в лицо. — Вот это скорость! И когда ты успел его поднять? — восхищенно вскрикивает Бом, но осекается, когда холодный металл касается его губ. — Если хоть кто-то узнает, хоть одна душа… — …то я добровольно поймаю зубами пулю, Джонги. Вот так, — ухмыляется Кибом, приоткрывая рот и прикусывая дуло аккуратными зубками. «Маленькая дрянь», — проносится у Джонга в голове. Ему 26, Кибому — 16. И этот паршивец будет провоцировать его еще два года. Если, конечно, они не перестреляют друг друга раньше.