Today

B.A.P – WAKE ME UP

— Бомми, — Джонг смотрит на него в упор, чуть виновато, но совершенно спокойно, наклоняет голову, показывает язык, а потом губы его внезапно растягиваются в жутковатой, полубезумной улыбке. — Бомми. Бомми, — повторяет он как мантру, протягивая одну руку и тут же ее роняя. Кибому страшно, Кибому больно. Он чувствует себя беспомощным, жалким и совершенно пустым, глядя в лихорадочно блестящие глаза Джонга, и готов позорно расплакаться. И ведь Джонг даже не обратит на это внимания, а если и обратит, то не вспомнит, и свидетелями слабости и изломанности Ки будут разбросанные вещи, заляпанные чернилами и вином нотные листы и валяющийся в углу использованный шприц. — Ты же обещал. Джонг, ты обещал мне! — всхлипывает Кибом, падая на колени перед старшим, счастливый и пугающий взгляд которого устремлен в измазанную еще не высохшей красной краской стену. — Прости, — тянет он, с наслаждением смакуя каждую букву на языке. — Можешь сбросить меня за это с обрыва, — смеется, переводит пустой взгляд на оцепеневшего Ки. — Да не бойся, дурашка. Я же полечу, а это будет просто воспитательный момент. Видишь мои крылья? Он театрально взмахивает руками, словно правда готовится взлететь, и заливается диким хохотом, чуть ли не сгибаясь пополам, утыкается макушкой в грудь старающегося не дышать Ки. И смеется. Смеется. — Джонг… В первый раз это, конечно, было страшнее, с непривычки. Ки удивлялся, как он не словил сердечный приступ. Он никогда не видел людей в таком состоянии, а увидеть человека, которого, кажется, знал сотню лет, лежащим па полу в окружений стекла от битых бутылок и измазанного зеленой краской, задыхающегося хохотом и зовущего нырнуть в ему одному видимый океан было похоже на дикий ночной кошмар, от которого так хотелось проснуться. Так хотелось проснуться. И он все никак не может этого сделать. Джонг каждый раз клянется, что это в последний раз, говорит, что просто нужно было вдохновение для песен, нужны были эмоции, краски, встряска, прижимает Бома к себе крепко-крепко и рыдает вместе с ним, молит о прощении, целует его бледное лицо и покрытые синяками и царапинами руки. Просит еще один шанс, умоляет Ки не уходить, не оставлять его одного. А Ки идти некуда, он повязан с Джонгом самой чистой любовью и самой грязной тайной. И вот, снова этот пустой взгляд. Новое пятно на руках любовника. Еще одна трещина на сердце Кибома. — Эй, не плачь об этой сволочи. Твой Джонг — тварь, Бомми. Он не стоит этого, — улыбается старший, снова протягивая руку и на этот раз мягко касаясь ей мокрой щеки парня. — Он конченная тварь. — Джонг… — Но знаешь что? — он резко тянет младшего на себя, укладывая его голову себе на плечо, гладит по голове. — Он дописал. — Что? — Ки резко поднимает голову, из-за чего выражение лица Джонга как-то странно меняется. — Песню. Про тебя. Он дописал, — Джонг смотрит так же ошалело, скалит зубы и тихо хихикает. — Иди сюда, Бомми, я тебе спою. Джонг тянет руки. Выражение его лица меняется резко: с жуткого оскала оно внезапно становится мягким, с толикой наивности. Таким джонговским. Родным. Настолько, что слезы с новой силой наступают, застилая обзор. — Бомми, иди ко мне. Иди сюда, Бомми. У меня большие крылья, тебе будет уютно в их объятиях. Иди сюда. Ки ломает, трясет, шатает, у него кружится голова. Словно это он под кайфом, словно у него в голове жидкий азот. Что делать? Что? — Бомми, — звучит обиженно и немного нервно. — Бомми. — Джонг, перестань, пожалуйста, — Ки говорит это с трудом, давясь воздухом. Кажется, он сейчас отключится. Джонгхен встает, пошатываясь. Он уже не смеется. Старший просто подходит и поднимает трясущееся в истерике тело, ставит на ноги, обнимает так же крепко, как тогда, в те дни, когда не было этого кошмара, шепчет: — Ки, а у тебя есть крылья? И швыряет младшего безвольной куклой в стену. Последнее, что слышит Ки, прежде чем отключиться, это обрывок мысли о том, это его кровь на стене или краска. И за секунду до кромешной тьмы, как издевка: «Ты разбудишь меня, Бомми? Или мне тебя разбудить?»