Today

Bob Dylan–The Times They Are A-Changin'

Странно сидеть за диваном и стараться дышать потише. Еще страннее, когда ты немаленькая такая шпала слегка за 180. И совсем странно, если это все из-за сонного парня в синей пижаме со старенькой акустической гитарой на коленях. Сонель на все сто уверен, что минут через пять, когда ноги окончательно затекут или его-таки схватит судорога и он с воплем из-за дивана вывалится, эта акустическая старушка полетит ему в голову. И не потому, что Менсу злой или прям совсем ненавидит, когда всякие подозрительные сонели его сталкерят, нет. Он запустит в него гитару без какого-либо злого умысла, от испуга, а потом будет долго причитать как анимешная девочка: «Прости, хён, прости!» Но его это пока как-то не волнует, ведь в щелку чудесно видно ухоженные руки Менсу, которые осторожно настраивают инструмент, с любовью и заботой поглаживают ободранный лак на деревянной поверхности. Волшебство, не меньше. А когда аккуратные пальцы скользят на струны и раздается первый звук, Сонель в мыслях визжит, как маленькая девочка-фанатка. Он сам не знает, почему так, но Менсу, играющий на гитаре, вызывал в нем столько восторгов и восхищений, что пару раз, застав Еля нервно грызущим ногти у двери, за которой репетировал Менсу, Сонгю пообещал сдать его в соответствующее лечебное заведение или прописать лечебных лидерских подзатыльников, чтобы дурью не маялся. Кажется, после последнего такого случая Гю и попросил Менсу не играть, когда Ель дома. Дескать, смущает младшее (да и старшее) поколение своим по-идиотски счастливым видом. Но Ель не так прост! Ель находчив, хитер и, благодаря природной костлявости, очень удачно помещается за диваном в гостиной. И сейчас, слушая, как под пальцами Менсу рождается музыка, он чувствовал себя так, словно не простой, хоть и чертовски симпатичный, парень играет какую-то неизвестную ему кантри-мелодию, а нечто божественное играет гимн самого Господа Бога. С каждой нотой ему все меньше кажется, что он здесь, на грешной Земле. Менсу, что же ты такое-то? Когда Менсу начинает тихонько напевать, Ель вообще теряется. Он уже мысленно надавал себе подзатыльников за все хорошее, назвал себя идиотом и наркоманом. Менсуманом. Вот, так лучше. И начинает в забытье пританцовывать, насколько это возможно в его положении, окончательно теряя связь с реальностью. The order is Rapidly fadin' And the first one now Will later be last For the times they are a-changin'. — Браво! — не выдержав, Сонель, как черт из табакерки, выскакивает, хлопая дрессированным тюленем. И ловит в дурную рыжую голову гитару. — Хён! Прости, хён! Я не специально! Я просто не ожидал! — вопит Менс, носясь возле дивана, на который сполз причитающий и ноющий от боли Ель. И глаза у Менса действительно сейчас как у анимешных девчонок, что не без улыбки отмечает Сонель. — Да тихо ты. Не стоит навлекать гнев богов. Особенно если они запретили тебе играть, когда я рядом. — Ты… Специально спрятался что ли? Чтобы меня послушать? — удивленно округляет глаза Менсу. — Нет, что ты. Пауков считал за диваном и уснул. Конечно из-за тебя. Ты мне нравишься. Ну, как музыкант! Да, именно! Вот! — Сам просил не кричать, а теперь как сирена кричишь, — хихикнул Менсу, убирая челку Сонеля с ссадины на лбу. — Понял я, понял. Нравлюсь, понял. — Как музыкант! — Да, именно так, — улыбается Менсу, а до Еля доходит, что он, кажется, спалился. Но, раз Менсу не сбежал в ужасе жаловаться Сонгю на хёна-содомита-извращенца, то… — Менсу, а ты… Ну… Ты сыграешь для меня? Как-нибудь? М? Менсу смеется, достаточно долго, а Ель становится одного цвета со своей бордовой толстовкой. И как-то совсем по-девичьи пищит от радости, услышав: — Конечно. Ты же мне нравишься. Как музыкант, конечно. Так что захвати губную гармошку. Я без ума от твоей игры.