Атлант

Пепел еще не написанной книги холодил пальцы. Я машинально рисовал в нем какие-то узоры на столешнице, пока не понял, что именно черчу: если верить моим же собственным воспоминаниям, именно так выглядел знак, позволяющий накхам проникать в чужое несбывшееся. Занятно, конечно, но не слишком уместно сейчас. Зато хотя бы поняно, зачем мне понадобится в этом времени Вековечный банк. Даже гуманизма Гурига VII вряд ли хватит на то, чтобы сохранять членам мятежного Ордена жизнь и рассудок за счет орденской казны. — Шурф, — он перевел на меня на редкость осуждающий после испепеления книги взгляд, и мне едва не стало неловко. — Мне нужно нанять вашу Незримую флотилию. Денег у меня хватит. Лонли-Локли моргнул. К его чести, это оказалось едва ли не единственным признаком изумления, но я знал, что там, в моем времени, все-таки доведу его до полноценной реакции. Рано или поздно, так или иначе, все верно. — Ну, или пару кораблей с сопровождением. Сколько пассажиров они смогут везти? — Не считая команды, комфортабельный бахун может принять на борт не больше двадцати человек, — Шурф честно задумался, — но вряд ли в составе флотилии будут настолько тихоходные суда. Кроме того, тебе в любом случае потребуется высочайшее разрешение на найм. Я только кивнул, совершенно не собираясь во всем этом разбираться. — Можешь этим заняться? Я имею в виду, съездить в Холоми, встретиться с Гуригом и всё такое? — Да уж тебя не заставлю, — проворчал он, все-таки покачав головой. Ай да я, ай да молодец. Кого хочешь до цугундера доведу. — Сколько будет пассажиров? — Пока не знаю, — я попытался прикинуть, но оставил эту бессмысленную идею, — будет ясно, когда закончу, так что окончательный расчет на причале. Он только кивнул и поднялся, посмотрел с молчаливым вопросом: мол, а ты? — Подвезти тебя до Холоми? — я поднялся тоже, чувствуя, как знакомая легкость поселяется в теле. — Домчу с ветерком. Удивительно, но зачарованная Хейлах одежда пережила эти пару недель без особых проблем. Я даже митенки не оставил в доме, скорее, напротив, регулярно забывал снимать. Что ж, всё к лучшему. Уже на пирсе мне показалось, что паром тащится с другого берега невыносимо медленно. Что-то внутри подгоняло, торопило, заставляло спешить, и я с удивлявшим меня самого терпением смирял эту лихорадку. Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Темная сторона проявлялась вокруг нас медленно, словно бы с неохотой расцвечивая пасмурно-сонный полдень с промозглым ветром с Хурона. Её приходилось уговаривать, словно ребенка управшивать съесть манную кашу ради маячащей в отдаленном светлом будущем шоколадной конфеты. Сотни съеденных мной и скормленных другим тарелок, впрочем, гарантировали, что шансов у неё нет. Когда Шурф шагнул на паром и непонимающе обернулся, меня у амобилера уже не было. Разве что улыбка оставалась, но потом пропала и она. Я шагал навстречу огнедышащей спарже по набережной Хурона, и мелкие камешки мерцали рябью у меня под ногами, пульсировали, словно упругие шляпки грибов, вздыхали, что-то бормотали. Какого-то особого плана у меня, разумеется, не было: только твердое знание, что я сам покажусь грешному паразиту намного более аппетитным, чем несчастные воспитанники Лойсо, наверняка выпитые почти досуха, пустые от отчаяния и горя. Так что вплотную я оказался почти сразу, оставалось самое сложное: раскрыться достаточно, чтобы сдвинуть эту тварь с места, и одновременно не попасться под очередной огненный плевок, который спалил бы меня за один раз. Говорят, много сладкого вредно. «Нам нужно заставить её освободить их», — я шепнул-подумал Темной Стороне, когда расстояние между мной и «спаржей» вдруг перестало уменьшаться. Кажется, это место было изрядно возмущено тем, что дитятко опять лезет в самое пекло. — «Можешь остановить меня на самой грани досягаемости?» Темная сторона не ответила, но сопротивление исчезло. Напротив, теперь земля шелком ложилась под ноги, и я смог, наконец, сосредоточиться. Настроиться. Раскрыться. Я все-таки нашарил в памяти то самое ощущение блаженного полусна пополам с тревогой, рождающей чуткость, на которое когда-то ловил чудовище из залива Ишма. И стоило протянуть эту ассоциативную нить, как сила заструилась от меня сама. Заполнила пространство ласковым маревом, солнечным ветром, и «спаржа» жадно содрогнулась напротив, поймав один из протуберанцев. Второй… третий… они становились все мельче, и, похоже, вкуснее, потому что, не поймав четвертый, разохотившаяся тварь всё-таки сдвинулась с места. Я не видел, но точно знал, что только что из безобразно расплывшейся туши показался первый, самый дальний угол резиденции Лойсо. Над ухом мне послышался тихий облегченный выдох, однако я только мотнул головой, отгоняя неуместную сейчас благодарность. Пока что мне нельзя было вспоминать, чем я здесь на самом деле занят. Я стоял на текучей земле Темной стороны, и она медленно уносила меня все ближе к твердой ленте Хурона. «Спаржа» взволнованно колыхалась: кажется, к десятому протуберанцу воспитанники Лойсо окончательно перестали её интересовать. Я чувствовал на себе её внимание, жадное и влюбленное, словно взгляд шестнадцатилетней провинциальной фанатки, столкнувшейся на дискотеке со столичной звездой и не собирающейся упускать свой шанс. Резиденция Лойсо освободилась уже наполовину, когда «спаржа» преодолела почти половину расстояния между нами немыслимым текучим изгибом. На верхней части у неё все-таки открылась круглая пульсирующая пасть, какая встретилась мне когда-то в учебнике биологии за восьмой, что ли, класс, в разделе «кольчатые черви». Самым сложным оказалось не содрогнуться от отвращения, не дернуться, не показать, что все это танго фальшиво. К счастью, я доверял Темной Стороне: каким бы маленьким ни было расстояние между мной и этой тварью, оно всегда будет достаточно большим, чтобы «спарже» не хватало совсем немного, последнего рывка, вот-вот, чтобы вонзить зубы и насладиться нежной сладковатой плотью… Очень хорошо. Оставался последний угол, и я в очередной раз вяло удивился тому, насколько нелепое и скучное здание Лойсо выбрал для своей резиденции. Изменить его будничное убожество не смогла даже Изнанка мира. Шепотки вокруг меня нарастали и давно слилились в один неразборчивый шелест, но их обладатели словно и не собирались покидать меня. Вполне возможно, именно это манило «спаржу» ничуть не меньше — сожрать меня и снова проглотить их на десерт, на этот раз уже окончательно. Она больше не походила на растение, скорее на очень толстую, великанскую змею или гусеницу, обрюзгшую за века неподвижности и весьма недовольную тем, что пришлось вспомнить, что такое движение. Гусеница ползла за мной, оставляя на земле лоснящийся слизевой след, и я едва успел прикрыть веки, заметив краем глаза, как последним из этой дряни вываливается, пошатываясь, мой недавний знакомец, с яркими болотными глазами и серыми, словно припорошенными пеплом волосами. «Пепел» наверняка был первоклассным бойцом, не только отчаянным, но еще и умелым: во всяком случае, эту текучую, будто бы бескостную походку я пару раз наблюдал у Шурфа в драке. А сейчас этот безбашенный, разъяренный неслучившейся гибелью дурак тяжело привалился к стене — и взметнул едва ли не до небес стену ярко-зеленого пламени. Фирменного пламени воспитанников Лойсо, которого эта грешная «спаржа» наверняка сожрала без малого тонны на завтрак, обед и ужин. Веками. Гусеница сладко содрогнулась, будто прямо при ней огромный, только что зажаренный стейк полили лимонным соком и сделали первый надрез, выпуская розовое мясо. Я тяжело вздохнул — чисто не получилось — и велел: — Сгори. Быстро, полностью, дотла, не оставив ни тела, ни пепла. Пламя сменило цвет почти сразу, на недоброй памяти ярко-синий. Кошмар или нет, но после книги Огненных Страниц я продолжал верить, что страшнее этого оружия на Темной стороне нет. А значит, так оно и было на самом деле. «Спаржа» сгорела быстро, словно была сделана из пороха пополам с жиром, и чадила при этом отвратительным черным дымом. Тончайшие полупрозрачные нити, повисшие после неё в воздухе, я сначала принял за скелет вроде того, который остается иногда от медуз, высохших на пляже под жарким солнцем. Шагнул вплотную, недовольно и с затаенной тревогой хмурясь — сказал же «дотла и без следов», что такое? — и оцепенел, когда эти нити, подхваченные ветром, легко легли на плечи. Паразита, отравившего орден, мы уничтожили, а вот система внутренних связей, протянутая между его членами — осталась, и сейчас мне неиллюзорно светило вляпаться в вакантную должность — так сказать, врио Великого Магистра. Шутка века. В довершение всего этот снова случайно спасенный глянул на меня с мрачным, почти торжествующим узнаванием. И медленно, ломая себя, опустился на колени. Я не заорал и не шарахнулся только потому, что с трудом достигнутое настроение «идеальной приманки» ещё плескалось внутри, а не потому, что чрезвычайно возгордился успешно прошедшей охотой. По правде говоря, я ещё и осознать ничего не успел, только ощутил колоссальное облегчение: некогда плененные души были свободны, живых мы сейчас быстренько вернем в Мир, они там проснутся-очнутся, а я наконец сбегу в своё время от этой грешной гражданской войны и больше ни за какие коврижки не стану связываться с Мостом Времени. Дурак я был, боясь раздавить этих проклятых бабочек. Надо было не иностранных классиков слушать, а своих, прогрессор хренов, «щас мы тут всё одним файерболом починим»! Знал же, что привязчив и могу вляпаться в новые знакомства быстрее, чем «мяу» пискну. Я даже застонал от беспомощности и гнева на собственный идиотизм: я-то собирался тихо спихнуть неудавшийся обед бешеного овоща на самую быструю шикку в Незримой Флотилии, избавив Нуфлина от необходимости топить психованных подростков в заливе. Coup de grace, его последний поклон, дань собственному пижонству, вот это вот все. А сейчас что?! А сейчас я чувствую биение почти трех десятков сердец, и первым, самым громким, — то из них, которое колотится в груди напротив. — Встань, — выплюнул я, и его ощутимо качнуло от тона, а я страдальчески поморщился. Нет, не буду извиняться. И надо вытаскивать отсюда этого придурка, он явно на Темной Стороне впервые. — Ты кто такой и как зовут? — Пепел… — разомкнулись серые от шока губы. — То есть, Илтерам Мерат, Старший Магистр ордена Водяной Вороны. — Отлично, я Фангахра, — я протянул ему руку, — а теперь пошли отсюда, быстро! Он медленно придвинулся ближе, но дальше я ждать просто не стал: перехватил чуть выше локтя и шагнул в Мир. С облегчением вдохнул совсем недавно перепугавший меня едва ли не до полусмерти запах орденских предместий: тронутые осенью сады, железистый привкус Очевидной магии в воздухе и то особое чувство близкого пожара, какое случается только тогда, когда горит помещение, в котором жила куча народу. Словно бы вместе с густым жирным дымом сгорали не вещи, а разделенные многими и многими воспоминания, и вот они-то чадили больше прочих, не желая рассеиваться. Совсем рядом возвышалась резиденция Лойсо, слепо смотрела узкими, маленькими окнами-бойницами, но там, внутри, я чувствовал всего трех, максимум, пятерых человек. — Где остальные? — я резко развернулся к Мерату, едва не зашипев от досады. Похоже, вместо одной компактной гавани Утопленников мне со всей очевидностью светило стать причиной возникновения доброго десятка импровизированных мемориалов. — Куда все делись?! — Разбежались, — прошептал он. Судорожно облизнул губы: — Когда это… началось, облегчение от чувства свободы оказалось таким большим, что каждый рванулся куда и как смог, кто бегом, а кто ползком. Запоздало обдало холодом — я не установил временного ограничения, когда выходил. Не знаю даже, сколько прождал меня Шурф, поскольку я так и не нашел повода послать ему Зов, а газеты Рогро ещё не придумал, так что самому определиться с датой тоже не выйдет. — Сколько это продлилось, с первого освобожденного? — Мерат моргнул. И без того стывшее в глазах недоумение все росло и ширилось, и только неведомые мне соображения сейчас удерживали его от того, чтобы закидать меня встречными вопросами, а то и парой профилактических заклинаний. — Тебя явно отпустило последним, и ты наверняка считал если не минуты, то часы. — Тридцать четыре часа… ну, то есть, полтора дня, — выпалил он. Осмысленные фразы явно помогали прийти в себя. Плохо; еще немного, и Мерат точно спросит, почему я не пользуюсь свалившимися на меня полномочиями. Потому что не хочу, непонятно, что ли? Я никогда не задумывался о том, чтобы однажды заставить Лойсо рассчитаться за нечаянное освобождение, но, черт возьми, сейчас я был к этому опасно близок! Лишь бы сгрузить на магистра Пондохву его собственных недовыпестованных воспитанников и не нести больше за них никакой ответственности. Так что наличие полномочий я буду отрицать, пока могу. И еще немножко дольше. Но что-то делать всё равно придется. Понятия не имею, в каком состоянии сейчас все эти остатки Ордена; сильно подозреваю, что им не помог бы и Абилат. На этот счет у меня есть мои Смертные Шары — но в этом случае идея «не использовать ненужные полномочия» херится за ненадобностью, конечно: зачем орденские обеты тому, кто просто и безыскусно сделает из этих людей рабов, пусть даже ради их блага и ненадолго. Словом, хотелось бы максимально оттянуть вот этакое развитие событий. Я бы наверняка ещё очень долго мялся, пытаясь выбрать меньшее зло — и это ещё не успев определиться со шкалой, по которой начну его оценивать. Но меня весьма невежливо прервали. Точнее говоря, отвлекли. Совсем рядом, в паре километров, над одной из неизвестных мне резиденций полыхнуло желто-синее зарево из очень четких, несмешивающихся почему-то цветов. Ветер донес до меня и чужой азарт вместе с жаждой крови, и смертный страх пополам с упрямой обреченностью обороняющихся, и, кажется, даже смутно знакомое дуновение магии адептов Семилистника. Не знаю, что из этого коктейля послужило наилучшим спусковым крючком, но факт остается фактом: я взбеленился. Пожалуй, незнакомым воякам с обеих сторон крупно повезло, что я оказался нежданно-негаданно связан обязательствами, иначе с меня сталось бы не ограничить Очевидную магию до первых пары ступеней на территории всего Ехо, как было во времена моего появления в Ехо, а, пожалуй, временно отменить её напрочь, как умеет леди Сотофа. Все это выглядело очень логично — снаружи. А изнутри прекрасно уложилось в одну короткую фразу. Не сметь поганить мой любимый город смертями и страхом! Всё-таки Обратная сторона что-то успела дать мне кроме оригинального маникюра. Буквально всучила, не спросив. Потому что на эманации страха Доперст во мне сладко облизнулся, а с первым шагом по саду, забору и дальше по улицам океанским приливом начала выплескиваться Темная Сторона. С каждым моим шагом волны страха вокруг уменьшались, а проявляющаяся Изнанка властно смотрела в душу: подними, дескать, голову от своих мелких дрязг. Чудо совсем рядом. И его игнорировали слишком долго, чтобы сейчас оно не стучалось в самый центр картины мира длинным единорожьим рогом. Очень острым — для особо непонятливых. Так что я обошел Илтерама Мерата, Старшего Магистра ордена Водяной Вороны, как фонарный столб, и двинулся вглубь резиденции — туда, где чувствовал огоньки живых душ. Разноцветные ветра играли в унылых стенах, больше похожих на кельи, пели, высвистывая что-то озорное, чего, похоже, это место никогда не знало, и для разнообразия я был твердо уверен: когда я найду своих потеряшек, тела их будут совершенно здоровы, а разумы покинет этот неестественный, истошный страх смерти. Вершители вообще умирают целиком, так что ж мне теперь, завернуться в саван и плакать? Нет уж. Сам не собираюсь и другим не дам. Кажется, я слышал флейту — смутно знакомый мотив, — и именно он повел за мной всех тех, кого я чувствовал обязанным спасти. Воспитанники Лойсо шли следом с видом спящих, которых наконец-то оставил мучивший их кошмар: все ещё помятые в недавнем страдании лица теперь были осенены тихим светом осмысленного сна. Кажется, Мерат ловко пристроился в самом хвосте процессии, зорко наблюдая, чтобы никто не попытался причинить нам всем вреда. Изначально бессмысленное, но делающее ему честь начинание — сейчас во всем Ехо вряд ли нашлось бы место безопаснее, чем у тех, кто шел за моей спиной. Кажется, эта безумная процессия заняла несколько часов. При всем желании я не мог сократить путь скачками Темного пути, поэтому мне пришлось найти и позвать за собой каждого, кто нуждался в помощи после изглодавшей душу «спаржи». Территория действия «кодекса Хрембера» тоже расширялась с каждой встречей и с каждым визитом; когда я понял это, успел мысленно посетовать, что вполне могу нарваться если не на любопытствующего Джуффина, то как минимум на Кофу и его весьма бравых в это время полицейских, но нет. Мое представление было предназначено не им, и этого оказалось достаточно, чтобы наши дороги не пересеклись. Кажется, я признавался городу в любви — вслух, пытаясь разделить с ним счастье бытия одновременно в Мире и на Темной Стороне, и Ехо изумленно смеялся в ответ: успел забыть за годы гражданской войны, что такое безмятежная радость. Смеялся и стлался под ноги огоньками брусчатки под ногами, гладил ветрами и запахами, изгибался темно-серым небом — почти томно, будто потягиваясь. Очень странный, но хороший сегодня приснился горожанам сон. Определенно. Я не очень удивился, обнаружив себя у паромного причала в Холоми — ровно там же, где до всей этой фантасмагории мы расстались с Шурфом. И тем более ничего странного не было в том, что и он сам обнаружился там же: статуя Командора со скрещенными на груди руками, только и разницы, что в темно-сером лоохи. За его спиной трепетал на фоне Холоми контур корабля, то проявляясь, то снова исчезая в ненадежном предутреннем свете. — Это все твои пассажиры? — уточнил он, подходя ближе, и я заморгал, словно только что разбуженный. Впрочем, так оно и было по сути. — Да, — признал я и даже старательно кивнул, ощущая сейчас эту чрезмерность жестов совершенно необходимой. — Можно ли им на борт? — Я бы посмотрел на того, кто попробует тебе запретить, — вдруг отозвался Шурф с совершенно убийственной иронией, исполненной в безупречно безразличном тоне. — Полагаю, сэру Мерату не затруднит устроить своих… подопечных, раз уж он единственный из них, кто осознанно бодрствует. — Осознанно бодрствовать вообще непросто, — фыркнул я, глядя, как с корабля перебрасывают вполне основательный трап. Не Золотые ворота, конечно, но, пожалуй, даже я со своей боязнью высоты ступил бы на него без опасений. Ну, скажем так — почти. Что только не всплывет в голове в попытке обойти, замять, проехать мучительную сцену прощания. Ненавижу их. Никогда не любил. Понятия не имею, что ему сейчас сказать. Спасибо, что терпел мое присутствие в доме всё это время? Спасибо за всё, что сделал? Извини, что я ничего не могу объяснить? Или, что ещё хуже, извини, мне пора, ветер переменился, и в твоем доме не осталось не только вещей, но и просто следов присутствия? Всё-таки я отлично запомнил отповедь насчет «метить территорию». Обещаю рассказать твоей версии в будущем вторую часть стихотворения? Набравшись смелости под завязку, но рассказать? Не знаю. Честное слово, не знаю. Его очередь импровизировать. Вот только он, кажется, не догадывался об этом. Стоял и провожал взглядом каждого, поднимающегося на борт. Тем самым своим фирменным тяжелым взглядом, после которого обычно следовал взмах левой Перчаткой. Ну, или — иногда — «Хорошо, Джуффин». И дышал на сколько там счетов. Когда-то эта невозмутимость представлялась мне непоколебимым спокойствием, и даже многократное пребывание в его шкуре не до конца развеяло эту наивную убежденность. Теперь я мог сравнивать и знал, как выглядит в исполнении Шурфа настоящее, не показное равнодушие. Ничего, то есть, общего. — Ты так и не объяснил мне, как попасть туда. — Не туда, а на Темную Сторону, — поправил я и тоже вдохнул и выдохнул, аж до шести досчитав. Не то чтобы это сильно помогало, конечно, но я свято верил, что помогает. Так что против этой убежденности у знаменитой Шурфовой дыхательной гимнастики шансов не было. — Почему мы оба видим ее по-разному? — продолжал допытываться он сам, даже не думая терзаться разной сентиментальной чушью. — Потому что Темная сторона помещается на границе между тем, каким Мир хотел бы выглядеть в глазах гостя Изнанки, и тем, что представляется идеальным самому этому гостю. Это не я такой мудрый, это мне сказал когда-то один умный человек, который прочитал это в книге другого умного человека. — И как называлась эта книга? — Ну ты спросил. Откуда ж я помню? Мне и уметь читать-то не положено, между прочим. Шурф повернулся, коротко резанув меня взглядом: любопытство, терпение и совершенно ему не свойственная грустная нежность. Совсем чуть-чуть, парой драгоценных шафрановых волокон. Чуть больше — и изысканный вкус сменится горечью, обратится в яд. Все как положено. — Я разрешаю тебя от клятвы, — торопливо сказал я, обрадовавшись тому, что в кои-то веки вспомнил о том, что нужно сделать — в правильное время и даже в правильном месте, жаль, никто не торопится выдать мне заслуженный пирожок. Шурф помедлил и кивнул, принимая мои слова и, видимо, не находя их достаточно веским поводом для продолжения вербального общения. Ан нет. — Я со своей стороны освобожусь от клятвы чуть позже, когда буду уверен, что тебе больше не нужны моя помощь и защита. То есть — как выяснится лет через сто пятьдесят — никогда. — Слушай, меня правда называют Фангахра, и я действительно царь, так уж получилось. Но однажды один хороший человек сказал мне, что на самом деле я состою из Темной Стороны. Этакий то ли пасынок, то ли бастард, впрочем, любимый. Ну, или плохо замаскированный шпион в обычном мире, кто его знает. Так что тут ты меня не найдешь, но если вдруг соскучишься по моим ужасным манерам — просто прогуляйся на Изнанку. И тебе полезно, и мне приятно. Он помолчал, кивнул, осмысливая. Я почти видел, как информация занимала положенное ей место, возможно даже, с порядковым номером. — Тот самый хороший человек, который цитировал тебе книгу? — вдруг заинтересовался он. — Нет. Другой. Тот был умный. Впрочем, хороший тоже. Все. Больше ничего не скажу, а то договорюсь сейчас до чего-нибудь не нужного ни ему, ни мне, ни даже Миру.