Атлант

В этот раз Стержень не столько пил меня, сколько пытался общаться. Градус экстаза упал до вполне терпимого, достаточно, чтобы не пачкать одежду зря, и я начал воспринимать образы. Ничего, впрочем, особенного — Очевидная магия во всем ее многообразии: жадная, бесцеремонная. «Грубое насилие над реальностью», как говорил мне когда-то Джуффин. Я впервые всерьез задумался над радикальным решением: досрочно устроить им тут полный кодекс Хрембера, что ли? Просто взять и лишить доступа к силе Сердца Мира почти всех, ну кроме некоторых, способных еще и к Истинной? Ясень, протянувший ко мне ветви, содрогнулся — не иначе от искушения жизни без боли, но, поразмыслив, я отказался от этой идеи. Да, возможно, все эти грешные мятежные Магистры немедленно окажутся не опасней индюшат, но что делать с остальными? Простыми обывателями: целителями, ремесленниками, поварами, архитекторами и так далее, — я любил Ехо полным магии, и лишить горожан колдовства было бы несправедливо жестокой карой, да еще и павшей на головы невиновных. Нет, я так не играю. Кроме того, если я не ошибался, идея не понравилась и самому Стержню. Древо было счастливо отдавать, это было смыслом его жизни, и сейчас, когда требования жителей Сердца мира превышали его возможности, идея отказаться от собственной природы не привела его в ужас только потому, что показалась слишком абсурдной. Ну, как меня бы удивила идея походить немного спиной вперед да еще и на руках, причем исключительно ради моего собственного блага. Так что придется придумывать что-нибудь другое. И я придумаю, только вот посплю и поем. В конце концов, теперь мне есть, кого спросить, и эта победа над судьбой казалась мне сейчас намного более весомой, чем даже недавнее утоление голода Сердца Мира. Неожиданно тревожная мысль пробилась через усталость и ликование, и я аж споткнулся, невольно опираясь на стену. Раньше я уходил от Стержня или ножками, или пропадал сначала в Хумгат. А в этот раз — нате вам, проложил Темный путь прямо от причала, для пущего удобства любого, кто захочет навестить Сердце Мира по моему следу. Не всякий на него встанет, это так, вряд ли он перестал быть следом мертвеца, но всё же риск велик. Шурф рядом тут же подобрался, заметив мою тревогу и, видимо, не слишком доверяя охране Холоми. «Что или кто?» — лаконично спросил он, уже готовый снять защитные перчатки. «Я проложил сюда Темный путь», в том же телеграфном стиле отозвался я, крутя в голове неожиданную идею. Идиотскую, скорее всего, но отчего бы не попробовать? «Надо это исправить». Найти место, где мы появились, получилось не сразу, но совсем рядом, за тонкой броней Шурфова бесстрастия разгорался огонек любопытства и жадной сосредоточенности, желания понять. Ему стало интересно. Наконец-то. Возьми с полки пирожок, Маугли. И ликование — получилось! — помогло намного сильнее, чем какие-либо техники концентрации. Конец Темного пути словно обнял тело, и когда мы сделали шаг, намотался следом, будто нить на клубок. Ну, или сосиска, втянувшаяся в котенка. Шурф, кажется, уже смирившийся с тем, что я его таскаю, подчиняясь не то голосам в голове, не то желаниям левой пятки, молча посмотрел на меня, явно ожидая объяснений. — Мне всегда казалось, что если можно проложить Темный путь, то возможно и убрать его. Вроде как, выходя в другой мир, закрывайте двери в этом, — я честно попытался слепить связную фразу из расползающейся манной каши предположений только ради этого взгляда. Полного жажды познания. Ну и слава богу, в общем. Почти дома. Хлебнуть бальзама Кахара и вернуться в Новый город, кажется, можно еще быстрее, чем ехал сюда. Или же… Или же можно выехать на Окружную дорогу, предназначенную специально для грузовых амобилеров. Почему бы, кстати, и нет? Во всяком случае, там мы точно никому не нужны, а за рычагом я чувствую себя намного спокойней, чем где-либо еще. И разговаривать в пути намного проще, чем за столом или стоя, серьезно и чинно. — Ты едешь в какое-то определенное место? — этот отстраненный тон вполне мог служить аллегорией бесстрастия. Я только головой мотнул, стараясь не сбиться. Правая рука сжала горлышко под полой жилета: бальзам Кахара… есть. Теперь вино. Я как раз вспомнил одно занятное. — Будешь пробовать? — кивнул на коньячного цвета жидкость в толстостенной бутылке с чуть скошенным горлышком. — Вино из другого Мира. Из тех редких сортов, когда красное вино получается из белого винограда. Меня в свое время впечатлило, ну и тебе, мне кажется, будет интересно. — Ты собирался объяснить, какого рода помощь тебе нужна, — и, после недолгой паузы: — Спасибо. — Дырявую чашку достать? — короткий, острый взгляд едва не пришпилил меня к сиденью, но к этому я был готов. — Спасибо, у меня есть своя, — безупречно вежливый тон с явственно пробивающимся раздражением. Так упрямые одуванчики лезут из-под асфальта. Но несмотря на то, что я им рад, обстоятельно объяснять все-таки придется. В меру своих скромных интеллектуальных сил. — Понимаешь, я не из дурацкой вредности или чего-то еще тяну кота за яйца, — в Ехо, к моему прискорбию, нет резины, а на культорологическую лекцию я был сейчас не способен. — Просто я вообще медленно думаю. Более или менее точно ощущаю и действую, почти всегда интуитивно, но вот на то, чтобы внятно сформулировать, мне требуется время. Судя по тому, что в чашку с тихим плеском полилось вино, мои импровизированные извинения были приняты. Вот и отлично. — Следует, наверное, начать с того, что Стержень изрядно поистратился за вашу Эпоху Орденов и уж тем более сейчас, за эту вечную драку всех со всеми. Тебе, насколько я понимаю, известно об этом ничуть не хуже, чем мне. Даже лучше, поскольку все это происходит у тебя перед глазами. Короткий, отрывистый кивок я поймал краем глаза, сворачивая к порту. — Но вся эта ситуация — она, так сказать, длящаяся во времени. И длящаяся уже давно. Мне нужно понять, почему я понадобился именно сейчас. Что такого произошло у вас в прошлый месяц, три, полгода? То есть, — я поправился, — в срок от трех до примерно восемнадцати дюжин дней? Над дырявой чашкой возвышался столб вина изумительного янтарного цвета, особенно яркого в тусклых солнечных лучах. Кажется, мой телохранитель хотел что-то спросить, но промолчал, и пришлось уточнить: — Я могу обойти весь город в поисках — и непременно сделаю это. Но все-таки хотелось бы хотя бы приблизительно знать, куда идти. Что недавно произошло такого, что оставило в Древе целую трещину? Шурф все еще медлил с ответом, но и вино не пробовал — верный знак того, что размышлял или формулировал, у него эти процессы равноценны. — Исходя из самой проблемы, полагаю, что в указанный тобой период стоит ссылаться, прежде всего, на события, сопряженные с магией. Вероятнее всего, это расформирование двух орденов — Белой Пекарни и Водяной вороны. Убийство восемнадцати Младших Магистров из первого упомянутого мною ордена тремя Старшими Магистрами из второго ордена на мосту Каменных Скороходов. Поимка мятежного Нугли Угары генералом Полиции Правого Берега — во время ареста была применена магия сто пятнадцатой ступени. Охоту на магистра Пондохву я не учитываю, поскольку Очевидная Магия в процессе не применялась — вам ведь знакома такая классификация? Кроме того, Король и Канцелярия Больших Денег начали денежную реформу, в Университете ввели четырнадцать новых курсов, три из которых связаны с изучением современной истории, горожане протестуют против введения оплаты за вечернее освещение улиц, однако постепенно соглашаются с необходимостью этих расходов. Данная информация может тебе пригодиться? И наконец замолчал и отпил вина, видимо, придирчиво изучая оттенки вкуса. И то сказать, после такой тирады у кого угодно в горле пересохнет. — Восхитительная удача — явиться тогда, когда вы уже обезвредили Лойсо, — буркнул я в ответ, — хоть в этом повезло. Но… не понимаю. Ясновидец из меня дерьмовый, я знаю только, что это событие должно быть похоже на удар. На трещину в Мире, возможно, неторопливо зарастающую. Или же напротив, на рану, так и не сомкнувшую края. На разлом. В общем, на дырку в ткани реальности. Поворот на порт промелькнул по левую руку, и я заморгал, чувствуя, что снова начинаю засыпать. Хлебнул бальзама, прислушался к себе — нет, до того момента, когда он перестанет действовать, было еще далеко. — Фангахра, — я невольно вздрогнул — кажется, в этом времени Шурф впервые позвал меня по имени. — На перекрестке сейчас свернете направо. — Ты вспомнил? — я едва не подпрыгнул на сиденье. Вот знал же, что надо ему рассказать сразу! — Что там? Шурф только неторопливо повел плечом и замолчал: сам, мол, увидишь. Это, по всей видимости, была месть. Мелкая, но эффективная — за потребовавшиеся мне сорок минут на то, чтобы доехать, я весь извелся и теперь разве что рычаг не грыз. Мы остановились у вилкообразного перекрестка, расходящегося двумя зубцами, огибающими до зубовного скрежета пасторально-спокойные поля. Недавно сжатые, они ощетинились сухими стеблями незнакомого мне злака, видимо, местного аналога пшеницы или ржи. Я выскочил из амобилера, растерянно покрутил головой у самого края и даже невольно обернулся на своего Сусанина. Шурф совершенно невозмутимо воздвигся рядом с амобилером и, кажется, даже оперся на него спиной, щурясь в последних лучах закатного солнца. Чувство собственного идиотизма накатывало пополам с восторгом: пожалуй, если он решил надо мной пошутить, я не зря сюда ехал. А несуществующий разлом… да ладно, переживем. Поищу в другом месте. Жирная, словно масло, земля, изрядно раскисшая от недавнего ливня — кажется, я чувствовал утром следы этой влаги в воздухе, но сам дождь проспал, конечно — вдруг поехала у меня под ногами. Я взмахнул руками на манер огородного пугала, успел представить, как со впечатляющим кульбитом шмякнусь на землю, и в панике завис в воздухе. Кто бы мог подумать, когда и где мне пригодятся детские фокусы вроде сидения на потолке и хождения в метре от земли, разученные совсем недавно, по возвращении в Ехо. Воздух успокаивающе затвердел, помогая мне выровняться, и когда правую руку вдруг свело судорогой, я только растерянно заморгал. Кончики пальцев горели и саднили, словно я проехался ими по стене из мелких шершавых кристалликов, и спасибо еще, что не расцарапал в кровь. А то ж я мог бы. Запросто. Видимо, здесь все-таки что-то было. Я снова осторожно коснулся «стенки», пытаясь вызвать то самое чувство, которое позволило мне там, в городе на Обратной стороне Мира, действовать хотя бы минимально осмысленно. И наконец увидел — тонкую, едва заметную дрожь воздуха, словно от касания невидимого пламени, следы спайки, прочной и аккуратной, как от хирургического лазера. Взмыл в сторону и выше, пытаясь определить границы, прислушаться. Сморгнул, пытаясь увидеть это место на Темной стороне, но не покидая Мир, как смотрел когда-то на сияющую улицу из окна своей спальни в Мохнатом доме. И, наконец, спустился вниз, к амобилеру. Следовало покурить и подумать. Шурф взглянул с молчаливым вопросом, но я только растерянно дернул плечом: — Да, почти, — налетевший игривый ветер то и дело сбивал пламя у меня с кончика пальца, закидывая его в воздух и заставляя таять над головой диковинным светлячком. — Это место могло бы стать трещиной, не будь оно так хорошо… заштопано. Проварено даже. Так что это только половина. Осталось понять, где вторая. Что здесь произошло? — Здесь был наш загородный дом, — пояснил он. — Столкновения сэра Халли и магистра Пондохвы он, скажем так, не пережил. — Не понимаю, — я стукнулся затылком о крышу амобилера, бросив попытки закурить. — Лойсо, пожалуй, смог бы и в одиночку… да и его орден, особенно если все вместе... Кстати, что с ними сейчас? Когда в полуметре от лица вдруг вспыхнул неестественно ровный белый язычок пламени, я с облегчением прикурил — и только потом опешил. С каких пор невозмутимый сэр Лонли-Локли подносит дикарям огоньку? Скосил глаза на Шурфа, но по его физиономии ничего нельзя было понять. — Ага, благодарю, — самая сладкая первая затяжка. А он пусть и дальше делает вид, что ничего не было. Я у нас щедрый. — Ты вроде говорил, что орден Водяной Вороны расформирован. — Официально. На практике… они до сих пор держат оборону и совершают вылазки. Собственно, один из пришедших за тобой был оттуда. И, учитывая их интерес, я бы не рекомендовал тебе приближаться к их резиденции, — похоронил мою очередную идею Шурф. Я только мрачно кивнул. А что мне ещё оставалось? Только вернуться в дом к Шурфу и упасть спать. К сожалению, настроение мое не исправилось ни после сна, ни после завтрака. Формально завтрака, скажем так, по принципу, когда встал, тогда и утро. Было очевидно, что отправляться в таком виде на Темную сторону нельзя — я был почти уверен, что могу повлиять на неё даже сильнее, чем привык. С этим следовало что-нибудь сделать. Так что я вытащил из щели первое попавшееся лоохи, изобразил из куска ткани тюрбан, очертил вокруг себя заклинание невидимости — и перелез через забор как раз там, где он очень удачно прислонялся к стволу вахари. Мне стало легче почти сразу, как только ноги коснулись узорчатой плитки, немного похожей на керамическую, но явно много прочней. Речной ветер с Хурона с силой дунул мне в лицо, знакомясь, стоило только завернуть за угол, и я раскинул руки, чтобы обнять его. Он закрутился в ногах, словно любопытный лисий подросток, сорвал тюрбан и подбросил его в воздух, проверяя: разозлюсь? стану играть? Достать ему воздушного змея оказалось намного проще, чем вспомнить, как поднять его в воздух. Наконец у меня получилось, и в ту же секунду размотанный тюрбан неряшливой лентой свалился мне на голову, а ветер с хохотом заплясал над головой. Дальше мы шли вместе. Я нарвал мелких ягод с явно декоративного кустарника; в отличие от гламитариунмайохи, так и оставшейся моей единственной победой над местной ботаникой, я не смог бы вспомнить его название, но твердо знал, что они съедобны. Напился воды из крохотного фонтанчика на углу какого-то перекрестка, расплел и даже подпер палкой ветки старой яблони. Стащил с кухни «Жирного индюка» первый попавшийся румяный пирожок, оставив на подоконнике монетку. Город принюхивался ко мне всё менее настороженно. К тому моменту, когда я, устав плутать среди садов Левобережья, вышел к набережной, в голове моей не осталось ничего, кроме речного ветра и нежности. А с такой раздачей, пожалуй, уже можно было сунуться на Темную сторону. Ну или позволить ей ненадолго пролиться сюда: с течением времени этот способ нравился мне всё больше. Я смотрел на реку, пока вода в Хуроне не стала серебристо-твердой и сверкающей, так и не перестав колыхаться. Ветер обрел цвет — сегодня, для разнообразия, густо-алый, я даже заморгал изумленно от такого буйства красок. Дома затанцевали легкими цветными полотнищами, словно приглашая отодвинуть стену и шагнуть внутрь. Привет, — беззвучно, но громко, всем собой, шепнул я городу, — будем знакомы. И позволил себе провалиться на Темную сторону, спрыгнув с парапета набережной прямо в Хурон.