Атлант

«Сэр Шурф, а знаешь ли ты, что в равнинных тютюшихумских селениях существует удивительная традиция, которая носит название «осел в стеклянной чаше»? Там выдувают, как ты, наверное, слышал, изумительное радужное стекло, и в самый день празднования все стеклодувы деревни собираются для торжественного ритуала. Тебе, как взыскующему когда-то мудрости на пути ордена Дырявой Чаши, это может быть интересно...» «Возможно», — вежливо соглашается Лонли-Локли, только-только улегшийся на дно бассейна и намеревающийся поспать. Чиффа делает паузу, однако изводить собеседника терпеливого, к тому же явно не заинтересованного в продолжении разговора, довольно сложно, поэтому пауза эта оказывается короткой. «Так вот, эта чаша должна быть достаточного размера, чтобы вместить осла. И с первыми сумерками этого осла — он должен быть непременно зеленоглазым! — помещают в огромную чашу, а мужчины торжественно несут его вокруг всей деревни, представляешь?» «Следует полагать, осел блаженствует от таких почестей», — скучным тоном отзывается Лонли-Локли. — «В каком именно селении, вы сказали, существует эта забавная традиция?» «В равнинном Тютюшихуме», — неведомо как, но Чиффа умудряется злорадствовать, даже пользуясь Безмолвной Речью. Становится ясно, что спокойно поспать не придется: день уже клонится к закату. Лонли-Локли выбирается из бассейна, приводит себя в порядок и разворачивает на столе подробную карту Суммони, включающую в себя и часть обращенного к нему Тонторрийского побережья. К счастью, неведомый картограф — судя по точности линий, один из корифеев Королевской Высшей Школы — не поленился изобразить и Тютюшихум, причем не только пляжи, но и основные поселения. Оказывается, вполне еще можно было позволить себе немного поспать: задачка оказалась до смешного примитивной, ну да что уж теперь. Солнце окунается в Ариморайское море едва до половины, вечерний прилив только начинает отгрызать куски от длинной галечной косы, заботливо огораживающей залив с мелким сиреневым песком — гордостью и источником заработка местных стеклодувов. Единственный в поселении трактир стоит на углу двух — Лонли-Локли даже мысленно не может назвать улицами эти кривые и грязные проезды — переулков и носит гордое название «Зеленоглазый осел». Гость наклоняется под низкой притолкой, осматривается и подходит к сидящему у стойки полноватому улыбчивому пожилому мужчине в полосатом тюрбане и куанкулехском халате. Хозяин заведения высовывается из-за давно не стираной кухонной занавески, приветливо кивает новому посетителю и тут же щедро наливает камры, судя по запаху — отвратительной. — Ну, не кривись, зато рыба тут хороша, — говорит Чиффа. — Я уже заказал нам обоим ужин. — Благодарю, — Шурф, не дожидаясь приглашения, садится рядом, брезгливо обмахивает стойку очищающим заклинанием и только после этого решается упереться в нее локтями. — Меньше дюжины секунд, если, конечно, не брать в расчет то время, которое мне потребовалось, чтобы выйти из бассейнов, одеться и подняться в гостиную. — А-ах! — сэр Халли с размаху бьет кулаком по крепкой доске, цокает языком, словом, всячески выражает разочарование. — А ты не врешь, сэр Шурф? — Разумеется, нет, сэр. Однако, судя по примитивности задачи, дело должно быть довольно срочным. Чиффа качает головой, даже не думая обижаться на «примитивность», словно печалится о чем-то своем, с собеседником не связанном. — А мне показалось, сказочка вышла на славу, — Кеттариец усмехается, и сквозь пухлое лицо торговца с севера Хонхоны на миг проступают резкие шимарские черты. — Конечно, я в тебе не сомневался. А позвал так срочно затем, чтобы сообщить, что мне приснился Король. Трактирщик приносит рыбу, и возникает достаточная пауза, чтобы сделать серию вдохов и выдохов на восемь, попробовать ужин и согласиться мысленно, что готовить улов здесь умеют, хотя повару явно не достает магии и приправ. После пятого вдоха и последующего выдоха Лонли-Локли окончательно подавляет желание сообщить, что вот ему самому, например, недавно приснились одалиски куманского Халифа — и в подробностях живописать, что эти самые одалиски делали. Вместо этого он роняет флегматично: — Чрезвычайно интересно. Чиффа смотрит на него поверх кружки с дрянной камрой. — На твоем месте, сэр Шурф, я бы уделил больше внимания изучению сновидений как рабочего пространства. Чтоб ты знал, Его Величество вообще предпочитает проводить важные переговоры именно во сне, под надежной охраной специально обученных Сонных Стражей. Поэтому приснившийся Король означает, что у нас с тобой есть задание от него. Или ты и впрямь решил, что я позвал тебя только для того, чтобы проверить, не разучился ли ты решать наши маленькие головоломки? Лонли-Локли очень хочется сказать, что за время совместной работы он вполне убедился, что от Джуффина можно ожидать всего. То есть вообще всего. И зашифрованные указания на место и время встречи, на которые Кеттариец оказался большой любитель, — это лишь малая толика всех его странностей. Но он ничего не говорит, отпивает глоток камры и отодвигает от себя кружку. Сэр Халли вытаскивает из кармана трубку, дует в чашечку, рассматривает что-то на просвет, потом набивает ее табаком, приминает пальцем, оглядывает, достает из кисета еще щепоть. Ждет вопроса. Никакого смысла задавать этот самый вопрос на самом деле нет: рано или поздно Чиффа расскажет все сам, но, с другой стороны, у каждой игры есть правила, и к ним надо относиться с определенным уважением. Лонли-Локли сосредоточенно пытается выбрать между собственным почти-нежеланием и необходимостью, и уже почти склоняется ко второму. Это занимает у него пять вдохов и выдохов на одиннадцать счетов, как раз хватает, чтобы Кеттариец, наконец, сделал первую затяжку и заговорил сам, заставив собеседника попутно поразмыслить о важности вовремя взятой и достаточно выдержанной паузы. — Недавно Королю приснился сон, что какой-то чужак засунул руки по локоть в Сердце Мира. И не только остался при этом жив, но еще и ругался, а также требовал, чтобы ему не мешали. На следующий день Король лично спустился в подвалы Холоми, но, как и стоило ожидать, никого не обнаружил. Однако сегодня утром сэр Марунарх Антароп поспешил сообщить Его Величеству, что, совершая ежедневный обязательный обход вверенной ему территории, встретил возле Стержня незнакомого дикаря, который на все возникшие вопросы ответа не дал, пригрозил только, дескать, еще вернется, и ушел Темным Путем. Да, прямо из Холоми. Спешно вызванные Мастера Преследования говорят, что след принадлежит мертвецу, и пройти по нему нельзя. Король настоятельно просил меня заняться этим недоразумением. — Убить? — флегматично уточняет Лонли-Локли. Джуффин начинает смеяться, и этот смех удивительно подходит выбранному для встречи образу. С кухни высовывается хозяин и тоже улыбается, видимо, они забавно выглядят со стороны: веселящийся толстяк-торговец в цветастом халате и его тощий высокий равнодушно-спокойный собеседник в традиционном угуландском наряде,. Пользуясь случаем, Лонли-Локли щелкает пальцами, делая известный на всех континентах жест, и трактирщик обрадованно исчезает. Раз гости заказывают вино, с них можно будет содрать побольше, ясное дело. Остается только надеяться, что вино здесь хотя бы немногим лучше камры. Впрочем, кунимийские сорта все неплохи, а других в эту глушь наверняка не завозят. — А если я тебе скажу «да», сэр Шурф, что, прямо так возьмешь и убьешь, и даже не полюбопытствуешь, откуда это взялся такой деятельный ворчливый покойник на нашу голову? — Вы отдаете распоряжения — я их выполняю, — Лонли-Локли старательно пытается выразить недоумение. — До сих пор такая система отношений вполне успешно функционировала. Помимо всего прочего, указ его Величества Гурига VII недвусмысленно гласит, что любой добропорядочный гражданин Соединенного Королевства может применять все доступные ему средства для защиты Стержня Мира, так что мы действуем в рамках закона. — Неужели же я дожил до того, чтобы стать законопослушным?! — с ужасом восклицает Чиффа и лукаво подмигивает трактирщику, поставившему перед щедрыми клиентами бутылку вина и два бокала местного радужного стекла. — Вот что, давай-ка мы с тобой сыграем. И, продолжая подмигивать и многозначительно двигать бровями, лезет в карман за колодой. Лонли-Локли стоически пережидает это ерничанье и, наконец, позволяет себе поинтересоваться: — Вам просто нужна компания для игры или это приказ? Джуффин усмехается, отчего-то грустно, и в этой усмешке столько всезнающего превосходства, что его собеседнику приходится дышать очень медленно, подавляя вспыхнувшую ярость. — Это приказ, сэр Шурф, только не мой, а королевский. Нам с тобой велено разобраться — вот и разберемся. Двоих нас, пожалуй, на одного дикаря многовато будет, так что кто проиграет, тот и отправляется в Холоми. А оставшийся — чтобы не было обидно — платит за ужин и этот дрянной сироп, который в Куними почему-то называют вином. — Тогда я не вижу смысла и дальше тратить время, — Лонли-Локли отодвигает от себя опустевшую тарелку, готовясь встать. — Не шел бы ты против судьбы, — ласково советует ему Джуффин. — Вот когда продуешь, тогда и побежишь. Учти, кстати, что Король нам за верную службу ни короны не пожалует, просьбы Его Величества — не товар. Так что если хочешь, откажись сразу, пока я сдавать не начал. — Я высоко ценю то, что вы предоставляете мне иллюзию выбора, — отвечает Шурф, глядя на пальцы Чиффы, ловко тасующие колоду. — Но не стоит так стараться. * * * В Ехо пахнет недавно прошедшим дождем, Хурон беспокойно подкидывает маленький паром, щекочущий спину ветер норовит сорвать с Перчаток Смерти защитные рукавицы — и понимает, вроде бы, бесполезность этого занятия, но попыток не оставляет. Лонли-Локли стоит на самом бортике, смотрит сначала вниз, на то, как у носков сапог мелкими бурунками вихрится вода, потом поднимает глаза и замирает. Над стенами Холоми неотвратимо движутся тучи, закручиваются густо-лиловой тугой воронкой, словно норовя втянуться в стены Королевской Резиденции. Где-то там, внутри этого кокона, недовольно ворочается обещание грома, посверкивают рождающиеся молнии. Коридоры Холоми в этот час почти безлюдны, даже мелкие чиновники придворной канцелярии сидят по своим кабинетам. И все равно пространство полнится смешками, далеким отзвуком голосов, шумом бурного спора, постукиванием перекладываемых табличек. Шурф с сожалением покидает все эти несомненно познавательные звуки и спускается ниже, туда, куда манит сила Сердца Мира. Сэр Антароп едва не приплясывает, ожидая персону, которой Король поручил разобраться с «этим недоразумением», и при виде Лонли-Локли его лицо заметно вытягивается. Для бывшего Безумного Рыбника такое отношение не в новинку, но все же и не в радость. Как безупречно вежливый гость, он все же удерживается от ремарки, что не нуждается в сопровождающих, и в благодарность за свою воспитанность стоически терпит и шумное частое дыхание Марунарха, и его болтовню, призванную, по всей видимости, кое-как сгладить откровенную неловкость встречи. — ... и, представляете, руками этак тряхнул. Говорит, вы его не кормите, что ли? И исчез, вот здоровьем драгоценной супруги своей клянусь, прямо с этого места исчез, это как понимать? — И кого же вы не накормили? — почти удивляется Лонли-Локли, поскольку комендант Холоми известен своим хлебосольством ничуть не менее, чем несравненным умением договариваться с камнями-хребелами. — Так Стержень же! А как его кормить? За стол позвать? Кружку камры поднести? И вот опять, там же сигналка стоит, так и пищит в ушах, надрывается, а дикарь этот с менкала ссать хот... извините, в общем, все равно ему, прижался к этому свету-то, и улыбка у него... — Я понял, сэр Антароп, — мягко прерывает собеседника Лонли-Локли. — Снимите сигнальные чары. С вашего позволения, дальше я пойду один. Комендант открывает рот и, видимо, собирается то ли возразить, то ли одарить собеседника очередной порцией ценных сведений, но Шурф использует возникшую заминку, чтобы снять защитную рукавицу с Правой Перчатки, отчего его спутник тут же перестает издавать звуки и только слабо машет рукой, творите, мол, что хотите. Чары рассеиваются, словно втягиваются в стены, и Лонли-Локли входит в самое потаенное место в Ехо. Здесь пахнет весной, то есть тем набором запахов, который соответствует этому времени года — древесным соком и влажной землей. Впереди что-то сияет и светится так, что больно глазам. Но Лонли-Локли упрямо, не щурясь, смотрит, вскинув правую руку, и свет вдруг стихает, исторгая из себя темный силуэт непонятной формы. Силуэт оборачивается, и оказывается обычным человеком в наряде кочевников, но с очень странной внешностью, совершенно не подходящей чистокровному кархавну, коими, по утверждению многих авторитетных источников, являются все степные народы. Лонли-Локли не успевает даже поприветствовать незнакомца как положено, поскольку тот успевает совершить целый ряд действий, немедленно поставивших в тупик помощника лучшего убийцы Соединенного Королевства. Во-первых, он вытаскивает руку из самой сердцевины Стержня, внимательно рассматривает ладонь, удивленно вскидывает брови, а потом слизывает с пальцев капли древесного сока. В общем, ведет себя как и положено дикарю. Полакомившись непредставимым концентратом силы, он не разлетается мелкой пылью и даже не сходит с ума, а просто сглатывает. А во-вторых, он радуется. Их встрече, человеку, поймавшему его, что называется, на месте преступления. Улыбается — сначала глазами, а потом всем лицом, словно не поспевающим за причудливыми сменами настроения своего хозяина. Лонли-Локли никак не может решить, что именно изумляет его больше. — Хороший день, — говорит степняк очень чисто, но со странным то ли акцентом, то ли придыханием. — Вижу вас как наяву, сэр, — спокойно здоровается Шурф, но глаза рукой не закрывает. — Меня зовут Шурф Лонли-Локли. Вы вторглись в место, находящееся под охраной правящей династии Соединенного Королевства, поэтому прошу вас проследовать за мной. Так и не представившийся дикарь вдруг начинает смеяться. — А иначе что? Ну, если я не проследую? — Это Парализующая Перчатка, вторая... — Убивает и оставляет после себя кучку пепла, а еще иногда подмигивает, я все понял. Хорошо, идем. Походит почти вплотную и смотрит снизу вверх с живым острым интересом, словно первый раз увидел говорящего человека. Сейчас Лонли-Локли понимает, что и глаза у кочевника не зеленовато-серые, как у большинства кархавнов, а практически черные, как у вурдалаков. А потом подмечает и другую необъяснимую странность. Стержень Мира — сейчас выглядящий огромным деревом с растрескавшейся корой — остается на своем месте. А его сила — или нечто сопоставимое — спокойно подходит к двери и оборачивается, словно удивляясь, почему медлит конвоир. И Лонли-Локли понимает, что Джуффин — восемь лисьих хвостов ему в перину! — снова оказался прав. Он не сможет убить этого странного человека. Не из-за того, что тот могущественен настолько, что даже завидовать не получается — потому что даже будучи безумцем не завидовал, к примеру, богатству куманского халифа. Какой смысл вожделеть чего-то настолько недостижимого? И тем не менее, левая Перчатка вполне способна оставить от дикаря такую же горку пепла, как и от любого другого создания, но ни злорадства, ни торжества Лонли-Локли по этому случаю не испытывает, хотя, наверное, должен. Мешает странное внутреннее чувство: безусловный запрет на причинение какого-либо вреда идущему впереди незнакомцу в нелепом меховом жилете. Усилием воли Шурф заставляет себя думать о другом: о странных словах по поводу своего грозного оружия. Вряд ли, конечно же, этот уроженец Пустых Земель знает, что такое Перчатки Смерти, иначе не подставлял бы так спокойно беззащитную спину. А тот словно мысли читает, приостанавливается, замирает, моргает и, наконец, спохватывается. — А куда ты меня тащишь-то, кстати? — У нас в Соединенном Королевстве считается невежливым употреблять столь личное обращение к незнакомому человеку, — Лонли-Локли считает нужным сразу прояснить этот вопрос, поскольку уверен, что никто не имеет права обращаться к нему подобным образом. Если он не Лойсо Пондохва, конечно. Или не Чиффа. Вот с этими двумя ничего не поделаешь. С одним — уже, а с другим — увы — все еще. — Ну, — так и не представившийся кочевник почему-то болезненно кривится, — мы, народ Хенха, люди простые. Сразу говорим «ты» тем, кто нам нравится, вот и все. И, не давая ничего ответить на это странное заявление, поправляется: — Так куда мы идем? Лонли-Локли решает не заострять внимание на том, что дикарю — народ Хенха, надо же, кажется, в «Энциклопедии» было о нем короткое упоминание, не более того, а какая магическая мощь! — удалось избежать спорного местоимения. Потом думает, стоит ли отвечать, но приходит к выводу, что стоит. В целом, чем примитивнее общество, тем сильнее преклонение перед властью. Поэтому есть надежда, что узнав, куда они идут, его вынужденный спутник будет вести себя прилично. — Вы предстанете перед Его Величеством Гуригом VII и будете беседовать с ним приватно. — Ну ладно, — дергает незнакомец меховым плечом. — Побеседуем, чего тянуть. Кажется, представления о сакральности монархии в восприятии кочевников придется пересмотреть. По дороге им никто не встречается, видимо, комендант постарался. Но этому странному сыну степей и без того хватает впечатлений: он касается ладонью стен, заглядывает в пустые анфилады и изумленно качает головой. Потом обнаруживает, что одно из витражных окон приоткрыто, и тут же высовывается в него, а в следующий момент уже припадает к приоткрытой двери Малый зал Канцелярии и корчит испуганное лицо. И вдруг неожиданно останавливается посреди коридора и садится — почти плюхается — на пол. — Подожди... те пару минут. Меня, кажется, объели куда сильнее, чем сначала показалось. Он действительно бледен, неловко опирается ладонью в пол и морщится. Лонли-Локли, решив, что такая короткая пауза позволительна, отзывается: — Думаю, пара минут у нас есть, однако не стоит заставлять Короля вас ждать. Кстати, вы так и не назвали своего имени. — Фангахра, — цедит тот сквозь зубы с неожиданной злостью в голосе. — Меня зовут Фангахра. Шурф думает о том, что, возможно, степняки считают невежливым выдавать свое имя при первой встрече. Хотя, кажется, у них два имени — и он вовсе не требовал разглашать истинное, сокрытое, которое не говорят чужакам. Просто надо же как-то к этому созданию обращаться. — А что, — вдруг решает кочевник завязать беседу, — вы... уже состоите на королевской службе? — Что значит «уже»? — холодно изумляется Лонли-Локли. — Разумеется, нет. Я вообще не являюсь приверженцем идеи... службы. — Ну да, — по голосу непонятно, то ли этот Фангахра соглашается, то ли сочувствует. Не то чтобы это было важно, разумеется. — Не повезло тебе. Вам. Смотрит снизу вверх, будто чего-то ждет, потом опирается о стену и тяжело поднимается. * * * Возможно, основной причиной была слабость после очередного сеанса «донорства», но я настороженно замер, как только впервые вышел из стен Холоми. С Ехо что-то было не так, настолько не так, что я ощущал это даже не в воздухе, а каким-то шестым, седьмым чувством. В Ехо было… тревожно. Не предчувствием близкой опасности, а словно бы само бытие в городе стало делом сомнительным. Любая судьба тут склонялась к смерти или смотрела ей в глаза хотя бы раз. От этого обычная красота города виделась мне болезненно яркой, словно румянец на щеках чахоточной девицы. Я едва не провалился на Темную сторону — мгновенно, только подхватив эту тревогу — и спохватился в самый последний момент, вспомнив, что больше не один. Впрочем, конечно, вранье: я и не забывал. Просто меня до кровавых глаз и нутряного рыка бесило, что можно с собой вот такое сделать. Моего здравого смысла хватило, чтобы не отреагировать на отсутствие давно привычных дружеских жестов, но вот то, что он позволил маске раздавить себя настоящего… Я все еще хорошо его чувствовал — и ему не было интересно. При этом прочие мои инстинкты спали беспробудным сном: я слишком привык доверять Шурфу, и этого не смогли изменить ни отмотанные назад почти сто пятьдесят лет, ни подлинно каменная рожа, пока не наученная акробатическим трюкам в виде эмоций, ни понимание того, что надо бы, по-хорошему, порадоваться за моего друга. Из такого инфернального убоища себя выковать почти совершенством — дорогого стоит. Но все эти увещевания, разумеется, ни к чему не привели. Мое упертое подсознание рвалось на части: одна радовалась его присутствию рядом, а другая бесилась и негодовала, поскольку чувствовала себя обделенной, едва ли не обкраденной. Тоскующей. Третья — ох уж эта грешная доморощенная шизофрения, прав был Иллайуни! — была практически готова заняться поиском путей исправления столь плачевного положения дел. А четвертая с мелочной мстительностью надеялась, что этой версии Шурфа Лонли-Локли рядом со мной так же неуютно. И будет еще хуже. Поэтому ничего удивительного не было в том, что роль варварского царька я сыграл с упоением и полной отдачей. Даром что никогда этим титулом не пользовался, а тут вот провели в оранжерею, отсекая сопровождающего меня Шурфа заглушающим заклинанием — и откуда только что взялось? Признаться, я предполагал, что седьмой Гуриг будет хотя бы немного похож на своего потомка, однако уже с первого взгляда я ощутил, насколько велика разница. Между, так сказать, правителем мирного времени и тем, кто сумел переломить в свою пользу ход гражданской войны и до кучи поспособствовать спасению мира. Мне, разумеется, не предложили сесть, но это как раз оказалось наименьшей из моих проблем: всего и дел, что устроиться на полу по-турецки, да и взмыть над ним примерно на метр. Знал бы Джуффин, когда и где пригодились мне разученные ради понтов фокусы. Придворные несколько дрогнули лицами; кажется, без разрешения Короля в замке Холоми не колдовали, но Сердце мира было не против оказать мне настолько мелкую услугу. Ерунда какая, не о чем говорить. «Вижу вас как наяву, мой царственный собрат. Я Фангахра, отвечающий за народ Хенха перед небом». Вслух мне вряд ли удалось бы совладать с голосом должным образом, но Безмолвная речь решила этот вопрос. Гуриг Седьмой смотрел на меня пристально, не отводя взгляда. Кожу слегка покалывало, и я скорее предполагал, чем чувствовал, что он сейчас дополнительно защищает наш диалог от прослушивания и возможности солгать. Ну и на меня смотрит, разумеется. «Сны принесли мне весть о том, что ваш знаменитый предшественник, именуемый Мёнин, все еще не оставил своего поста и держит Мир, как и обещал своим подданным и потомкам». — Чистая правда, вообще-то. И сидеть коллеге Мёнину в Тихом городе еще без малого сто пятьдесят лет. — «Однако ему непросто влиять на то, что происходит в Мире, и потому сны в конце концов привели меня к Мировому Древу». Гуриг только молча кивнул. Сдержанный, гиперответственный, очень умный мужик. Полный страха, как и все они здесь. Совсем беда. «Братоубийственная война в столице не только выкашивает самых талантливых и ярких в бессмысленном противостоянии, но и надламывает сам Стержень Мира. Поэтому я здесь — и проведу тут столько времени, сколько необходимо, чтобы укрепить его». «Не хочу оскорбить царственного собрата своим недоверием», — недоговоренное «но» повисло между нами почти что зримо. Безмолвная речь его Величества оказалась... весомой. Не карьерный самосвал Махи Аинти, но и не звонкий говорок Нумминориха. Однако с предложенным обращением Гуриг легко согласился. Теперь понятно, от кого его наследник полной мерой черпнул нелюбви к ритуалам и церемониям, особенно когда они идут в ущерб делу. Все-таки, я очень убежденный монархист, в моем нынешнем положении почти что масло масляное. Теперь только, главное, не расслабляться: вряд ли Гуриг VII так с ходу полностью поверит словам на голову свалившегося «собрата». А мне оплошать никак нельзя, одежда сына дяди Бархи, она, знаете ли, обязывает. — «Но я первый раз слышу о том, что наши уважаемые соседи способны столь ощутимо влиять на Стержень». Уважаемые соседи — это, надо полагать, мои кочевники, о существовании которых Гуриг до сего момента небось и не подозревал, не то что уж там самоназвание народа знать или от других таких же пустынных жителей отличать. И не сам ли я виноват, что у правящей династии зародилась настойчивая светлая мысль сделать именно народ Хенха своими союзниками, и более того — верными вассалами?.. Если так, то и поделом мне, нечего к королям в коллеги набиваться, моду взял. «Мои советники не преувеличили мудрость правителя прилегающих к Сердцу земель», — махнул я рукой ровно настолько, чтобы жест не сошел за панибратство. — «Однако они говорили также, что связь Стержня и моего царственного собрата куда прочнее, нежели та, что рождается между мужем и женой, дождем и цветущей степью, ветром и птицей. Какие же доказательства ему может предоставить Фангахра, стоящий между небом и своим народом и насыщающий Сердце мира силами собственного сердца?» Отлично выступил, мне понравилось, и пафоса отмерил полной ложкой, не пожадничал. Гуриг, кажется, оценил, во всяком случае замолчал, сосредоточенно глядя куда-то в стену, не иначе и в самом деле проверял подлинность моих слов. Впрочем, после муримахских похождений в компании его сына я ничему не удивлюсь. У нас, монархов, свои секреты. «Чем я могу помочь?» — не прошло и пары мгновений, как он уже готов был принимать решения и действовать. Удивительно эффективная все-таки в Ехо власть, каждый раз под впечатлением. «Я не хочу думать о выживании здесь, и мне некогда учиться защищаться. Поэтому я бы предпочел нанять для этого кого-то из ваших достаточно сведущих подданных. Полагаю, тот, кто привел меня сюда, подойдёт». Гуриг все также не сказал ни единого слова вслух, только чуть голову повернул, но Шурф каким-то образом оказался практически между нами. Длинный, неправдоподобно прямой и неподдельно равнодушный к происходящему. Ну ничего, сейчас-то ему должно перестать быть все равно, если я еще хоть что-то в нем понимаю. А я надеюсь, что даже отмотанное назад время не отгрызло у меня этого бесполезного, но привычного навыка. Тишина оранжереи оставалась ничем не нарушаемой тишиной, только у Лонли-Локли сделались хорошо знакомые мне по временам Тайного Сыска сосредоточенные и внимательные глаза идеального подчиненного, получающего ЦУ от начальства. Вдруг Шурф коротко посмотрел на меня; даже с большой натяжкой нельзя сказать, что его взгляд был преисполнен симпатии, по правде сказать, он вообще не был ничем преисполнен. Мой будущий лучший друг будто просто замерял кубатуру употребляемого мною воздуха. Замерил, остался, как водится, не слишком доволен и отвернулся. Я отчего-то представлял себе некий торжественный ритуал найма телохранителя для «собрата», что-то в духе приемов в замке Рулх, но преисполненных архетипических смыслов. Магический круг, потрескивающие факелы, меч, плашмя опускающийся на плечо, торжественные слова, продолжительные аплодисменты, и я, наконец, отправляюсь на свидание с одеялом и подушкой, где бы ни находились эти вожделенные предметы. Однако все оказалось как-то проще и в то же время значительнее. Видимо, заручившись вынужденным согласием Лонли-Локли, снова втянутого своей прихотливой судьбой (в лице Джуффина и меня, как водится) в очередные обстоятельства непреодолимой силы, Гуриг VII повернулся ко мне, и я впервые услышал его низкий ровный голос. — Фангахра, отвечающий за народ Хенха перед небом, примешь ли ты служение этого человека, клянущегося защищать тебя в этом Мире словом заклинания, вооруженной рукой и собственным телом? М-да, объявляю вас мужем и женой, поцелуйтесь, дети мои. Все-таки каждая реальность любит хорошо удающиеся шутки, вот и мы с Шурфом, оказывается, обязательно должны оттенить наши отношения какой-то матерой официальщиной. Видимо, без этого моему другу, придающему такое значение ритуалам, жить не интересно. В прошлый раз, кстати, неплохо получилось. Получится то есть через полторы сотни лет. Может, и сейчас повезет. Обоим. — Принимаю, — пожал я плечами. Можно подумать, у меня был выбор, и потенциальные мои телохранители в очереди плечами толкались. Точнее, выбор-то у меня, может, и был, но Джуффин, пройдоха, успел его за меня сделать. А мне — как оказалось — только того и надо было. — Сердце Мира услышало твою клятву, — сказал Гуриг, глядя на Шурфа. — А я сделаю так, чтобы ее исполнение было достойно вознаграждено. Я пялился на Лонли-Локли будто первый раз увидел. Не потому, конечно, что изумился самой мысли, что он будет охранять меня за деньги. Между прочим, здесь, в отличие от моей исторической родины, королевская щедрость была воистину королевской, так что я даже порадоваться успел, что поспособствовал улучшению, так сказать, благосостояния будущего официального убийцы. Но радоваться мне, как водится, пришлось недолго. Я просто вдруг отчетливо понял, что именно имели в виду умные люди — Джуффин, да и сам Шурф, — говоря мне, что сказанные возле Стержня обещания не имеют обратного хода. Ни в прошлом, ни в будущем.