Между двух огней

      — Ты собралась? — Егор укладывает в корзину для пикника последние продукты и захлопывает крышку.       — Почти, осталось достать плед. Он лежит на самой верхней полке шкафа, просто так его не достать, — кричу из спальни я.       Потянувшись за пледом, тяну его на себя. Сначала получается не очень, я проваливаюсь на мягком матрасе, а вместе с пледом вываливаются и другие вещи.       — Ег-о-ор, — приходится просить о помощи, чтобы не устроить беспорядок в шкафу, чего не любит Булаткин.       Певец ловко достает плед. Он убирает обратно свалившиеся простыни, недовольно взглянув на меня. Показываю ему язык — будет знать, как поручать невысокой даме такие сложные задачи.       Быстро надеваю джинсы, заправив в них майку, а сверху — толстовку из новой коллекции Black Star Wear. Егор покупает мне очень много одежды лейбла и говорит, что она мне очень идет. Поправляю хвост: после прыжков за пледом прическа развалилась, а новый бзик об идеальном образе не дает мне покоя.       Я часто думаю о Эрике. Эта девчонка из шоу-бизнеса, вся такая блестящая и пиздец какая идеальная, постоянно вертится с Егором, на всех мероприятиях. И меня это напрягает. Крайний раз она тоже была рядом с парнем, но мы ушли вместе, да и Крид поводов для ревности не давал, однако мне все равно не нравится эта кукла.       У порога уже стоит корзина. Обуваю кроссовки и снова смотрюсь в зеркало, заправив прядь волос за ухо. Снимаю с вешалки ветровку Егора: погода мерзкая, как раз подстать этой блестящей жабе, и теплые вещи будут как никогда к месту.       — Я готова, можем ехать подальше от этой слякотной Москвы.       — Хорошо, только нам надо еще кое-куда заехать, — Булаткин появляется из спальни и берет у меня из рук ветровку. — Спасибо, малыш.       — Опять работа? — притворно дуюсь, повиснув на шее у парня. Тот выглядит растерянным, и это тревожит меня, но я решаю не мучать его расспросами.       — Нет, кое-что поинтереснее, — улыбкой отвечает Крид и забирается руками в задние карманы моих джинсов. Егор затягивает меня в поцелуй, сладкий и вязкий, и мне так не хочется оттуда выбираться. Но такси оповещает о своем прибытии. — Заберем машину с автосервиса в первую очередь.       Доехав до мастерской, мы пересаживаемся в привычный «Мерседес». Довольный, Булаткин проводит рукой по вычищенному до блеска рулю, панели, сидениям. Я пристегиваюсь, оставив корзину на заднем сидении, а авто плавно трогается с места.       — Только пообещай не убивать, когда я тебя кое-куда отвезу, — после пятнадцати минут езды произносит Егор, обратив на себя внимание касанием моего колена.       — Что ты задумал? — щурусь. Мне уже это не нравится, ведь этому балбесу все может прийти в голову. Взглядом пытаюсь его расколоть, но парень не сдается и отворачивается, когда светофор загорается зеленым. — Так нечестно!       — Просто пообещай, — смеется Булаткина, подмигнув. — По-о-бе-щай.       Наконец «Мерс» останавливается у линии зданий, напротив барбершопа лейбла. На стеклянных дверях красуется большое число «тринадцать».       Егор ставит авто на сигнализацию и, взяв меня за руку, ведет к входу. На его лице глупая улыбка, слишком радостная, чтобы не вызывать подозрений.       Здороваемся с мастерами, а Аня даже обнимает нас и зовет в свою свободную минуту на чай.       — Я договорился с Марком на одиннадцать, мы не сможем, Ань, — отказывается от предложения Булаткин, и я на него тайно обижаюсь: до жути хочу сладкого чая и кексов. Облизываюсь, провожая взглядом уходящую на кухню девушку.       Кушетка у Марка пустая, и парень явно ждет нас. Блэкстаровцы перекидываются хитрыми взглядами, а после оба смотрят на меня.       — Прошу, — мастер кивает мне. Вопросительно смотрю то на него, то на Егора.       — Я нашел твои эскизы. Подумал, что ты захочешь закончить. Ну, то тату на бедре, — Булаткин хлопает по месту, где у меня набиты цветы, и жмет плечами.       — Читает мои мысли, проносится у меня в голове.       Молча кивнув, забираюсь на кушетку и снимаю джинсы, пока парень закрывает рабочее место ширмой. Егор садится рядом и кладет руку на уровне моей. Марк осматривает контуры татуировки, прикасаясь к коже холодными пальцами, отчего у меня мурашки.       — Сейчас еще раз пройдемся по контурам, Вероника, и начнем закрашивать. Думаю, часа за два точно управимся, а через месяц встретимся на коррекции.       Надев перчатки, Марк достает из коробочки флакон с краской, ватные диски и воду с обеззараживателем. Последними на стол кладет иглы.       Егор берет меня за руку, большим пальцем рисует узоры. Его взгляд опущен куда-то в пол, на свои ноги.       — Может тебе дать что-нибудь в руки, или будешь мучать Егора? — мастер усмехается, когда я киваю на зависшего и, видимо, ничего не подозревающего блондина. — Хорошо, приготовься.       Я надолго запомню эту боль: странная, даже противная, чем-то напоминает ту, которая возникает при попытке размять занемевшую ногу. Она поначалу сосредотачивается в одном месте, следуя за иглой, но вскоре растекается пульсирующими волнами по всему телу.       Корчусь. Марк несколько раз проходится по одним и тем же местам, чтобы линия была ярче, и с каждым новым прикосновением становится больнее. Егор все еще держит мою руку. Молча он смотрит на меня, кажется, хмурясь и вздрагивая вместе со мной. Умиляюсь. Как такое может быть, что самый завидный холостяк России, знаменитая «черная звезда» Егор Крид в отношениях со мной — обычной студенткой, которая осваивает режиссуру и подрабатывает ночами?       Новое прикосновение иглы приносит много боли, просто взрыв, и я дергаюсь, простонав. В глазах искорки пляшут, а место тату будто горит. Булаткин встает со стула, даже подрывается, и нависает надо мной, стирая слезы с щек.       — Потерпишь еще немного? И я буду закрашивать, — раздается сбоку голос мастера, я киваю.       Снова вздрагиваю, плотно сжав губы и прикрыв глаза. Блондин гладит меня по голове.       Надо отвлечься: представить что-нибудь приятное, может, сладкую вату или ласкучее море. Но попытка номер один сосредоточиться не удается, как и две следующих, пока Марк наконец не выключает машинку и не начинает снимать иглу. Он кивает Егору, что ему надо отойти, и артист подходит еще ближе ко мне.       — Сильно больно? — спрашивает Булаткин, помогая мне сесть. Смотрит мне глаза, а я тону в его бездонных. — Мы можем уехать хоть сейчас, — отрицательно верчу головой и слабо улыбаюсь. Столько нежности в голосе я еще не слышала.       — Все хорошо, Егор, — шепчу, наклонившись к парню и коснувшись носом его шеи. Он обнимает меня за плечи и прижимается губами ко лбу.       — Если будет очень больно, малыш, ты только не молчи. Хорошо? Мы сразу уедем, — беспокоится… и это чертовски приятно.       — Нет-нет, не надо. Давай сделаем, как ты задумал, и наконец добьем татуировку. Я… я потерплю, честно, — отговариваю я Булаткина. Обвиваю руками его шею, пальцами по памяти пройдясь по татуировке. — Я справлюсь.       — Мое ты… солнышко, — с теплотой в голосе отвечает он и целует в губы. Отвечаю на его нежный поцелуй, на время позабыв о сковавшей ногу пульсирующей боли.       Довольная и немного больная, я забираюсь в «Мерседес». Мотор мерно заводится, и авто трогается с места, выезжает на главную дорогу.       Я счастлива. Непомерно. И дело не в наконец законченной татуировке: поведение Егора было куда важнее для меня, нежели красивое тату. Все эти взгляды, вздохи и подбадривание — я готова простить Булаткину все.       Он кладет руку на мое колено и медленно поднимается выше, гладя ладонью бедро. Медленно, но верно. Как же я этого хочу.       До парка ехать еще минут пятнадцать, если не встанем в пробку. Потягиваюсь, протяжно зевая. Сегодня была слишком долгая ночь.       За окном необычайно холодно для этого времени года, и Егору приходится включить подогрев сидений. Он спрашивает, не болит ли нога и нет ли дискомфорта от джинсов, на что я отрицательно верчу головой. Блондин слишком переживает за меня, это одновременно радует и тревожит: ему надо беречь свои нервы для концертной жизни. Его рука покоится на моем бедре.       Булаткин вдруг сворачивает с маршрута, о чем его оповещает навигатор, и паркуется среди множества машин у огромного торгового центра. Он отстегивает наши ремни.       — Мы же, вроде, все купили, — вопросительно смотрю на парня, а тот лишь улыбается. — Егор, ну что еще? Давай не будем тратить время на магазины, а лучше подольше побудем на свежем воздухе, — ноль внимания, а меня уже раздражает. Тяжело сдерживать эмоции, когда ты, блин, беременная. А особенно, когда чертовски хочешь есть, а в корзине тебя ждут фрукты. — Ну и чего ты лыбишься? Что я смешного сказала? Я, наверное, сейчас выгляжу глупо, но раздражение берет свое. Кидаю на парня злобный взгляд и складываю руки на груди, фыркнув.       — Иди сюда, — мягко произносит Булаткин, погладив меня по щеке. Взяв за подбородок, притягивает к себе и целует.       Таю. Словно мороженое на жаре, становлюсь мягкой в его руках. Пальцами парень забирается в мои волосы, тянет за резинку и распускает их. Егор крепко обнимает меня, наклонившись ближе, и оставляет поцелуи на моих губах.       Как этот человек мог изменить мне? Привести в дом другую, а после долго оправдываться? Ругаю себя за такие мысли, но запал все равно тухнет, и блондин это чувствует.       — Мы скоро будем на месте, — сипло произносит он отстранившись и поправив ветровку. Рукой проводит по волосам. Поворачиваюсь к нему, чтобы проверить, не обиделся ли, но тот улыбается, не отвлекаясь от дороги.       Наконец «Мерседес» минует ворота закрытого парка, специально оборудованного под место для отдыха. Егор расплачивается за въезд и заезжает на парковку, а после вытаскивает из багажника два пледа, а я беру корзину. Мы проходим по лесной зоне к заранее заказанному месту, оборудованному мини беседкой, мангалом, слева от которого закреплен гамак.       Это рай. Не могу привыкнуть к свежему воздуху после городского, вдыхаю полной грудью. Тишина совсем не давит, иногда, где-то вдалеке, щебечут птицы.       — Невероятно… — поднимаю голову к небу, хоть и серому, но идеально сочетающемуся с атмосферой спокойствия.       — Я же говорил, что тебе понравится, — Булаткин обнимает меня сзади и кладет голову на мою. Он теплый и греет меня.       — Рада, что мы наконец выбрались куда-то вместе, — отвечаю чуть слышно. Егор кивает.       Я бы хотела выехать так семьей: мои родители вместе с братом и его мама и папа с Полиной. Было бы идеально собраться так однажды на пикник или отметить какой-нибудь праздник. С поддержкой близких я всегда чувствую себя увереннее.       Мне очень не хватает старшего брата, этого помешанного на футболе придурка, который двадцать четыре на семь торчит на стадионе со своей командой. Зеленоглазый, он очень похож на отца, что делает его поводом для слюнопускания местных девок. Но больше всего девчонки ведутся на его идеальную фигуру: широкая спина, крепкие руки, все сто кубиков пресса и выделяющийся бицепс. И знаете, Мишаня этим успешно пользуется. Да только еще ни одна девка не залетела от моего брата… Это только я такая везучая.       В руках Егора я под защитой и окружена заботой. Почему это слишком? Потому что я совершенно не заслуживаю таких почестей.       Об-ман-щи-ца       Самая настоящая эгоистка. Помимо того, что ношу под сердцем ребенка, отец которого еще не известен, так еще и провожу время с другим. Хоть и не по собственной воле. На мне давно пора оставить клеймо с этим паршивым словом.       — Давай пожарим сосиски, я нашел в беседке уголь, — доносится до меня голос Булаткина, когда я, прикрыв глаза, лежу в гамаке.       Нехотя поднимаюсь, ощутив легкую боль в спине, и иду к парню, чтобы оценить обстановку.       Егор высыпает уголь в мангал, распределив его только в одном углу. Рядом с его ногами лежит несколько листов картона и старая газета, видимо, для розжига.       Нащупав в кармане толстовки резинку, собираю волосы в хвост и закатываю рукава.       — Шампура на крючке, да? — парень в ответ кивает.       Достаю шампура и, вымыв их, открываю первую пачку сосисок. Нанизываю их и слегка надрезаю кожицу, чтобы лучше прожарились. Булаткин забирает готовые и кладет на мангал.       — Я брала кетчуп и чесночный соус. Думаю, к сосискам самое то, — говорю я любимому, когда тот наконец справляется с огнем и фиксирует сосиски над горячими углями.       — Можно будет пластики сыра еще сверху положить, когда все будет готова, чтобы расплавился. И все это с жареным хлебом, — мечтательно говорит блондин, прикрыв глаза. — Вкуснотища.       — Мой личный шеф-повар, — обнимаю Егора, положив голову ему на плечо. — Ужас, как хочу оливок, — прикрываю рот рукой. Я произнесла это вслух?       Мы переглядываемся: я пытаюсь скрыть испуг и растерянность, а в глазах парня только удивление. Он подозревающе щурится, а губы растягиваются в улыбке.       — Ты же никогда их не любила, — произносит тот, а в голосе тонна удивления. Пытаюсь сообразить, как бы отвертеться, но лишь пожимаю плечами. Егор лишь усмехается. Он отпускает меня и уходит в беседку, а возвращается с банкой оливок. Довольный.       — Тебе несказанно повезло, малышка, — вручает он ее мне. — Наслаждайся.       Открываю банку, потянув за петлю, и пальцами выуживаю маслину. Этот вкус, раньше не впечатлявший меня и даже вызывающий отвращение, сейчас вызывает бурю восторга. Это именно то, чего мне не хватало эти несколько дней!       Мы дожариваем сосиски и уносим тарелку в беседку. На столе уже все расставлено, в углу стоит бутылка вина. Когда и где Егор успел ее взять? Быстро забываю про нее и переключаюсь на закончившего с мангалом парня.       Булаткин, открывая кетчуп, улыбается мне.       — У тебя очень хорошее настроение? — спрашиваю. Стягиваю со стола сосиску, которая так и манит меня своим запахом, но обжигаюсь и роняю ее обратно на тарелку. Егор качает головой.       — Ты рядом, а это действительно повод радоваться, — тот оставляет легкий поцелуй у меня на щеке и трется об нее носом.       Устав, падаю в гамак и вытягиваюсь, сложив руки под голову. Птицы замолчали после первой вспышки в небе, но меня это совершенно не остановило. Я лежу под открытым небом.       Угли в мангале еще тлеют, а полный желудок довольно урчит. Давно я так не наедалась. Но что-то мне подсказывает, что через полчаса я снова проголодаюсь.       Я стала слишком много есть: фрукты, овощи, сосиски, сублимированная лапша — вредное, не вредное, все равно. Хотя и месяца не прошло с момента зачатия, а я уже обжорствую. И это еще малая часть тех симптомов, которые ни с того, ни с сего свалились на мою голову на столь раннем сроке.       Разглядывая кроны деревьев и наслаждаясь прохладным ветром, не замечаю, как засыпаю.       А будит меня звук камеры. Поворачиваю голову и тут же попадаю на фотографию к любимому. Тот смеется, но я не могу понять, почему. Медленно поднимаюсь с гамака, чуть было не запутавшись в нем и не свалившись.       — Ну что такое? — цокаю. Булаткин касается моей щеки, и в отражении экрана телефона я замечаю розовые отпечатки сетки гамака. Ну теперь-то все ясно.       Пихаю парня в живот, поворчав на него, а тот подхватывает меня на руки и начинает кружить. Прошу его остановиться, когда в горле встает ком. Егор все еще держит меня на руках, тихо пыхтя, а я за улыбкой пытаюсь скрыть приступ тошноты. Обвиваю руками его шею.       Глаза, доселе цветом напоминавшие мокрый асфальт, посветлели, стали более лазурными. Булаткин смотрит на меня особой нежностью, а я понять не могу за что мне такое счастье. Старательно отгоняю мысли об Рамме.       Опустив меня на землю, блондин проводит рукой по волосам.       — Можешь сесть обратно в гамак? — Егор достает телефон и кивает в сторону мангала. — Хорошее получится фото.       Сажусь посередине, качнувшись и чуть не свалившись назад. Егор делает, наверное, миллион фото, чтобы из них выбрать одно, которое понравится мне. Закончив, парень садится рядом и обнимает меня.       Небо становится совсем черным, где-то совсем близко гремит гром, но мы не торопимся не то, что уезжать, не хочется даже покидать гамак. Мы лежим в обнимку, болтая о всякой ерунде и слушая приближающуюся грозу. Моя рука покоится у парня на груди.       — Атмосфера самая лучшая для выходных. Устал я от постоянной тусы, хочется спокойствия, — Булаткин опускает на меня взгляд, поверяя, наверное, не сплю ли я. — На следующие выходные я тоже постараюсь вырваться. Давай сюда вернемся?       — Ага, — тут же отвечаю я. Пальцами поднимаюсь к шее парня, а затем к нижней губе, провожу по щеке. — Только в субботу выступление у тебя на радио, забыл? А в воскресенье утром съемки для «Elle Girl». Марина опять не напомнила тебе об этом?       — Ты же знаешь, насколько херово она выполняет свои обязанности, — бормочет Крид. Он смотрит в небо, а на лицо начинаюсь падать первые капли. Сверкает совсем близко.       — Так уволь ее, — уже в который раз повторяю эти слова.       — Тимур сказал подождать, пока кончится контракт. Ему самому это не нравится, но так надо.       — Тогда будь добр, возьми все ее обязанности на себя.       Когда дождь совсем расходится, и мы упускаем свой шанс добраться до машины сухими, Булаткин закрывает беседку. Через большие застекленные проемы я наблюдаю за парком. Воздух очень быстро становится холодным, отчего мерзнут ноги, и даже толстовка особо не спасает. Накинув мне на плечи плед, Егор ставит на стол вино.       — Я не буду, — тут же говорю я, чтобы он не успел открыть бутылку. — Н-не хочу.       — Это поможет тебе согреться, малыш. Тем более, взял специально для тебя.       — Не сегодня, — невинно улыбаюсь, припав к стеклу. Капли барабанят, создавая мелодию. — Иди лучше ко мне.       Странные ощущения внизу живота уже второй день не дают мне покоя. Булаткин отвлек меня сегодня, и я совершенно позыбыла о дискомфорте, но боль усилилась. Это терпимо, нормально, но неприятно, поэтому привлекает к себе внимание. Когда Егор забирается под плед и обнимает меня, как бы невзначай кладу его руку себе на живот, и от тепла становится легче.       Трещит мобильный. Один за одним приходят несколько сообщений. Хмурясь, открываю диалог. Булаткин заснул.       Рамм: — Ну что, рыбка, когда встретимся?       Какая наглость! Сначала и отвечать не хочется, да еще и как назло завис сенсор.       Я: — Никогда.       Я уже готова убрать смартфон подальше, но диалог пролистывается в самый конец. Влад прислал какие-то фотографии.       Загрузка длится слишком долго, и это пугает. Но не больше, чем сами снимки. На первом я сплю. Наверное, в ту ночь Влад сделал фото с очередной жертвой.       На втором — готовлю, по приказу этого индюка в короткой майке стою у плиты. Третий заставляет мое сердце забиться быстрее: я снова вырубилась, обняв подушку и приоткрыв рот. В тот единственный день, когда мне было плохо, и я заснула прямо в квартире Рамма. А он сделал снимок, держась за мой зад.       Дальше даже не смотрю. Гадко.       Глаза предательски режет от слез, а я и всхлипнуть не могу, потому что боюсь разбудить Егора. Его ресницы подрагивают, а на лице еле заметная улыбка. Кусаю губу, запрокинув голову назад: нельзя плакать, нельзя.       Но скоро сдаюсь. Первый стон срывается с губ невольно, когда Егор сильнее прижимает меня к себе. Внизу живота снова болеть, и боль напоминает салют: мелкие колики сменяются яркими «взрывами», все сильнее и сильнее это тревожит меня. Жмурюсь, а тревога из-за выходок Рамма тут же уходит на второй план.       Сгибаюсь пополам, сбросив с себя руки парня и подавшись вперед. Внутри все будто взрывается, разлетается к чертям. Хнычу, смахивая с щек слезы. Только бы отпустило. Егор дергается и просыпается. Он не сразу понимает, что происходит, но наклоняется ко мне, и его лицо искажает испуг.       — М-малыш, ты чего?       Становится только хуже, и боль нестерпимая. Просто кричу, словно младенец, не в силах больше бороться. Скинув плед, Булаткин подхватывает меня на руки и, проверив, с собой ли ключ от машины, бежит на парковку.       Дождь льет как из ведра, хоть гроза и прекратилась. Егор то и дело наступает в лужи. Кажется, я горю. Холодные капли, как спасительная живая вода, касаются моего тела. Вся одежда насквозь промокла, волосы слиплись.       Открыв авто, блондин усаживает меня на заднее сидение. Сам садится за руль и вжимает в пол педаль газа, отчего «Мерседес» резко срывается с места.       — Сними мокрую одежду, если сможешь. На заднем есть сухой плед и моя футболка. Все лучше, — говорит он встревоженно. — И только держись, ладно?       Через пару часов я открываю глаза в палате. Одноместная комнатка больше напоминает номер в простеньком отеле, нежели больницу, но это даже радует. Моргаю, чтобы картинка стала четче, и привстаю на локтях, но Егора нигде нет.       Чувствую себя лучше, хотя слабость присутствует значительная. К одной руке прикреплена капельница. На двери большими буквами написано, что я нахожусь в терапевтическом отделении.       Минут через тридцать в палату входит врач, а Егор следом за ним.       — Видите, я вам говорил, что все будет хорошо, — обращается к нему мужчина в халате. — Посидите с Вероникой, пока я схожу в свой кабинет и выпишу рекомендации.       Булаткин присаживается на край кровати и берет меня за руку. Напуган. В любой ситуации глаза выдают парня с потрохами.       А я плачу: само собой как-то получается, я даже не в силах это остановить. Егор обнимает меня тут же, аккуратно ложась рядом, и носом утыкается мне в шею.       — Я здесь, Никуль, — шепчет он. — А пока я рядом, ничего не бойся.