Говорящий со зверями: Песнь бубна

Снова ветер перемен дышит в затылок. Еще в душах людских, скованных льдом, обитает зима, еще так далеко до трель весенних птиц в лазоревом небе. Но он уже подул... лихой ветер перемен, обволакивая людские души светом надежды. Выходит шаман на берег огромного озера-моря, смотрит открытым взором бельм глаз на только ему ведомые пути. И то, как звезды озаряют эти замысловатые тропы, посеребренные вешками мудрых, радует его душу, наполняет счастьем и уверенностью. И в этом году мир будет жить, процветать и радоваться солнцу. Он размашисто ударяет в свой расписной, мерцающий орнаментом по натянутой оленьей коже цвета бивней мамонта, волшебный бубен... Его перевели на заочный и так лихо все устроили, что никто даже не засомневался, откуда выпал этот невзрачный парень с не запоминающейся для простых смертных внешностью. Еще бы, среди проректоров Володар практически сразу заметил хитро улыбающегося ему такой знакомой улыбкой совершенно незнакомого медведя-оборотня. Видно и тут не обошлось без влиятельной лохматой лапы медвежьего отцового семейства. Хотя глупо отрицать, в этом плане это было еще как кстати. Его никто не искал после Уральских событий, да и из прошлого университета никаких вестей не приходило. Однако, при всем при этом медведи его поддерживали из тени и, как понял молодой Говорящий, лишний раз оттуда выползать не собирались, а только по великой наступающей им на куцый хвост нужде. Старшие рыси держались от него теперь на уважительном расстоянии, но пытались, куда уж деваться, каждый божий день хоть как-то подмаслить Говорящего и склонить чашу весов в свою пользу, завладев дорогим вниманием Володара, устраивая различные каверзы и бесконечные попытки, оканчивающиеся по большому счету всегда неудачами. Тем более Чернояру приходилось таскаться везде с Володаром, заменяя ему на время отсутствующего Данко. Так было положено по регламенту, чтобы молодого неопытного ведуна сопровождал сильнейший оборотень из его нового семейства. Естественно, ушлый глава сделал вид, что занят по самые хитрожопые уши с вороненными кисточками и приставил к перспективному колдуну свою гордость — старшего упертого сына, подающего великие надежды для всего их клана высокомерных рысей. Отчего Чернояр ходил кругами вокруг нового члена семьи в безуспешных попытках нащупать его слабости и проколы в непробиваемой стене защиты. Володар же воспринимал такое назойливое внимание к своей скромной персоне только как навязанный ему новый урок в продолжающемся изматывающем нудной муторностью бесконечном обучении. Так было проще обдумывать и воспринимать действительность, находясь всегда настороже в боевом настрое. Младен открыто ревновал и дома одевался так, словно доступная шлюха, виляя молодым крепким задом перед носом хмурого Говорящего, не давая Володару прохода ни вечером, ни ночью, ни утром. Он бы вообще от него бы не отлипал, но маг учился в других корпусах, так что хотя бы дневное время обходилось без прессинга мелкого братишки. И даже рысь-мать не всегда могла тормознуть своего младшего в его изысканиях приключений на верткий, упрямый зад. Закрывая себе глаза рукой от навалившегося стыда, когда в очередной раз уставший от этого бесконечного балагана Говорящий выставлял изворотливого, упрямо сопротивляющегося Младена из личной спальни, вытаскивая упертое тело буквально за шкирку. Не обошлось и без крайностей. Чернояр пару раз попытался уложить молодого колдуна нахрапом, видно с дури или от безнадеги решив, что так сможет взять над ним верх, неожиданно выскакивая из-за угла и заваливая силком под себя. Что ж, на пару секунд его хватало, а затем разгневанный Говорящий снимал ограничители и оставлял текущего невменяемого рыся валяться на полу в гордом одиночестве с каменным стояком и звенящими от переполненных желаниями гудящими яйцами. Пока тот не приходил в себя и не уползал побитый позором за свою слабость дрожащим котенком куда-то в угол, придумывать очередную низкосортную пакость. Ну как же, он же старший, сильнейший — и не может проиграть какому-то внешне серому магу и уж тем более слабому по всем статьям паршивому Данко. Отец семейства по-умному в дела неуемной молодежи не лез, иногда только отчитывал жену, чтобы та не усердствовала и не мешала забавам полыхающих энергией беспокойных мальчишек. Володар, конечно, понимал, что хитрый старший рысь пытался получить с него по-максимуму, если даже живущие сейчас под крышей этого дома резвые сыновья не увидят шанса с Говорящим, то урок общения с сильным магом им однозначно пойдет на пользу. Так все это и тянулось, напоминая молодому ведуну серую, тягучую рутину будней из мешанины совершенно ненужных ему людей, действий и отношений. Но волшебство волшебством, а земную обычную жизнь никто не отменял. Дар влегкую закрыл сессию, перейдя на следующий семестр, и теперь до лета был относительно свободен. А еще он вспоминал своего Посоха каждый божий день. И то, как тот прогибался под ним, принимая в себя на коже гудящего песни радости бубна, и то, как просто лежал рядом в шкуре зверя и уютно молчал, слушая на пару с ним голоса изначальной природы. Иногда Володар пытался даже дотянуться до Данко и порой ему казалось, что он получает слабый ответный отклик. Сердце от этого пропускало удар и на душе становилось немного легче. Но расстояние было настолько большим, да и древние обережные печати его нового семейства оборотней работали исправно, отрезая молодого Говорящего от всего окружающего мира, создавая для юного мага своеобразный кокон безопасности. Что точно узнать правда ли это или игра его воспаленного тоскующего по половине воображения было невозможно. А где-то далеко, на краю земли, там, где каждое утро восходит благословенное жаром солнце, в это самое время молодой рысь неотступно следовал за сильнейшим из уссурийских тигров, впитывая колдовскую науку, словно истосковавшийся по влаге песок пустыни. И каждый прожитый день, час, минута приближали его к поставленной запредельной, но так жаждуемой и необходимой для него цели. Чтобы по завершении испытательного учебного срока встать рядом со своим Говорящим, и не просто ведомым послушным колдовским оружием, а равным ему. *** Весна раздувала ноздри, словно дикий скакун, подминая копытами стелющийся ковыль теплотой повеющего южного ветра, летела к ним зачастившими оттепелями и звонкой капелью. — Пора, мальчик мой, — за ним в один прекрасный солнечный день пришел сам Виссарион. Он, не объясняя, протянул уже собранный для Володара новый вместительный рюкзак с прикрученным сверху добротным спальником и увел своего правнука по личной мерцающей лунным серебром тропе на берег ворочающегося мощным китом в древних берегах великого Байкала. Туда, где на его высоком берегу-скале стоял, завершивший камлание о грядущем для них будущем, великий слепой шаман. И сбоку от него по разные руки в ритуальных одеждах терпеливо замерли Данко и Чернояр. Казалось, обрядовая песнь и действо завершились только что, перед самым приходом Володара и Виссариона, словно они что-то пропустили важное или им чего-то специально недосказали, оставляя в святом неведение перед великим действом — правом свободного выбора. Сзади рыся затмения возвышался угрюмый отец семейства, дневного же подпирал собственной персоной хищно улыбающийся до пояса обнаженный Амба на правах последнего учителя нерадивого ученика. Его грудь украшало сложное ожерелье оберегов, созданное руками его любимого мага, плетеные браслеты обхватывали мощные перекатывающиеся мышцы рук. Перед тем как отпустить правнука, Виссарион на правах присутствующего старшего по роду дал последние наставления Володару: — Пора вступать на новый виток пути, только так ты познаешь себя, научишься и будешь контролировать первозданную силу. И прежде чем ты сделаешь свой последний выбор, знай. Теперь Адиуль не сомневается и даже уверен, что его последний ученик сможет защитить тебя даже ценой собственной жизни. — Спасибо, Виссарион, я понял тебя, — Володар сжал руку мудрого предка и, отпустив длань светлого колдуна, подойдя к шаману, получил от него благословение, а чуть погодя шагнул в сторону своего ненаглядного Данко. Будет время и он еще расспросит, как жилось его рыси в эти нескончаемо тянущиеся тоскливой бесконечностью сумеречные месяцы за столькими милями на востоке и так безбрежно далеко от его пышущего жара колдовской жизни. Но это будет потом. Их пальцы знакомо сплелись вместе и путь открылся. Их собственная тропа, которую им предстояло писать только вдвоем в открытое на все стороны совместное будущее. Пройдут годы, много троп будет исхожено, бесконечно написано стопами собственных дорог и их волосы станут одинаково белоснежными, а глаза приобретут необходимый для каждого оттенок: жаркого золота и прохладной прозрачной воды. Конец