Dynasty

[Alai Oli — И ты] [Poets of the Fall — Sleep, sugar] — Стайлз! — Лидия уже несколько минут стоит у запертой двери, ведущей в комнату парня, уткнувшись в неё лбом. — Открой дверь! Это уже не смешно! — Она с силой дергает ручку, но ничего ровным счётом не происходит. Тогда Лидия рассерженно рычит и пинает ногой ни в чём не повинную конструкцию из древесной плиты. Стайлз сидит по ту сторону, прислонившись к двери спиной, и заговорщически прикладывает палец к губам, когда Аделаида начинает смеяться, уставившись на стену, издающую время от времени злобные нечленораздельные звуки. Он сам давится ядовитым смешком и потирает ушибленный игрушечным грузовиком затылок. — Ладно, — Лидия, кажется, успокаивается и говорит теперь так спокойно, насколько это только возможно, — я… я была в Германии, — она медленно разворачивается и прислоняется спиной к гладкой поверхности двери, — на научной конференции. «Международная студенческая научная конференция в Германии», — сколько раз Стайлз слышал это сложное сочетание слов от совершенно незнакомых ему людей — от студентов Принстона, от преподавателей Лидии, от её мамы и даже бывшей соседки по комнате — небезызвестной Джилл Уилсон. И вот, чудеса, он слышит это от самой Лидии. «Наверное, — думает Стайлз, — закрытая дверь — это единственно верный путь к решению нерешаемых проблем». — Сталс! — вдруг громко кричит Аделаида, выпуская наружу своего внутреннего мини-монстра. Она протягивает ему обезглавленную куклу Барби, которую, как выяснилось, успела прихватить с собой из гостиной. Стайлз, напустив на себя вид крайне почтительный, принимает калеку-Барби в дар от щедрой сестры. — Лидия, — заговаривает он, но тут же запинается, испугавшись — тихо. Вдруг она ушла? — Да? — тут же отвечает девушка. Когда Стайлз слышит её голос, доносящийся из «внешнего мира», сразу же облегчённо выдыхает. — Я знаю, — наконец говорит он, рассматривая розовые переливающиеся пайетки на платье сестринской куклы. — Я знаю про конференцию. — Знаешь? — недоуменно переспрашивает Лидия, отходя от стены. — Тогда что же ты… — …да, чёрт возьми, я знаю. — Он, переполненный эмоциями, подскакивает с места, разворачивается и прислоняется пылающей щекой к прохладной двери. — Я знаю про срочность сборов и про твоё обязательное присутствие на… этом мероприятии. Я знаю точное время твоего вылета из Нью-Йорка, точно так же, как и дату возвращения. Я, блин, записал где-то тему твоей научной статьи, с которой ты выступала, и… и не смог запомнить даже названия — такая там чертовщина. Я знаю, в какой гостинице ты остановилась и в каком кафе обедала. Я всё это знаю, Лидс. Скажи мне лучше что-то, чего я не знаю. — Стайлз замолкает, но через мгновение добавляет простое: — Пожалуйста. Лидия молчит, оглушённая. Всему этому есть только одно более или менее разумное объяснение — Стайлз Стилински. «Что же, детектив, вы проделали отличную работу — пропавшая без вести найдена — дело закрыто», — мысленно парирует Лидия. И ей хочется сказать что-то ужасно милое, успокаивающее, нежное, но в конечном итоге она выпаливает нечто совершенно противоположное: — Я тебя ненавижу! — Это, вероятнее всего, не совсем то, чего Стайлз не знает и вовсе не то, что, может быть, он ожидает услышать. Но Лидия, погружённая глубоко в себя, продолжает свой зубодробительный монолог: — Ненавижу за то, что примчалась сюда по первому твоему зову в этой совершенно нелепой пижаме, которую вручила мне МОЯ МАМА, заявив, что это… — Лидия оттягивает край фланелевой кофточки и удручённо разглядывает как будто внезапно погрустневших бледно-коричневых медвежат, — …что это — новая коллекция Victoria’s Secret и к тому же — главный тренд сезона в домашней одежде! — последнюю фразу она произносит, забавно копируя материнский всезнающий тон. Стайлз в своём укрытии даже слегка улыбается. — О, — тут Лидия резко останавливается, прерывая свои неврастенические хождения туда-сюда возле запертой двери, — тебе ещё крупно повезло, Стайлз Стилински, что я была накрашена в тот момент, когда ты позвонил, а мои тени очень удачно гармонировали с этими странными нашивками! — она опускает взгляд и, не совсем понимая, что делает, пытается расправить примявшееся ухо своего «ультрамодного» пижамного медведя. Лидия затихает, переводит дух. Стайлз «по ту сторону» молчит. Выдержав недолгую паузу, она снова заговаривает, втайне надеясь, что тот не вывалился ненароком в окно или, что в нынешней ситуации более вероятно, не выпрыгнул в него целенаправленно. — Я ненавижу тебя за то, что меня действительно волнует, что ты думаешь о том, как я выгляжу. А выгляжу я, между прочим, всегда… — она закусывает нижнюю губу, сообразив, что её заносит. Лидия подходит вплотную к двери, поправляет волосы, будто это сейчас имеет какое бы то ни было значение, и говорит: — Я ненавижу тебя за то, что так сильно боюсь потерять. Её охватывает дрожь, и Лидия обрывает свою пламенную речь. Через секунду она слышит, как в комнате начинает плакать Аделаида. Дверь раскрывается — Стайлз стоит перед ней, задумчивый, невесёлый, глаза блестят. Всё сказанное ею, конечно, весьма захватывающе, только по-прежнему не объясняет ему, глупому, «почему?». Он, как бы ни хотел, всё ещё не может позволить себе фразу «ты прощена», поэтому произносит первое, что в теперешних обстоятельствах способен сгенерировать его воспалённый мозг: — С тебя сказка на ночь. Стайлз отходит, освобождая проход, и Лидия видит: Долли забавно плюхается на попу, устало трёт глаза и шмыгает носом. Выяснение отношений становится на паузу, старший брат прав — для Аделаиды наступило время «Баю-бай». * Лидия входит в комнату, служившую Стайлзу последние минут двадцать своего рода бомбоубежищем, и озирается по сторонам. Всё, что она видит — знакомо до одури: кровать с небрежно накинутым клетчатым покрывалом; гипнотизирующие плакаты на стенах вперемешку с теперь уже старыми фотографиями, вырванными страницами из книг, тетрадей, записных книжек — всюду пометки, сделанные беглым Стайлзовым почерком; несколько нераспакованных после переезда — который состоялся два года назад! — коробок; компьютерный стол, заваленный тоннами разного рода барахла; дорожная сумка в углу. Не хватает только доски с записями «детектива», да цветных вязальных ниток, ориентирующих ход расследования. Но эти атрибуты Стайлз стразу же после окончания школы утащил с собой во «взрослую жизнь». — Я будто из Нью-Йорка никуда не уезжала, — бессознательно вырывается у Лидии, — или из Бейкон Хиллс, — она оглядывается в поисках места, куда можно приземлиться, и в конечном итоге усаживается на компьютерный стул, — ну, знаешь, ещё со школы. — Лидия легонько отталкивается ногой от пола, рукой держась за край столешницы — сидение чуть поворачивается, и девушка тут же задевает локтем некогда обожаемую Стайлзом электрическую точилку для карандашей в форме дятла Вуди. Тот, бедняга, камнем падает вниз. — Ну и бардак у тебя тут! — в конце концов, возмущённо выпаливает Лидия. — Только ты способен развести в комнате такой беспорядок, находясь в ней от силы — месяц в году, — добавляет она. — О, спасибо, Лидс, польщён, — огрызается Стайлз, — отпадный бонус к «я тебя ненавижу». Она делает вид, что не слышит его, но только делает вид; Лидия не успевает отбить подачу — очки засчитываются противнику. Вместо напрашивающегося язвительного ответа она наклоняется, поднимает с пола точилку, рассматривает с задумчивым видом, а потом спрашивает нечто совсем неожиданное: — А интересно, дятел Вуди вообще умеет летать? Обычные-то дятлы умеют, а этот… Стайлз, всё это время возившийся с укладыванием Аделаиды, зависает, сбитый с толку. После короткой паузы, во время которой его выражение лица изменяется несколько сотен тысяч раз, он как-то неестественно громко выдаёт: — Нет! Нет, Лидия, он не умеет летать — у него, блин, руки вместо крыльев! Лидия натянуто улыбается, возвращает «игрушку» на стол и с невозмутимым видом произносит: — Окей. — После она смотрит застывшим взглядом на пресловутую точилку, будто вспоминает что-то, а затем, словно соглашаясь сама с собой, быстро выговаривает: — Окей, понятно. Стайлз между тем, оставив Лидию наедине с её собственными размышлениями, садится на кровать рядом с Аделаидой, укрывает её, невольно удивляется — она вся, целиком, помещается на одной только его подушке. Долли же — снова капризно хнычет, начинает вертеться под одеялом, и потом, брыкаясь и всячески отпихивая от себя Стайлза, высовывает маленькие ручки и тянет их с пронзительным воплем к Лидии. — Отлично, — скептически бухтит Стайлз, — у моей сестры появилась новая любимая игрушка, без которой она не может заснуть. И это — Лидия Мартин. — Что же, в таком случае Лидии Мартин придётся забрать Аделаиду с собой, — отвечает девушка, придвинувшись на стуле к кровати и смерив Стайлза насмешливым взглядом, — без тебя-то она уж точно не будет плакать. — Она наклоняется к малышке Долли, успокаивающе гладит по волосам, снимает бант. — Да, милая? И девочка улыбается в ответ, сиюсекундно переменив настроение. — Так! — Стайлз хлопает в ладоши, призывая всех немногочисленных присутствующих обратить на него внимание, — Лидия, ты, кажется, обещала сказку?! — напоминает он ей. — Э-э, знаешь, я не слишком-то… — она хмурится, не находясь, что ответить. — Ну хорошо, — чеканит Стайлз, — я могу начать, а ты тогда продолжишь. Это обязательное условие, Лидс. — Как-то вдруг очень серьёзно говорит он, и Лидия, в свою очередь, облегченно выдыхает, соглашаясь. — Ну что, Долли, готова услышать самую крышесносящую байку этого столетия?! — Стайлз нависает над сестрой, забавно выпучив глаза. Аделаида смотрит на него непонимающе, а Лидия давится смешком. — Итак, — Стайлз усаживается поудобнее, — в одном весьма криминальном королевстве под названием Бе… Беби Хиллс… — Стайлз, это ведь детская сказка, а не очередной ежедневный вечерний выпуск новостей! — опрометчиво перебивает его Лидия. — Подумать только, криминальное королевство! — Вот как?! — возмущается парень. — Тогда придумай сама что-нибудь получше, — он энергично машет рукой, подначивая её, — давай-давай, раз такая умная! Лидия недовольно фыркает и отворачивается, резко крутанув стул. Какое-то время она сидит неподвижно и не издаёт ни звука, Стайлз уже вот-вот готов просить прощение, как она заговаривает еле слышно: — На самом деле, в детстве… — тень улыбки едва касается уголков её губ, — …бабушка рассказывала мне разные сказки. И это была не только «Русалочка», уже заученная наизусть — так я её любила. — Лидия чуть разворачивается к Стайлзу и поднимает на него несколько смущённый взгляд. — Ну, ты знаешь. — И тот искренне улыбается в ответ, припомнив, как облажался перед Лидией, заявив, что она вместе со своей бабушкой читали мультик. Между тем, девушка продолжает: — Это были красивые и иногда немного пугающие легенды о замке из белого камня, о Книге Судеб, о людях и волках, великанах… — и тут её голос делается твёрдым и решительным, — да, ты знаешь, я думаю, я смогу что-нибудь придумать! — И тут она обращается к Аделаиде, которая извивается в кровати, пытаясь дотянуться до волос Лидии: — Долли, будет тебе сказка! Стайлз же сияет — Лидия назвала Аделаиду — «Долли», а значит, не такое уж и «овечье» он придумал ей имя. Лидия откидывается на спинку стула и, погрузившись глубоко в себя, начинает свой рассказ: — Однажды в далёком-далёком королевстве, там, где громадные свирепые волки живут в непроходимых лесах и поклоняются одной лишь Луне… — Ха, чем твоя-то сказка лучше? — хмыкает Стайлз и передразнивает: — Громадные. Свирепые. Волки! Лидия, увлечённая, никак не реагирует. — …там, где небесные духи рассказывают детям свои пророческие легенды, в замке из белого камня у придворной служанки родился сын. То была самая тёмная зимняя ночь, одна из тех страшных ночей, в которых заблудившемуся путнику не отыскать дороги, не вернуться к родимому очагу; ночь, когда вьюга бушует и плачет, и стучится в окно, и зовёт мученическим голосом, словно сама Смерть пришла за тобой. Но служанка, имя которой было Мать, знала Смерть в лицо и не боялась её. А всем известно, крошка Долли, тот, кто не боится Смерти — поцелован ею, а значит, защищен на всю свою долгую жизнь от сердечных страданий и болезней, вплоть до оговоренного в Книге Судеб часа. Мальчик родился совсем крошечным и слабым; Смерть пришла на его плачь, бесшумно проскользнув в комнату к своей старой знакомой вместе с густой губительной темнотой. «Здравствуй, — говорила Смерть, — я пришла за твоим сыном. Не место ему в Подлунном мире. Твой ребенок — слабый». Мать заглянула в глаза Смерти устало и спокойно; улыбнулась и попросила только об одном: «Посмотри на него!» Аделаида, запомни — у Смерти есть только одно непреложное правило — никогда не смотреть на того, кого должна забрать с собой. То есть, она всегда только чувствует, но не видит. Однако, за Смертью был должок — много лет назад юная Мать спасла её тёмную душу, не отдав на растерзание волкам, которые веками охотились за «чёрным духом», приходящим вместе с ночью в леса и забирающим с собой всех: от маленьких слабых волчат до непобедимых вожаков. Ну так вот… Смерть колебалась, но всё-таки вернула долг — она посмотрела на мальчика. Он весь сиял — по его венам текла Жизнь — бурная, словно реки, освободившиеся от оков льда после долгой зимы; яркая, как свет рыжего пламени в непроходимой ночи; насыщенная, полная любви и дневного света. Она видела его будущее: видела отметины небес на теле — созвездия родинок, видела вздёрнутый нос, свидетельствовавший о присущем ему жгучем любопытстве, она видела волков, защищающих его, как равного, как брата. Мальчик улыбался навстречу Смерти, смотрел на неё своими глазами — янтарными бусинами, тянул к ней свои крохотные ручонки, не чувствуя опасности. Он не боялся её, а значит, почти перехитрил. Почти — потому что в Книге Судеб и вовсе не значилось его имя. И тут, не поверите, случилось чудо! — Ага, чудо, как же! — вставляет свою реплику Стайлз. — Просто папа мальчугана хранил под кроватью световой меч, ну, типа, на экстренный случай, и расправился со старой каргой, этой Смертью, в два счёта! Так-то! Лидия театрально закатывает глаза: — Аделаида, милая, — говорит она, — не слушай братика — он дурак. — Стайлз было открывает рот, чтобы прокомментировать сие высказывание, но в итоге его энтузиазма хватает только на то, чтобы показать Лидии язык. Она в ответ окидывает его скептическим взглядом и, вздохнув, продолжает: — Смерть полюбила этого малыша всей душой. На глазах у неё проступили слёзы, она наклонилась и осторожно поцеловала его в лоб, даруя непревзойденную силу и в это же мгновение, утрачивая свою собственную. «Мальчик, бегущий с волками, — даёт она ему имя, которое атласной лентой вплетается в Верховную Книгу. — Твоя слабость сделала тебя сильнейшим из ныне живущих, ты — поцелован Смертью». И она, искалеченная человеческим чувством, издаёт истошный вопль — горький и отчаянный, а затем просто исчезает, растворяясь в предрассветном тумане. Имя её больше не Смерть — она проклята — теперь ей только и остаётся смотреть, как новый наречённый «черный дух» забирает жизни людей и волков. А глаза у Мальчика — чёрный оникс, никак не янтарь. Все последующие годы он празднует день рождения тринадцатого декабря в комнате полной свечей. Он помнит одно — у Смерти огненно-рыжие волосы. Тёмную спальню, в которой горит одна лишь настольная лампа, окутывает тишина. Молчат все трое — Лидия, как будто окончившая свою сказку; клюющая носом Аделаида и Стайлз, который теперь усиленно переваривает всё услышанное. — Но Лидия, — в итоге подаёт голос последний, — у меня день рождения тринадцатого декабря, а у тебя — рыжие волосы. — Да Стайлз, — она поднимает на него замыленный взгляд, — это потому, что я так придумала.