Dynasty

[Hannah Ellis — You Were Never Gone] [Miley Cyrus — Wrecking Ball] Лидия Мартин появляется на пороге нового дома четы Стилински ровно через десять минут после звонка Стайлза. Она, страшно взволнованная, мнётся в прихожей в красном дизайнерском пальто, скрывающем под собой нежно-голубую пижаму, расшитую тканевыми аппликациями с медвежатами Тедди. — Привет? — неуверенно выговаривает она. Стайлз смотрит на неё, застыв каменным тотемом. Он даже дышит с трудом, становясь не просто бледным, а каким-то и вовсе — прозрачным. Теперь гениальная идея — идея вызвать на помощь мисс Мартин — больше не кажется ему такой уж гениальной. В чувство его приводит маленькая Долли, которая капризно дёргает брата за штанину, призывая обратить на неё внимание. — Э-э… — Стайлз нервно ведёт левым плечом и берет сестру за руку, при всём при этом не отрывая взгляда от Лидии. — Привет, — в конце концов натужно выпаливает он. Аделаида, которая теперь чувствует себя в безопасности, поднимает заинтересованный взгляд на запоздалую гостью, рассматривает её несколько секунд, а когда улавливает улыбку Лидии, адресованную ей, застеснявшись, прячется за брата. — Ладно, — обращается Стайлз к Лидии, всё ещё отчаянно пытаясь взять себя в руки и говорить спокойно, уверенно и только по исключительной необходимости, — тут такое дело… Долли плачет, и я… Лидия переводит взгляд с крошки-сестры на почти-двухметрового-брата, и Стайлз имеет честь наблюдать, как девушка в одну секунду превращается из миловидной добродетельницы в разгневанную фурию: — Ты что, называешь свою сестру — Долли? — Ну да, типа, знаешь, как… — …как Овца Долли? — брови Лидии возмущённо ползут вверх. — Нет! — Стайлз, ты… — она не может найти подходящих слов, готовая вот-вот выплеснуть на него бурный поток своего негодования в виде продолжительной тирады, перемежёванной такими словами, как «генетический эксперимент», «клонирование» и «ранняя смерть», но вместо этого только лишь сжимает свои маленькие кулачки и раздраженно ворчит: — Стайлз, ты ужасен! И в это самое мгновение он чувствует, как внутреннее волнение, застигшее его врасплох буквально пару минут назад, моментально улетучивается. Теперь, позволяя себе маленькую слабость — быть честным, он язвительно замечает: — Это я ужасен? А ты? Чем ты-то лучше, Лидия?! Она делает вид, будто не слышит его, опускается на корточки и, одаривая Аделаиду одной из самых своих лучезарных улыбок, протягивает к ней руки. Малышка, уже не задумываясь, отпускает прежде такую необходимую ей защищающую руку брата, падая прямо в объятия рыжеволосой гостьи. Лидия крепко прижимает девочку к себе и, переполненная нежностью, целует в висок — Стайлз даже успевает ощутить лёгкий укол ревности. Спустя какое-то время Лидия отстраняется и любовно гладит Аделаиду по волосам; поправляет розовый бант, съехавший на бок; останавливает взгляд на маленьком очаровательном лице девочки и, сделавшись отчего-то очень серьёзной, хмурится. — Я — плохая мать. — Нет, Стайлз, ты вовсе не… плохая мать, — говорит Лидия, поморщившись. — Логичнее было бы предположить, что ты плохой брат, но… эй, Стайлз! — она щелкает пальцами у него перед носом, пытаясь в очередной раз вывести его из коматозного состояния. — Ну нашла я у неё в носу конфетку M&M’s, и что такого?! Мы же легко вытащили эту штуку! Аделаида не плачет, всё хорошо! Ура-а! Стайлз сидит, обхватив себя руками, и что-то несвязно бормочет себе под нос. Подумать только — он так старался быть хорошей нянькой и вернуть дочку родителям в целости и сохранности, а в результате упустил момент, когда его ненаглядная Долли засунула в свою чёртову крошечную ноздрю чёртову крошечную конфету. — Я не заметил, Лидия… — он вдруг резко поворачивается к подруге, — Я, блин, чуть не убил свою сестру!!! — орёт Стайлз и уже через секунду возвращается в состояние анабиоза. — Ну… — она уже не знает, как бороться с его самобичеванием, поэтому говорит первое, что приходит на ум: — Знаешь, я совершенно точно уверена, что ты бы заметил, если бы драже было с орехом внутри. И тут она задерживает дыхание — вот уж точно не стоило озвучивать эту свою мысль. Стайлз в это время заторможенно переводит взгляд с Аделаиды на Лидию: первая — благополучно устроилась на полу и теперь запускает в стену все непонравившиеся части своего лего конструктора, а вторая — сидит рядом с ним в своей дурацкой пижаме с медвежатами и старается привести его-растяпу в чувство. Но единственное чувство, в которое она сейчас способна его привести — это злость. Он смотрит на Лидию и не видит одновременно, в нём замешивается и загустевает невероятной крепости суспензия — коктейль из усталости, злости и вместе с тем, как ни странно, любви. — Где ты была? — вдруг тихо спрашивает парень, опустив голову. — Я была дома, Стайлз, — спокойно отвечает Лидия, мысленно радуясь, что он не потерял сознание от охвативших его переживаний, — ровно до того момента, пока ты не вытащил меня из кровати своим звонком. — Где. Ты. Была? — он пропускает всё вышесказанное мимо ушей и, кажется, впервые в жизни повышает на неё голос. Аделаида, в свою очередь, прекращает разбрасываться игрушками и теперь испуганно смотрит на брата. Лидия ловит взгляд Стайлза — болезненный, полный немого отчаяния, совсем не похожий на привычный его взгляд — смеющийся, лукавый, ироничный. Она видит, как он напряжён, видит пальцы, сцепленные в замок до побелевших костяшек; она знает, о чём он спрашивает, но говорить теперь совсем трудно, и вместо ответа она кладёт свою тёплую руку поверх его — ледяных. Только Стайлз в секунду сбрасывает её ладонь. — Лидия, — шумно выдыхает он её имя, — ты просто исчезла на… — Стайлз загибает пальцы, — на три грёбаных месяца! И неизвестно, когда бы мы встретились, и — заметь! — я молчу про — поговорили, если бы я так не облажался сегодня. Он испытующе смотрит на неё; она и рта не успевает раскрыть, дыбы хоть как-то оправдаться. Между тем Стайлз продолжает: — Я думал, Бо-оже… — он закрывает глаза и кладёт руки себе на голову, взлохмачивая и без того торчащие в разные стороны волосы, — да какая, к чёрту, разница, что я думал! — Стайлз опасливо оглядывается на Аделаиду, которая всё-таки отвлеклась от его громких словесных излияний на обезглавленную куклу Барби. — Лидс, — говорит он, — мы же тогда только что… — парень запинается, не зная как переиначить слово «переспали». — …вывели наши отношения на новый уровень, так? — помогает ему вовремя нашедшаяся Лидия. — Что? — переспрашивает негодующий Стайлз, и когда до него доходит смысл сказанных ею слов, восклицает: — Да! Именно! Некоторое время они сидят в полном молчании. Стайлз, который всё же успевает немного прийти в себя, первый нарушает тишину: — Знаешь, ты могла бы просто оставить записку. Ну, типа, прости-прощай. Он резко встаёт с дивана, едва ли не наступает на фигурку из лего-паззла Аделаиды, чертыхается. Лидия делает вид, что с величайшим любопытством рассматривает цветные тапочки, любезно предоставленные ей хозяином дома, а на деле закусывает до крови нижнюю губу — только бы не разреветься. Стайлз что-то говорит Аделаиде; Лидия поднимает взгляд и видит сквозь пелену подступающих слёз: он подхватывает сестру на руки и собирается теперь уходить, но останавливается на пороге и с наигранным безразличием произносит: — Я хочу попытаться уложить её… — Аделаида хватает Стайлза за нос, но он успевает высвободиться прежде, чем та понимает, что это — весело. — О, кстати! — Стайлз слегка наклоняется к Лидии и, сделавшись каким-то уж очень довольным, сообщает негромко: — Я ходил на свидание с Джилл Уилсон. — А потом разворачивается и бодро шествует по направлению к лестнице, ведущей на второй этаж. Но не проходит и десяти секунд, как Стайлзу, взбирающемуся по ступенькам вверх, прямо в голову прилетает пластмассовый бесколёсый грузовик. Хвала небесам, парню удаётся удержаться в более-менее вертикальном положении и удержать при этом сестру. — На свидание, значит! С Джилл Уилсон! — Лидия стоит у подножия лестницы, уперев руки в боки, лохматая и раскрасневшаяся, совершенно точно напоминающая сварливую жену, пускай и красивую донельзя. Он оглядывается и, крепче прижав к себе Аделаиду, бросается бежать прочь. Лидия, мастерски перепрыгивая через ступеньку, несется за ним. Последняя его фраза вывела её из холодного оцепенения, в котором она пребывала, кажется, все последние месяцы. И это несмотря на то, что оскаровская статуэтка за идеальное изображение столбняка сегодняшним вечером непременно отправилась бы к мистеру Стайлзу Стилински. И как ни крути, пауза в сегодняшнем выяснении отношений — это всего лишь пауза. На деле — оба знают — разговор ещё не окончен. * [три месяца назад] Последний августовский день они проводят на крыше — перетащили туда пару пледов ещё утром и теперь лежат рядышком, окутанные теплом, густым и сладким, как сгущённое молоко. Лидия что-то рассказывает ему — Стайлз слушает в пол-уха; её спокойный хрипловатый голос музыкой проникает в него и течёт по венам медовым бальзамом. — Мы с тобой гелиофиты*, Стайлз, — говорит она, прищурившись. Он даже не собирается переспрашивать, кто такие эти ребята — «гелиофиты», он согласен сделаться кем и чем угодно, лишь бы — «мы с тобой». По радио звучит знакомая песня — в своё время весьма популярная и весьма надоедливая, Стайлз непроизвольно начинает напевать её себе под нос, а Лидия, к его удивлению, подхватывает. И уже через несколько коротких мгновений они вовсю горланят «Wrecking Ball», наперебой перекрикивая страдальческие стенания Майли. Песня скоро заканчивается, оставляя за собой терпкое, вяжущее послевкусие; радиоведущий вступает в эфир и с напускной жизнерадостностью сообщает: «…если верить прогнозам синоптиков, в Нью-Йорк возвращаются дожди! Поэтому, друзья, выходя из дома, не забудьте захватить с собой зонт!» Стайлз бросает на небо озадаченный взгляд — ни тучки. Закат молчаливо смотрит на них, таких ничтожно маленьких, сверху вниз, и цвет у него — голубой и оранжевый — словно кто-то перемешал апельсиновый сок и голубичный джем, а после — выплеснул в атмосферу. — Всё это чушь собачья, — морщится Стайлз. — В моих собственных прогнозах больше правды, чем в предсказаниях этих шарлатанов. Лидия молча поворачивает к нему голову, Стайлз еле заметно улыбается, приподнявшись на локте, и смотрит ей прямо в глаза. Она, нисколько не смущаясь, встречает этот взгляд. — У меня есть все основания, чтобы не доверять шарлатанам-синоптикам. — Буднично говорит Лидия, запинается, но вскоре продолжает: — И все основания — чтобы доверять тебе. — Доверять? Мне? — с каким-то робким сомнением спрашивает Стайлз. — Оранжевый и голубой, — указывает она на небо, и на щеках её играют ямочки, — идеальное сочетание… для того, чтобы надрать синоптикам зад, конечно. Стайлз тут же чувствует, как земля, превратившись в большого синего кита, уплывает из-под ног [если бы он стоял, то точно бы упал], и он, Стайлз Стилински, парит теперь в воздухе здоровенной чёрной птицей. Именно сейчас, спустя столько лет, на Нью-Йоркской крыше, Лидия возвращает своему старинному другу надежду, цвет у которой — гранатовые бусы, подаренные им на День святого Валентина ещё в третьем классе. Она возвращает ему его детскую, почти святую любовь, казалось бы оставленную в далёком прошлом — на школьном катке, вместе с таким неподходяще оранжевым одеялом и голубым дизайнерским пиджаком. А Стайлз только и смеётся — шутка, мол, хороша. Он не дурак и всё, конечно, понимает, но уворачивается от запрещенных ударов, как может. Тогда Лидия, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, быстро целует его в губы, так легко, как будто делала это всегда — на протяжении многих лет. А потом, уткнувшись носом ему в плечо, тихонько шепчет: — Дождя не будет, Стайлз… — а у него мурашки бегут по коже, — …не будет никакого дождя. Первосентябрьским утром он не находит Лидии рядом — только смятые простыни и запах на долгую память. Идеальное сочетание разрушено. Она уходит в апельсиновый рассвет, оставляя ему только тучи из голубичного джема и нескончаемые, проливные дожди.