я передумал

Темно. Уже очень давно темно и иногда солнца действительно не хватает. Но не из-за ночи, или потому что правительство отключило свет. Нет. Его просто больше не существует. Только вечные сумерки в его пустой квартире. По радио говорят какие-то не убедительные новости про политику и его хотелось выключить. Рука Александрова невольно выкрутила колесико громкости на минимум, а затем и вовсе выключая. Прошло так много времени с момента того самого звонка, что казалось, будто его вовсе не было. Мужчина невольно вспомнил их последнюю поездку вместе. Быстрые сборы в тайне от всех и шесть часов на поезде в неизвестном направлении. Обжигающее солнце, бескрайнее поле и холодная вода Оки. Александров медленно продвигался в густой тьме квартиры на кухню, где хоть немного свет с улицы заполнял пространство. Вода с шумом наполнила чайник, а маленький и беззащитный огонёк спички зажёг плиту, ещё больше освещая комнату, добавляя теплоты. Теплоты слишком не хватало. Зеленые глаза исследовали полки в поисках такого же, зеленого, чая и чистой кружки. Самое страшное было услышать от Оли это чёртово «навсегда». Самое страшное было осознать на следующий день, что он касался её губ в последний раз, что она не обернулась тогда. Что вариантов больше нет. Что он оступился и менять уже нечего. Нужно было вернуться к семье, к Наташе, к Алисе. К трекам и бесконечным турам. Нужно было забыть тот год, как страшный сон. Или, правильнее сказать, как самый необычный и лучший сон. Он ведь даже влюбился в неё. Ему нравилось заправлять за ухо её непослушные волосы, наблюдать за тем, как она делает уроки, как пьёт чай, всё время пропадая в интернете. Пальцы нашаривают на столе полупустую пачку ментолового «Кента», снова вспоминая то, как она обхватывала губами фильтр, сразу и глубоко затягиваясь, будто в страхе не успеть, задохнуться. Снова обжигающий огонь скользит по бумаге, поджигая её и давая возможность Игорю вновь проникнуться воспоминаниями. Болезненными, ноющими где-то в сердце и обжигая желудок. Скурив одну до фильтра, мысли начали проясняться и до ушей донёсся тихий звук дверного звонка. Щелчок замка и щелчок где-то в сердце. — Пустишь меня, мне страшно… Невозможность реальности. Невозможность случайностей, которые сложились вместе, образовывая данную ситуацию. Дрожь в голосе почти столкнул с обрыва в вечность страданий. Выдыхай, Оля. Чуть заметные сомнения и девушка была вновь прижата к родной груди, впитывая питерское тепло в не самый тёплый период. Сердце нормально, но девушка вновь вытаскивала старые нити, которыми он зашивал его. Лишь бы не начало кровоточить. — Замёрзла? Замёрзла. Не поверхностно, нет. Этот холод внутри. Сковывающий, царапающий внутренности. Он заставлял пальцы неметь по ночам. Он заставлял пропитывать подушку влагой и с опаской выходить на улицу, ведь «он мог вернуться». Но вернулась Оля и почти жалела об этом. Почти ненавидела себя. Почти считала это бредом и самой ненормальной идеей. Запуталась. Глупая девочка. — Не больше, чем в прошлый раз. Слова разбивают воображаемую тарелку где-то в сознании и это заставляет очнуться от зимней спячки, помогая дочери раздеться и пройти на кухню. За долгожданными объятиями, Игорь совсем забыл про чайник, который изо всех сил оповещал его о кипении воды. Темнота помещения нагнетала какую-то мрачную и депрессивную атмосферу, заставляя Олю немного дрожать, вспоминая их ночные посиделки с чаем в руках. — Хочешь, я включу свет? — Нет, не стоит, мне так спокойнее. Снова слова, только на тон мягче. Как тёплое суфле на тарелке — тает на языке. Языке, который вырисовывал узоры на плечах Оли. Кипяток заполняет стаканы, а раскрашенные травинки придавали воде запоминающийся вкус. Запоминающийся, как эта ночь. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, а руки предательски дрожали. Девушка замечала. Она всё замечала и лишь грустно улыбалась. Что произошло за это время? Почему квартира пустая и тёмная? Где Натали с Алисой? Где солнце? Почему Игорь вдруг курит ментоловый «Кент»? Почему пьёт зеленый чай? Слишком много вопросов, которые совершенно не хотелось задавать. Она приехала и объяснения не требовались. Она этим уже всё сказала, всё доказала. — Мне так хорошо… — отпивая согревающий напиток, прошептала Оля, разглядывая рисунки вен на руках отца. — …Это хорошо. Ты перекрасилась? - девушка кивнула, - Тебе идёт. Александров не знал что говорить, он просто сел ближе к Ольге, и попытался уловить биение её сердца. Пытался уловить нить здравого смысла, когда она обвила его шею руками, кладя голову на плечо. Она была из тех, с которыми не расстаются. Вот Игорь и не расстаётся, раз за разом набирая её номер, или беря билеты до снежного Мурманска. Кажется, что их в любом случае судьба сведёт, что бы не случилось. Какой бы не была ссора. Они всё равно обнимут друг друга. Игорь понятия не имел, что делать с бедным ребёнком. Он понятия не имел, что будет завтра. не знал, куда засунуть свою совесть и что сказать на утро. Но это не главное. Главное, что Оля согрелась и тёплый свитер больше не пригодится. На ближайшие пару часов — точно. Прохладная простынь остужает кожу спины, заставляя прогибаться в спине, прижимаясь к сильному торсу в поисках тепла. В поисках защиты. В поисках губ. Поцелуй. Снова. Снова проиграли оба. Снова это приведёт к слезам и метели во время Полярной ночи. Но точно не сейчас. Они горят в полнейшем Аду и это не должно волновать. Руки скользят по по её рёбрам, а язык по шее, пытаясь запомнить вкус. Гарри знал — она уедет снова. Нужно запомнить как можно более деталей. Нужно вонзить в тонкую кожу зубы, почти прокусывая до крови. Нужно согреться так, чтобы хватило до лета. Зачем ему два солнца, если есть одно маленькое, которое греет даже в темноте? Выдыхай, Оля.