я передумал

Память стирается с каждым днем. Он не помнил номера её квартиры, номера телефона. Не помнил, какой сегодня день, праздник, чей день рождения. Но слишком отчетливо помнил все совместные моменты. Помнил каждую ее привычку. Помнил цвет её волос, глаз, форму лица и изгибы тела. Это сводило с ума, это не давало спать по ночам. Это заставляло отдаляться от жены, от его Наташи и маленькой Алисы. Но он не позвонит ей. Не напишет. Не попросит снова прийти в одной футболке, когда Натали на работе. Он не сломается вновь. Он лишь давится воспоминаниями, выкуривая вторую сигарету, всматриваясь в ночной Петербург. Женская половина его семьи спала, кроме одной частички, которая, Игорь был уверен, тоже не спит в хододном и уютном Мурманске. Он чувствовал это кожей. Чувствовал, что она тоже думает об этом. Вспоминает первый раз. Самый страшный сон и его успокаивающие объятия. Вспоминает, как сидела всю ночь на подоконнике в футболке Гарри и курила, пытаясь забыть страшные образы. А он помогал. Он ненавидел себя за эту ошибку. Ненавидел за то, что был не в состоянии поддержать словом и слишком нагло раздвинул её ноги, сжимая ладони на бедрах. А она не сопротивлялась. Оля боялась, но желание брало вверх и, затянувшись последний раз, девушка затушила окурок, отдаваясь сильным рукам. Игорь помнил каждую секунду той ночи. Помнил, как закрывал ей рот рукой, чтобы не разбудить жену. Помнил, как оставлял алые цветы засосов на шее, которые Оля пыталась скрыть после. Помнил, как она кусала его плечи и шептала что-то о боли. Он сломал своего ребенка. Сломал ей жизнь своим слабым характером. Сломал свое солнце. Ей было больно. Оля, не плачь. Но она плакала. От режущей боли, от отчаяния, от страха, что все это кончится, как тот сон. Кончится, как кончился Игорь спустя год. Перегорел. Сжег себя изнутри страхом и совестью. Он помнил, как с каждым их разом девушка становилась все нетерпеливее, ее желания все чаще посещали рыжую голову в самый разных местах. — Мне понравится? — шептала Оля, скользя пальцами по ручке смесителя включая ледяную воду, чтобы мама ничего не услышала. — Понравится… — протянул Игорь, усаживая дочь на стиральную машинку. Помнил ее тихие стоны, заглушаемые шумом холодной воды. Он, словно Самаэль, предлагает Еве вкусить запретный плод. И Оля кусает. Оля вгрызается в шею Александрова, ощущая наполненность внутри, ощущая невыносимую дрожь, которую не возможно контролировать. Это происходило все чаще. Страх быть пойманным брал вверх, поэтому желание все успеть тоже увеличивалось. Успеть сделать ей завтрак перед парами. Успеть приехать на другой конец города, чтобы побыть с ней до работы. Успеть скачать ей фильмы на флешку, заказать пиццу, купить пачку сигарет и набрать горячую ванную. Ванную, которая расслабит тело. Он делал ей массаж, зацеловывая пожелтевшие засосы и оставляя новые. Снова сигарета, обжигающая гортань. Снова воспоминания, разрывающие сердце. Терпеть это не возможно. Нужно сделать это так, как Игорь и хотел. В руках телефон, а в голове порядок цифр. Набрать забытый номер и сгореть от стыда. Второй час ночи. Второй час Полярной ночи у Оли. Возьми трубку, Оля. — Да? — знакомый, теплый, родной голос, который заставляет сердце разрываться на маленькие осколки и вгрызаться в стенки души. Выдыхай, Оля. — Ты лежишь? — решимость Игоря пугает и притягивает загадочностью. Было понятно, что объяснений не последует. Что нужно слушать хриповатый и тихий голос, пытаясь вникнуть в смысл. Спустя несколько месяцев снова слышать это — казалось невозможным, но Оля не спала, точно. — Лежу. — нужно сбросить вызов и лечь спать, но слезы слишком обжигают щеки. Голос дрожит, а сознание кричит о том, чтобы послать всех. Усевшись удобнее на подоконнике, мужчина собрался с силами, придумывая слова на ходу. Терпи, Игорь. — Запусти руку в трусики и… — секундная пауза из-за нехватки кислорода, — Ласкай себя, пока я тут. В легких девушки тоже кислорода не хватало. Все эти месяцы не хватало. Всю жизнь не хватало. Игорь позвонил впервые за долгое время — пришлось слушаться. Влага на пальцах и они скользят под резинку кружевных трусов, пытаясь, не создавать лишних звуков. — Я знаю, что тебе всегда нравилось мое тело, — никотин в легких придает уверенность в своих действиях, но не на долго, — ты помнишь, как впервые дотронулась до меня с жаром внизу живота? Молчание и лишь тяжелое дыхание. Оля помнит. — Помнишь, как мои губы возбуждали каждую клеточку твоего тела… Как руки сжимали грудь. У тебя ведь до меня никого тогда не было. Помнишь, как мой язык доводил тебя до криков, заставляя кусать руки, в попытке не шуметь сильно? Я знаю, что помнишь… Игорь тихо, чтобы не разбудить жену, говорил слишком пошлые вещи, чтобы Оля сдерживала себя, поэтому она снова поддалась ему. Ты снова проиграла, Оля. Механическая память воспроизводила забытые ощущения губ на своём животе и холодные пальцы во влагалище. — Ты помнишь, как стояла на коленях, делая мне приятно? — в голосе слышалась улыбка, — Как твои пальцы доводили меня до оргазма, как Наташа была в соседней комнате и как страшно было… Прерывистое дыхание сопровождалось сдавленными стонами. Она все помнила и вспоминала каждый день, как проводила языком по рельефному прессу, как сжимала его плечи и кусалась. Она помнила, как в первый раз он донес ее до ванны, помогая смыть с себя физическую и моральную боль. Смыть с себя стыд, оставляя лишь чистые чувства, что растоптали и выбросили. Он уложил её в кровать, укрывая пледом, а на утро накормил таблетками. Он заботился о ней весь год. У них было двенадцать месяцев, чтобы любить. И Оля любила. Оля глотала его оскорбления во время пьянок и ждала, что он снова обнимет её во сне. Игорь обнимал, утыкаясь носом в шейные позвонки, пытаясь забыть о выпитом алкоголе. Гарри продолжал доводить дочь до оргазма и, услышав ничем не прикрытый стон, довольно ухмыльнулся, ностальгируя по её рукам. — Если хочешь, можешь приехать… — тихо, почти прошептал Александров, в надежде, что она не услышит. Не приезжай, Оля.