Маленький Принц глупого Короля: Столик на одного

Когда придёшь за мной, бери только меня. Когда обнимаешь меня, думай только обо мне. Можешь делать со мной всё, что хочешь, только не делай больно. Мне пришлось много пережить до сих пор. Больше не хочется. Хочется счастья. Харуки Мураками. «Норвежский лес». ***** - Бля-а-а-ать... – чуть слышно прошептал Маленький Принц. Он на долю секунды замер, а потом с силой вжался лбом в удобную узкую щель между двумя пластиковыми панелями кулисы, в которую отлично просматривались сцена и зал. Пора было давать отмашку ассистентам к началу номера, когда глаз внезапно выхватил в полумраке зала до боли знакомую худощавую высокую фигуру за маленьким столиком у сцены. - А это здесь откуда? К внезапному появлению в «Теремке» его лучшего ведущего солиста – с закаменевшим лицом, сдвинутыми бровями и упрямым квадратным подбородком – Принц оказался абсолютно не готов. Как он мгновенно понял по знакомому до зубовного скрежета чеканному профилю, лучший ведущий солист был откровенно зол: он, как обычно, не давал себе труда скрывать это от окружающих, и, похоже, готовился изрыгать пламя. Из чего следовало, что неприятности текущего вечера, которые уже основательно изгадили всем в клубе настроение, еще даже не начались. Принц отодвинулся от пластиковой панели и чуть слышно вздохнул. Вот как и куда можно за пару минут убрать отсюда этого идиота, с его, идиота, нереальным, нечеловеческим упрямством? Ответ очевиден – никак и никуда. Только встретившись с этим непредсказуемым, алогичным, загадочным человеком, с Королем, Принц впервые по-настоящему понял смысл заезженного выражения «упереться рогом». Это было именно то, что очень часто проделывал с окружающими Король, когда его захватывала какая-нибудь творческая идея – он упирался буквально всем собой, насмерть, и проще было плечом сдвинуть с места здание театра, чем объяснить ведущему солисту, что именно в этом месте его партии grand battement не нужен. Если ведущий солист считал, что он хочет этот треклятый grand battement, он его получал, исполнял и дальше окружающие могли все молча вскрыться в оркестровой яме – Короля это вообще не интересовало. «Гениальное упрямство на генетическом уровне», так сформулировал для себя это явление Принц, наблюдая за Королем в самые первые дни знакомства. Он, разумеется, отдавал себе отчет в том, что единственной причиной, по которой они оба еще не размазали друг друга по стенам репетиционного зала, было странное единение вкусов во всем, что касалось работы. Это так удивительно, что они вышли практически из одних и тех же техник и ориентировались на одни и те же звездные имена танцевально-балетного мира. Придя работать в театр, Принц меньше всего ждал найти здесь единомышленника. Вот, такого – упрямого, как осел, невыносимого, нетерпимого ко всему и нечеловечески талантливого. Только вот оставить этот нечеловеческий талант за столиком… Да ещё с таким выражением лица… За проведенные в одном репетиционном зале месяцы, но еще больше за проведенные в одной кровати трое суток, о которых у Принца осталось сильно смазанное температурными галлюцинациями, жаром и пОтом смутное плавящее воспоминание, он выучил это лицо наизусть. До последней черточки. До самой маленькой мимической морщинки. До самого крошечного лопнувшего капилляра на кроваво-красных от трехдневной бессонницы белках глаз. Сперва он цеплялся за это лицо взглядом, когда от жара не мог шевельнуть даже пальцем, а сознание то и дело тонуло в бредовых видениях, в которых он был то рыбой, то птицей, и, будучи рыбой, почему-то забывал собственные партии, истерил, путал время выхода на сцену и постоянно сталкивался в grand battement с одним и тем же человеком, чей облик всегда был затянут каким-то дымным удушающим маревом. Он пытался разогнать это марево, спасти человека, дать ему возможность дышать, но руки не слушались, не желали подниматься, и тогда он бодал туман лбом, головой, стараясь освободить от тяжелых желтых дымных клубов хоть немного пространства, для него и для себя. К горлу подступала тошнота, и на него со всех сторон бросались разъяренные зрители, потому что это он сорвал спектакль, застряв под стулом, и он пытался уклониться, закрыться от их ударов, но не мог двинуться с места, а потом внезапно видения рвались пополам, как старая газета, и возникало то самое родное лицо – спокойное, внимательное, с пристальным, немигающим взглядом. И он цеплялся за это лицо, не дыша, боясь моргнуть, так старательно, что слезы выступали в уголках пьяных от жара глаз, потому что видения боялись только этого лица и никогда не засасывали Принца, пока он был не один. Он видел, как шевелились упругие, четко очерченные губы, терпеливо повторяя что-то снова и снова, какие-то странные звуки – «Пей, это надо выпить. Открой рот. Пей. Вот так. Теперь глотай. Глотай. Вот так, молодец» - и, не понимая слов, забывая, что такое «пей», «глотай», послушно открывал рот, и в горло втекала то теплая, то прохладная, то вязкая субстанция, и дышать становилось легче, внезапно прояснялось в голове, и лицо рядом обретало резкость, становилось живым, потому что он сам становился живым, и уже чувствовал, как тянет, ломит колени, локти, плечи, и бредовые видения беспомощно клацали зубами – рядом с вызывающе спокойным лицом Короля они были бессильны. Потом он уже пытался схватиться за это лицо трясущейся рукой – за высокий, гладкий лоб, остро торчащие скулы, за щеку, за жесткие, густые волосы, за успокаивающе бормотавшие что-то губы. И лицо никуда не пропадало, не уклонялось, позволяя ему хватать, ощупывать себя раскаленным от не желавшей спадать температуры пальцам, и ледяная кожа под пальцами словно была сигналом, что мир никуда не исчез, не развалился на части, потому что вот он, Король, рядом, а, значит, пока ещё всё хорошо. Он назвал его про себя «Королем» через несколько минут после того, как увидел в первый раз, стоя на пороге репетиционного зала. Серия высоких прыжков на середине большой, залитой солнечными лучами комнаты, четкий аккомпанемент рояля, подстраивающийся под скорость движения артиста, перекатывающиеся в напряжении мышцы, капли пота на загорелой коже шеи и спины в вырезе открытой майки, пронзительный, вызывающий взгляд, легкость и сила полета… «Король. Точно, Король. Харизма, характер. Это будет горячо». Маленький Принц думал тогда только о роли в своей новой постановке, о герое, в создание, в оживление которого вкладывал все силы, творческую фантазию и нервы, и молодой незнакомый танцовщик, по виду – немного постарше самого Принца, идеально вписался в создаваемую фантазию, как нож, плавно скользнувший в «родные» ножны. Лишь значительно позже он осознал, что данное им незнакомцу в зале имя одного из своих любимых персонажей – «Короля» - внезапно перестало подчиняться ему, создателю, но вдруг пошло обрастать своей кровеносной системой, мясом, мышцами, кожей, и уже давно перешагнуло границы собственно балетного спектакля. Король вобрал в себя своего персонажа так же естественно и бескомпромиссно, как и всё, что он делал на сцене, и уже не ведущий солист танцевал в премьерной постановке «партию Короля», а Король, как само собой разумеющееся, выходил на сцену с хореографическим рассказом о самом себе в стиле «модерн». И вдруг оказалось, что волей чужого сюжета главным партнером Короля стал он сам, Маленький Принц. Абсолютно неожиданно для самого себя. И произошло это много раньше, чем он, Принц, подыхая от жара, заливал горячечным пОтом постель Короля, в которой один хрен знает, как оказался - сам Принц этого вообще не помнил. ***** Его воспоминания рвано заканчивались утром того дня, когда он понял, что, похоже, заболел – и заболел серьезно. Дальше начинались черные временные провалы. Привычно понадеявшись на тренированный организм и что «всё как-нибудь пройдет», он на ощупь оделся, сцепив зубы, дотащился до театра и, кажется, даже провел положенные репетиции. Флешбеками в этот многоступенчатый сюр – дорога из квартиры на улицу, дорога от подъезда до машины, странно удавшаяся попытка дорулить до театра – врывалась молоденькая балерина Варвара Мирзоева, бесконечно и настойчиво поившая его какой-то кислящей гадостью, после которой он даже какое-то время почти нормально двигался - может час, а, может, пять минут, этого он даже тогда не мог определить. Но главным ориентиром для него оставался злобно скалившийся в его сторону Король, единственный, кого еще фиксировало затопленное жаром сознание. Маленький Принц в тот день так и передвигался по театру – от криво ухмыляющегося Короля у двери репертуарной части до презрительно посмеивающегося в его сторону Короля уже у двери в репетиционный зал, а, значит, ему удалось каким-то чудом взобраться со второго этажа на третий. Пространство театра он воспринимал тогда исключительно через Короля. Потом он, кажется, решил поехать домой, потом вдруг в коридоре откуда-то появились ребята из кордебалета, был сильный удар в лицо, от которого он не смог закрыться, а потом сразу была ночь, приятно покачивающаяся машина, его держала в объятиях все та же Варвара Мирзоева, яростно раздувавшая тонкие ноздри, с чувством матерившаяся и почему-то гладившая его по голове, а за рулем незнакомо пахнущего автомобиля с чужими кожаными чехлами он смутно видел чеканный профиль Короля. Король одной рукой вел машину, а другой поправлял зеркало заднего вида, чтобы лучше видеть лежавшего на заднем сидении Принца. И сразу после этого – чужая постель в чужом доме. Варвары уже не было, был только Король. Он осторожно раздевал своего гостя, бережно стаскивая с неподвижного тела узкие тугие джинсы, ковбойскую рубаху навыпуск, футболку, белье. Потом укутал Принца, который трясся от озноба, в широкое пуховое одеяло, поправил под головой пузатую подушку – и трое суток ни на шаг не отходил от кровати. В первую ночь хозяин квартиры вообще не спал – Принц не помнил этого сознанием, но телесная память подсказывала, что Король до самого утра, не останавливаясь дольше, чем на пару минут, чтоб отдохнула рука, обтирал его всего, от пышущего жаром лба до сведенных судорогой пальцев на ногах, уксусным раствором. Над кроватью стоял резкий, пощипывающий глаза запах, Принц с холодным компрессом на лбу то и дело проваливался в бредовые видения, вызванные жаром и болезненным состоянием, а по его коже, то тут, то там, уверено скользила влажная мягкая ткань, и там, где она прикасалась к телу, на доли секунды жар спадал и наступало нечеловеческое облегчение. Король всю ночь спасал его от невыносимого жара, поил кислым питьем, какими-то таблетками, то тягучими, то шипящими жидкостями и все равно Принц пару раз приходил в себя, вырываясь из бредовой паутины, от собственного крика и рычания – жар брал свое. И каждый раз его мгновенно обхватывали, приподнимали сильные, надежные руки, и хозяин квартиры укачивал Принца у себя на груди, как ребенка, гладил по насквозь мокрым, слипшимся от пота волосам, менял компресс, снова и снова протирая лоб, щеки, шею, грудь. Принц почти мгновенно засыпал в руках Короля – и всё начиналось сначала. Он понятия не имел, что тогда, в первые сутки, что провалялся в чужом доме, в чужой постели, в полубреду, отрывочно, кусками, рассказал Королю о себе всё – вообще всё. О таком далеком родном городе Калининграде, об отце, офицере ВМФ в третьем поколении, о том, что он, единственный сын должен был продолжить семейную традицию и стать офицером ВМФ в четвертом поколении. А он любил танцевать, с самого детства, и мама, за что потом очень себя ругала, зачем-то записала его в хореографическую студию, пока отец был в море. Потом он с большим скандалом добился разрешения поступить в хореографическое училище, а когда училище было позади – пришлось уехать из Калининграда совсем. Официально – на учебу в институт современного искусства, а на самом деле – чтобы не видеть тяжелой укоризны и давящего неприятия в глазах отца. Он их разочаровал. И они были не против, чтобы он уехал «дальше учиться в творческой сфере». Он же не был «офицером ВМФ в четвертом поколении», и родители не понимали, о чем с ним теперь можно разговаривать. Он не знал, что почему-то вспомнил, как ребенком, лет в семь, тяжело заболел ангиной. Он также лежал в кровати, с высоченной температурой, воспаленным горлом, и все просил отца принести ему красной икры – он хотел ощутить, как рыжие, солоноватые упругие икринки будут перекатываться по языку. Ему почему-то казалось, что тогда он обязательно поправится. И отец принес две баночки с икрой и осторожно кормил его с маленькой ложечки. Оказалось, что он до сих пор помнил вкус той, раздобытой через друзей – моряков браконьерской икры с Дальнего Востока. В семь лет он точно знал, что поправился тогда только потому, что икра была такая вкусная. А потом он расплывчато, смазано, видел Короля, его сведенные в одну угрожающую линию черные брови, видел телефонную трубку в его руке: «Варюха, не бухти… Да мне похер, который час… Слушай, мне срочно нужна икра… Что значит – какая? Кабачковая, блядь!… Конечно, красная… Только ты там найди получше, ладно?...Чтобы с Сахалина или с Камчатки… Если с Сахалина – бери две банки… Мне плевать, сколько она стоит, просто привези… Да объясню, ты только бегом давай… Да, прямо сейчас…». Тогда он не понимал, что говорит Король, слова словно растягивались в пространстве, звучали гулко, отдаваясь эхом в неподъемной голове. А потом губы вдруг ощутили такое знакомое прикосновение солоноватых упругих маленьких шариков, и его кормили с ложечки, как тогда в детстве, и он знал, что теперь обязательно поправится, потому что отец на него больше не сердится, раз опять принес ему такую вкусную красную икру. Ничего этого Принц не помнил, в первые сутки он вообще ничего не соображал. Но он почему-то запомнил один взгляд Короля, которым тот смотрел на Принца, уверенный, что тот спит. В этом взгляде были напряженная тревога и странная, неуловимая печаль, словно Король знал о нем что-то очень важное, что-то главное, перед чем отступал даже невыносимый характер хозяина квартиры. ***** Сам Принц всё понял о Короле, злобно щурившимся сейчас за маленьким столиком у сцены, в те три дня, когда бессильно валялся в его квартире, на его кровати, голый, задыхающийся от жара, бессильный, как ребенок. Он лежал и, смаргивая пот, часами смотрел на стену напротив себя. Стена в обоях мягкого, салатового оттенка была абсолютно пуста – если не считать двух больших качественных репродукций старых фотографий. С одной на больного смотрел молодой человек с удивительной красоты огромными выразительными глазами. Многие красавицы ничего не пожалели бы за подобный разрез глаз, но молодой человек явно об этом даже не задумывался. Он смотрел куда-то мимо зрителей, на что-то ведомое и понятное лишь ему одному, куда он был устремлен всеми мыслями и чувствами. За краем фотографии явно происходило что-то удивительное, требующее абсолютного внимания. Высокий, открытый лоб, идеально ровный прямой нос, неожиданно мягкий, скошенный вниз подбородок придавали всему лицу мягкое, уступчивое, и вместе с тем загадочное выражение. Казалось, юноша знает что-то необычное, крайне важное, чем, однако, не торопится поделиться. На это лицо хотелось смотреть снова и снова. Непривычная взгляду прическа и покрой воротника белой рубашки точно определяли временной период, когда было сделано фото – начало 20 века, 1910 – 1915 годы. На второй фотографии тонкий изящный Арлекин в маске и пестром костюме порывисто вскидывал ногу, явно, в танце. Для Принца не было вопроса – что это за танец. Балет «Арлекинада», одно из редких сохранившихся изображений. Последнее, что Принц был готов увидеть в квартире Короля - лицо одного из самых талантливых и трагичных хореографов-постановщиков русского советского балета – Касьяна Голейзовского (1). Когда Принц смотрел на фотографию юного Касьяна – ту самую, что висела на стене в квартире Короля – у него перехватывало горло. В выразительных, прекрасных глазах мягкого, стеснительного юноши он видел счастье творчества, готовность созидать и стремление поделиться чем-то новым, удивительным, о чем знал только сам юноша. И о чем ему не позволили рассказать, на десятилетия лишив счастья балетной сцены. Жар не мешал Принцу рассматривать фотографию на стене, он знал этот снимок наизусть, как теперь – лицо Короля. Эта же фотография Касьяна не первый год стояла в рамке у него дома, на его собственном рабочем столе. Но Принц оказался совершенно не готов к тому, что увидит её здесь - на стене в комнате своего ведущего солиста. Этого Принц не ожидал. ***** - Блять, ну, что за день такой, а? Почему все сегодня рвутся меня накормить, за меня заплатить и меня же трахнуть? – недовольно рявкнул Король на полуживую тигровую креветку в салатнице. – Я, что, так похож на сексуально озабоченного голодающего трансвестита Африки? Только что он прямым текстом послал на хер суетливого администратора бара, который, то и дело вытирая пот со лба, горячо пытался предложить ему бесплатный ужин за счет заведения, если Король согласится взять еду, а сам свалит из «Теремка», предположительно, куда-нибудь подальше. Администратор – молодой парнишка в черном костюме, в котором он выглядел как сотрудник похоронного бюро – пугался и потел, но активно агитировал посетителя променять не самое интересное зрелище на обалденную еду и даже обещал вернуть деньги, потраченные на билет. Король, может, и посмеялся бы над этим идиотизмом, но ровно за пять минут до явления около его стола администратора «Теремка», он уже шуганул от себя парочку местных деятелей, навязчиво предлагавших ему «крейзи-меню» - популярнейшую фишку в ряде столичных ночных заведений, когда за свои деньги посетитель может заказать любую причуду в исполнении любого на выбор сотрудника бара или ночного клуба. А чтобы избежать возможных проблем с законом, в подобных меню обязательно обговаривается добровольное согласие сотрудника на любые действия с его персоной. А вот если такое согласие есть… Хотите – для вас станцуют эротический танец, хотите – разденутся, хотите - помогут принять душ, прямо в баре или клубе. А еще можно выбрать любого официанта и свалить с ним в приват-комнату, или заказать сопровождение из тех же официантов из бара домой… При этом оба худощавых стройных пацана с агрессивно подведенными глазами, одетых в ярко-пестрые шифоновые тряпки, напоминающие взбесившиеся паруса, сразу сообщили, что для Короля все «крейзи-меню» сегодня бесплатно, как для вип-персоны. Король предполагаемо озверел. Поэтому от «приват-танца у своего стола» он отказался из принципа, и даже объяснил, что терпеть не может самодеятельность, а лучше него, Короля, тут все равно никто не танцует. Ну, а танцевать самому себе он не собирается, он не псих. От облизывания «сладкого мальчика», указанного в меню как «обнаженный мальчик-торт», Король отбрыкался, прикрываясь опасностью диабета для себя и сомнением в сроке годности «сладостей», возможно, вредных для кожи «мальчика». Пункт «Мужской гарем. Вы и три танцора в привате» Король потребовал пропустить сразу: мужского гарема ему хватает на работе, в раздевалке, а четыре танцора-профи, запертых в одной комнате, рано или поздно по-любому скатятся до обсуждения проблем растяжки, и у кого есть какие приемы, чтобы нормально жрать и не толстеть. Пройдясь по всему «списку услуг», Король сообщил, что его фантазия и либидо молчат, поэтому его более чем устроит его стол и салат с креветкой. Он будет ждать эротическое шоу, на которое и пришел. Ребята оказались вменяемые, настаивать не стали, посматривали на Короля даже с некоторым уважением, явно признав в нем своего – битого, знающего жизнь, не ведущегося на дешевые разводки. После чего прибежал администратор с предложением «свалить за еду». Король, разумеется, отлично понимал, в чем причина всех этих тараканьих бегов вокруг его стола – кто-то, может быть, даже сам мелкий поганец, явно старался провести «зачистку» территории бара, на любых условиях. Поэтому и шоу до сих пор не начинается. А вот хер вам, уважаемые! Он вам не этот… не мальчик-торт! Облизывайте себя! Поэтому похоронного администратора он послал, а на безответную креветку рявкнул. Вопрос повис в воздухе, но ответа ждать было не от кого - администратор предусмотрительно слинял куда-то за кулисы. Король вопросительно посмотрел на сидевших за его спиной залаченных вихрастых пацанят, которые, явно впав в панику от вида разговорившегося «скинхеда», тут же исполнили для Короля массу бессмысленных телодвижений – один из них, блондинчик, на всякий случай закивал головой, соглашаясь, другой, шатен, наоборот, замотал лохматой башкой, опровергая сказанное. При этом оба загребали ладошками и судорожно пожимали плечами. Оценив истерику в соседских рядах, Король довольно хмыкнул и покосился в дальний угол зала – оттуда на него, не сводя глаз, холодно и пристально смотрел пиджачно-галстучный Сергей Михайлович, внимательно следивший за плясками администратора вокруг грубого и невоспитанного Короля. Похоже, судьба наглого узурпатора столика была решена. - Ну чо, все наши в сборе, можно начинать… - громко сообщил заинтересованным лицам за пластиковой кулисой Король и, устало откинувшись на спинку стула, мстительно ткнул вилкой бессмертную креветку. – У меня, конечно, времени до хера, но через три дня, извиняюсь, спектакль. И вот там уже могут быть проблемы, и не у меня одного. Без двух солирующих придется отменять… Он прекрасно знал, что его слышат. Чувствовал хребтом, а знаменитый хребет Короля его еще ни разу в жизни не подводил. Два-ноль, сопляк. Не вышло у тебя. А вот теперь давай-ка, покажи, на что способен. Вот так, рожа в рожу, глаза в глаза. Изобрази народу что-нибудь… эротичное. Если сможешь, конечно. То, что гаденыш не сможет, Король не сомневался. А не сомневался потому, что ничего более эротичного, чем разметавшийся по его постели с температурой под сорок градусов, что-то бормотавший в бреду обнаженный Маленький Принц, державшийся за его ладонь раскаленными от жара пальцами, Король даже представить себе, как оказалось, не мог. Фантазия взрывалась и отказывала. Перед этим зрелищем отступали сценические изыски Мэтью Борна, каблуки и укороченные шорты француза Яниса Маршалла, феерические номера Эйке фон Штукенброка, облитые водой полуголые танцоры шоу «Под дождем» питерского театра «Искушение» - всё, вообще всё отодвигалось на задний план и становилось слабым фоном для самой возбуждающей картины, которую видел Король за всю свою переполненную эротическими впечатлениями жизнь. Этой картиной был сгоравший от жара на его кровати, слабо державшийся за его руку голый мелкий поганец с разметавшимися, мокрыми от пота волосами, которого Король бережно кормил с ложки икрой, и воспоминание о котором резко хлестнуло кипятком по щекам. Щеки заалели, стало жарко. Король резко и шумно выдохнул, опустил голову и, словно пытаясь на несколько секунд скрыться от взглядов соседей, официантов, администраторов, охранников, костюмного Сергея Михайловича, прикрыл глаза. Так прячутся маленькие дети, закрывая ладошками глаза – меня нет, я в «домике». В этот момент в десяти метрах от него, за пластиковой кулисой, расстроенный администратор, подойдя со спины, осторожно тронул за плечо Маленького Принца. - Слушайте, ну что за человек, а?! Ну, наотрез! Никак! Не уйдет - и всё… - парень взволнованно потряс папкой с меню. – На ребят наехал, а они так старались! Я, я лично всё ему предлагал, весь наш ассортимент, по списку, верите? Халявную жратву! Деликатесы! Осталось только себя! Но, похоже, он и меня туда же послал бы, куда и ужин. - Верю, послал бы. Он может… - Маленький Принц печально улыбнулся, устало качнул головой. – Вот ведь… Зараза упрямая. - И что делать? Начинать бы пора, а?… - жалобно попросил администратор, нервно косясь на часы на левом запястье. – И так уже затянули по самое «не могу». Посетители почти двадцать минут ждут… Слушайте, ну, может, все же пронесет? - Да, пора, – взгляд Принца из отрешенного мгновенно стал сосредоточенным, словно он находился в репетиционном зале театра. – Тогда давай отмашку – и поехали. Только… Не пронесет, Миша. Не пронесет. Сегодня в клубе не лучший вечер, далеко не лучший. Назревавшая последние недели проблема, наконец, встала в полный рост. Ни избежать, ни обойти не удастся. Проблема уже в зале и что-то надо будет решать. А теперь к этой проблеме добавился еще взрывной фитиль за первым столиком у сцены – злой и непримиримый. Попытка удалить его из зала не удалась. Значит, сейчас будет горячо. Он ведь пытался уберечь, защитить о того, что здесь сейчас может начаться... Не получилось. В маленьком зале «Теремка» медленно погас свет.