it is not treated

— В данный момент не отвлекаю ли я вас от теоретически важных дел? — мисс психоаналитик решила не ходить вокруг да около, но всё же она являлась воспитанной особой, что не позволяло ей начать «официальный разговор с пациентом» не с дежурной фразы. — Не, сестрюнь, не коим образом. Только один вопрос, можно? — Конечно, — отчеканила женщина, самую малость ошарашенная самим фактом наличия вопроса. — Вы кто? — спросил тот же знакомый хриплый прокуренный голос, откашливаясь. Наверное опять баловался с веществами. — Ваш психоаналитик — Роуз Лалонд, третий этаж, кабинет триста девяносто четыре, — взволнованная вопросом, Роуз выдала всю информацию о своём положении в клинике, и всё же голос её так и остался непоколебим. Ну, а как же, она успела уже тысячу раз продумать этот диалог в голове за столь короткий срок. — Оуу… Так это вы, мисс Лалонд. Что, мать твою, сподвигло вас позвонить на этот охеренный номер так поздно? — задал дежурную для этого временного промежутка фразу, фактически, псих, все еще, кажется, не до конца проснувшись.        Девушка взглянула на настенные часы. Была уже половина первого ночи, и в её голове со скоростью гоночного болида пронеслась мысль, что она немного засиделась, думая об одном душевно больном. Но оправдание ее позднему звонку нашлось само собой. — У меня для вас не требующие отлагательств данные, которые, вероятно, изменят ваш распорядок дня, — выдохнула она. — Ты отказываешься от моего озвезденного дела? Если «да», то, мать твою, прошу, звоните завтра, — даже нотки грусти не послышалось в холодном (даже можно сказать, стальном) голосе Макары.        От подобного заявления Рози тихо «потеряла концентрацию и осталась в недоумении». Скорее не из-за самого такого предположения, сколько от того, как это вообще могло взбрести в голову ее пациента? Она же прямо при нем, сегодня (скорее уже вчера), подписала бумагу, в которой говорилось, что дело Макары полностью ложится на ее плечи. — Ну уж нет, такого ты не дождешься, как бы ни хотел. Я не отказываюсь от своих дел, — произнесла девушка, не заметив того, что перешла на «ты», и то ли услышала (хотя, если мыслить здраво, это было физически невозможно), то ли почувствовала, как собеседник хитро-добродушно-одобряюще ухмыльнулся. Это было, в некотором роде, приятно. Но сбило с ног, — Так. Начнём с того, что я хотела вас известить о выбранном мной методе вашего лечения, что однозначно заслуживает вашего внимания, даже в данное, не совсем подходящее для разговоров, время. Ближе к теме, я хотела бы сказать, что я помогу вам найти брата, попутно разбираясь с вашими кошмарами. — А зачем мне искать брата? Точнее, зачем это нужно тебе, сестрюнь?        И действительно, зачем ей это нужно? На этот вопрос Лалонд не знала ответа. Хотя её подсознание и подпихивало на конвейер мыслей теории одну пугающее другой, но Роуз, как психоаналитик и как сильная независимая женщина, не могла принять ни одной из них, хотя подсознание, вероятно, не ошибалось. — Я действую, потакая своему любопытству, — сказала чистую, но не полную правду женщина. — Я понял, — нотка загадочности промелькнула в голосе собеседника, — Значит, сеансов, мать вашу, больше не будет? Хонк. — Нет, завтра мы с вами встречаемся и ищем первые зацепки по сему не простому делу. — Охуеть, сестрюнь, завтра мы уже встречаемся, — почему-то оттого, как он это произнёс, наша независимая женщина на секунду смутилась, — Где и когда? Хонк.        Лалонд, сказав все то же местоположение в психушке и договорившись насчет удобного времени суток, пожелала Макаре спокойной ночи и разорвала связь. Странно-тёплый осадок остался после разговора с сим наимилейшим наркоманом. Если бы Роуз сказала, что у него тёплый голос — она бы соврала. Нет, этот голос не был тёплым, может даже и перпендикулярно наоборот, совершенно холодным, как бывает холодным мягкий плед. Да, точно, как мягкий плед. Теперь Лалонд поняла это наипростейшее сравнение, как, возможно, никто другой. Этот голос, как плед, который сам по себе холодный, но как только он коснулся ещё не остывших тёплых чувств Лалонд, он начал греть эти чувства и удерживать их тепло. Женщина не заметила, как улыбка нарисовалась на ее лице. И так же не заметила, как ее рука потянулась к той самой, проклятой тысячу и один раз, зажигалке.

***

— Иногда твое существование словно деформируется в потоке чужих голосов и мыслей. Часто ощущение того, что тебя отсеивают, прилипает к тебе насовсем. Не считаешь? — Макара подпер свою голову рукой, добродушно и даже как-то загадочно улыбаясь. — Мистер Макара, мы пришли сюда обсудить достаточно важный вопрос и нерационально в данный момент начинать переводить стрелки. — Полагаю, что считаешь, — Макара устремил свой взгляд прямо в раскрытые от изумления глаза женщины, словно смакуя этот момент. Его губы вытянулись в странноватом подобие ухмылки и тело поддалось чуть вперед, но женщина оттолкнула пациента взглядом. — Итак, — начала она, сама растягиваясь в улыбке и не скрывая озорных огоньков, кои, словно чертики, плясали в ее глазах, — Я приняла решение помочь вам найти своего брата.        Макара сразу приземлил свою тушку обратно, скептически оценивая такой исход. Только один вопрос имел место быть в этот момент. Нахуя? — Что ты уже говорила во время нашего ночного разговора, — недовольно проворчал он. — Верно. Вы весьма проницательны, — Лалонд положила ногу на ногу, выпячивая грудь и наклоняюсь чуть вперед, ближе к пациенту. На такой выпад Макара сверкнул глазами и облизнулся. Такую деталь дама, естественно, не пропустила мимо, — Как думаю, для начала надо задать уточняющий вопрос: думаете ли вы, что ваш брат находится в пределах города? — Можете обращаться на «ты», — выдал пациент, игнорируя вопрос. — Хорошо. Думаешь ли ты, что твой брат находится в пределах города? — словно сама не своя произнесла женщина, в некотором роде удивленная такой привилегией со стороны наркомана. — Не исключаю такую вероятность, — медленно, наслаждаясь каждой буковкой, сказал Гамзи, — Но и не исключаю вероятность того, что он может быть в любом другом, мать твою, городе. Откуда-то я могу знать разъебучие ебантяйские дела своего брата? Я вообще особо-то и не помню его. — Ясно, прошу прощения за такой вопрос. Но он мог переводить ва… тебе какие-то средства на счет, если был твоим опекуном некоторое время. — Нет, он не был моим опекуном. Он ушел сразу после смерти матери, виня меня, как я уже говорил, во всех, мать твою, бедах. Даже иногда создавалось ощущение, словно он специально «отравил» ее, дабы самоутвердиться за ебучий счет мамани. Как думаешь? — пациент глянул на психоаналитика с вопросительным выражением на лице. — Не исключаю такую вероятность, — уже наслаждаясь каждой буквой сказала Роуз. Глаза Гамзи сощурились и он всем своим видом сказал «Думаешь, это смешно?». Нет, увы, это не смешно, но обыграть Макару еще какая охота, — Расскажите побольше о своем брате, — чуть запоздало попросила она, — В смысле того, как он выглядит. — Все, что я о нем помню — это что был таким же ужасно растрепанным и кудрявым, как я. Даже, мать твою, хуже. А еще я помню его имя, как бы это не было удивительно. К-у-р-л-о-з М-а-к-а-р-а. — Очень исчерпывающее описание. Но ладно. Как считаешь ты, где бы он мог находиться? — Он боготворил одного ебантяя. Вроде его кличка среди тех, кто ведет чудесные веб-комиксы была «Калиборн». Еще тот любитель дерьмовой манги, скажу я вам. Компанию ему составлял какой-то белобрысый друже в аниме-очках. Я не особо разбираюсь во всей этой расчудеснейшей японщине, но все-таки я бы не совал свой нос к ним на хату, еще оторвут его, а кому, скажи мне, это надобно? — Боюсь придется, — Роуз сдержанно улыбнулась, сощурив глаза и внимательно наблюдая за ладонью собеседника, что плавно скользила по ткани кресла — импровизированной кушетки — ближе к ней, как будто змея, подбирающаяся к своей жертве. Лалонд даже стало как-то не по себе, — Расскажите, что вас гложет, — сказала женщина, в надежде, что это направит собеседника в более мирное русло, нежели сейчас. От него так и чувствовалась атмосфера опасности, что не могло не пугать, но ни один мускул на лице Лалонд не дрогнул под эти напором. — В данный момент времени меня гложет то, как сильно ты начала меня притягивать. Интересно, почему? — пациент хищно облизнулся, сверкая глазами, — Единственная женщина, у которой так умело выходит играть на моих чувствах, — он быстро очутился рядом, — И единственная, которая кажется мне не такой доступной, — и тут же сел обратно.        Лалонд сглотнула, не в силах больше оставаться такой непоколебимой, какой была в самом начале разговора. В сердце все еще играл склизкий страх, а в горле сох неприятный комочек, который не давал ей сказать еще хоть что-то. Прерывисто вздохнув, женщина поправила свою блузку. Все-таки понимание того, что она играет с огнем пришло к ней слишком поздно. Но и одновременно так вовремя. Да и вопрос, крутившийся все время где-то на подсознательном уровне, не заметный с самого начала, выплыл из ее чертог разума. «Что же чувствует ко мне сам Макара и опасно ли это?». Он не был таким уж удивительным. Ведь, как бы предсказуемо это не звучало, каждая представительница прекрасного пола задает себе этот вопрос, когда ее начинает тянуть к представителю противоположного, более сильного пола. Но в данный момент времени это разглагольствование не имеет смысла. Имеет смысл знать, с каким же удивительным человеком она связалась. — А ещё, — продолжил собеседник, — Мне начинают сниться какие-то другие странные сны. Раньше я не наблюдал за собой такого, мать твою. Это просто гребанные чудеса! — Макара всплеснул руками, вытягивая Лалонд из пучин размышлений. — Расскажите подробнее, — перешла она снова на «вы», всем своим видом так и крича, что и она тоже весьма опасная лошадка в этой игре. Шах. — Ну, — Гамзи улыбнулся во все свои тридцать два зуба, чувствуя ауру решительности со стороны дамы, — Я иду по какому-то проспекту. Все вокруг, мать твою, какого-то темно-фиолетового цвета, так и кричит о враждебности этого разъебучего места. Слева от меня стена. Ну, знаете, такая, как во дворцах. Такого же темно-фиолетового цвета. В ней есть выемки, в которых висят портреты каких-то незнакомых мне разъебаев. На острых углах лоза с цветами розы и, самое главное, весь этот проспект был уложен плиткой. Причем эта плитка какая-то странная. То есть, она сама по себе неровная. И словно движется под моими ногами, играет со мной, мать твою. Ну ничего, не на того напала! О, а еще, — он поднес палец ко рту, — Кто-то в тумане все время велел мне молчать, — и шикнул, щурясь и что-то проговаривая только губами.        В голову к женщине-альбиносу пришла неожиданная догадка. Вероятно ли то, что этот сон может быть ключом к поиску брата Макары? — Вы упоминали портреты. Можете ли вы рассказать чуть больше о них? Возможно, описать? — Ммм… — Макара закрыл глаза, концентрируясь на недавнем пришедшем к нему ночью «друге», — Там был силуэт какого-то кудрявого парнишки с короной, — Его глаза распахнулись и округлились, — Думаешь, это мог быть он? — Вероятность достаточно высока, учитывая, что этот человек принес вам немало бед, как таковых, и также расстройство личности вместе с наркотической зависимостью, — собеседник нахмурился, явно недовольный предъявлением таких обвинений, пусть и в достаточной степени правдивых. — Не думаю, что, если бы он остался в моей жизни, после смерти моей матери что-нибудь изменилось. Напротив, мать твою, всё стало бы только хуже, — странная, как будто насмешка над самим собой, улыбка теперь озаряла лицо Макары. Роуз скоро начнёт казаться, что её подопечный все эмоции выражает через улыбки. Да, но его улыбки могли означать что угодно: от ликующей радости, вероятно, так как Лалонд могла лишь предполагать насчёт данного чувства, которое ещё ни разу не изображал Макара, до всеобъемлющей печали. Эта способность Гамзи и пугала и притягивала одновременно. — Почему вы считаете, что всё могло бы стать хуже, если бы вас не бросили в детстве? Вероятно, брат помогал бы вам пережить кончину матери или же я что-то упустила? — Роуз действительно не понимала, почему Макара не осуждает брата за его поступок, но, как истинный психоаналитик, и, возможно, фанат своей профессии, держала себя подобающе для своего статуса. И как бы изображала губку, так же, как этот незатейливый предмет, девушка впитывала в свою память слова пациента. — Думаю, если бы он остался в моей жизни, я бы пережил ещё больше, мать его, говна, чем без него. Он вряд ли мог бы себя-то обеспечить, не то что меня. И вероятнее всего, мне пришлось бы воровать на нас обоих, чёрт знает, чем бы это закончилось, — улыбка на миг пропала с объекта исследований девушки, но почти сразу же заняла своё привычное положение, хотя уже и не выглядела такой, как раньше, скорее это была позитивность, скрывающая печаль. — Вы жалеете о том, что всё же так мало провели времени с семьёй? — Лалонд не хотела ковырять ножом своих слов, покрывшиеся рубцами раны, но этот вопрос был важен для лучшего понимания души больного. — Может «да», а может и «нет». Я иногда думаю о том, что бы было, если бы всё можно было изменить, но… Я, конечно, не самый адекватный представитель рода человеческого, но не дебил, что бы верить в бесплотные галлюциногенные бредни своего воображения, — Роуз немного удивила такая честность, но по-любому из, когда-то выше представленных фактов, она не подала виду. — Всё же лучше пойти самым прямым путём. Так что, если вы больше ничего не помните, то, возможно, в данной ситуации, лучше зайти к кому-то из друзей вашего брата, — Лалонд решила больше не мучить подопечного вопросами об, очевидно, не приятном прошлом. — Придётся поберечь нос, но всё же сунуться к этому, мать его, чёртовому отаку. Надеюсь, что другие части тела не будут представлять для него интереса и всё обойдётся без сильных повреждений, — улыбка Макары стала ярче и теплее, что по какой-то причине радовало и психоаналитика.