Страсть

— Мне очень жаль, синьор, но вам нельзя, — в красивых темных глазах молоденькой медсестры, напомнившей Ричарду Хулию, он мог бы разобрать искреннее сожаление. Однако сейчас ему было на это совершенно плевать. — Я должен его увидеть! — злился Дик, бессильно сжимая кулаки, однако войти в палату без разрешения позволить себе не мог. Он как будущий врач чтил правила и в любое другое место — да, распахнул бы дверь с ноги, но госпиталь… В госпитале он провел много часов, Дик сбился бы со счета, если бы считал. Он не считал. Терпеливо ожидал в приемном отделении, не позволив Паоло увести себя, зато позволяя Альберто поить себя горьким даже из больничного автомата кофе. Он остался там, даже когда друзья, бросая в его сторону тревожные взгляды, отправились на отдых. Ричард ждал. Он первым узнал от доктора Диаса, лечащего врача Алвы, о том, что коррида для Рокэ закончилась переломами руки и вывернутым плечом, ничего несовместимого с жизнью, хотя лучевые кости пришлось собирать хирургическим путем. Также Мануэль Диас сообщил ему, что синьор Алва неплохо перенес операцию и пришел в себя после наркоза, однако Ричарда, проторчавшего в приемном покое Памплонского госпиталя черт знает сколько времени, в палату к Рокэ до сих пор не пускали. Какого дьявола? — Синьор Алва в стабильном состоянии, но ему нужен отдых, — мягко отвечала ему сестра, однако твердо стояла на своем. — Я не побеспокою синьора Алву надолго, — Ричард, вымотанный длительным ожиданием и ситуацией в целом, злился, — хочу убедиться, что с Рокэ… синьором Алвой все хорошо. — С ним действительно все хорошо, — девушка улыбалась, но Дик не заметил искренности в этой улыбке, а еще она старательно не хотела глядеть ему в глаза. С чего бы это? Он опустил взгляд на табличку, приколотую к груди медсестры, и прочел имя: «Луиза Ортис». — Луиза, послушайте, — произнес Ричард максимально проникновенно, долгим вздохом избавляясь от раздражения, — я учусь на врача, потому прекрасно знаю, насколько важно пациенту пребывать в покое после хирургического вмешательства. Я клянусь вам, что мой визит в палату синьора Алвы не займет больше двух минут. Я просто хочу знать… я просто хочу увидеть его, понимаете? Она кивнула, все еще не поднимая глаз, и Дикон уже было поверил, что его слова возымели нужный эффект, однако Луиза вдруг произнесла: — Синьор Окделл, я была бы рада вам помочь, но дело в том, что синьор Алва… в общем, он запретил пускать к себе посетителей и особенный акцент сделал на вашем имени. — Что, простите? — Ричард решил, что ослышался, он несколько мгновений глядел на смущенное лицо Луизы и не мог понять сказанного ею. — Синьор Алва не готов сейчас вас видеть, мне очень жаль… — Вот значит как… — Ричард отступил на шаг от медсестры и невидящим взглядом скользнул по двери палаты, за которой лежал Рокэ. — Мне действительно жаль, — повторила девушка совершенно искренне, что ни в коем случае не делало ситуацию для Ричарда лучше или хотя бы понятнее. — А когда он готов будет меня принять? — спросил Дик, растирая горящее лицо ледяной ладонью, чувствуя, как все вокруг него плывет. — Не могу сказать, — тихо отозвалась Луиза, а потом вдруг несмело добавила: — Но… синьор Окделл… Рикардо… могу я дать вам совет? Дик глянул на нее и кивнул, оставляя за собой право этому непрошенному совету не следовать. — Вы выглядите очень измотанным. Я видела, как вы много часов кряду сидели в приемном покое, ожидая новостей, мне кажется, не сочтите за дерзость, вам нужно отдохнуть, Ричард. Несколько часов сна, хорошая еда, возможно, вино… Синьор Алва не денется никуда, до следующего утра уж точно. Ричард долго глядел на нее, борясь с желанием нагрубить, но английские манеры впитанные с молоком матери, взяли верх над недавно приобретенной испанской страстью, и он, подумав с минуту, лишь угрюмо кивнул. Как ни крути, девушка была права. Если Рокэ не желает никого видеть и находится в состоянии, чтобы это желание четко оформить, сидеть у него под дверью смысла точно никакого нет. Дик кивнул медсестре и, развернувшись к выходу, не оглядываясь, пошел в сторону двери, с трудом припоминая, что такое Луиза сказала про распоряжение Рокэ относительно лично него… Ах да… «особенный акцент сделал на вашем имени». Это означало что? Что Рокэ особенно не желает видеть лично Ричарда. Вот оно как… Он вышел из госпиталя и окунулся в знойный испанский вечер. Наверное, впервые с самого начала дурацкого приключения Ричард был предоставлен самому себе, и никому в проклятой Памплоне сейчас до него не было дела. Не было рядом даже Паоло, впрочем Ричарду в данный момент это было только на руку. Он был совершенно не готов к общению ни с кем. Он не мог понять, как случившееся могло случиться и как быть дальше? К тому же тяжестью на душе лежали слова Луизы о том, что Рокэ не хочет видеть особенно его. Возможно, Рокэ передумает к утру, сам позовет его… А если нет? Что ему, Ричарду Несчастному, делать в таком случае? Он плелся по пыльным кривым улочкам, по которым недавно бежала орущая толпа, преследуемая быками, и мечтал наконец-то оказаться в своем номере. Мечущиеся в его голове мысли никак не рождали понимания, а усталость, которая в больнице сдерживалась судорожной тревогой за Рокэ, теперь сочилась из каждой клетки, угрожая погасить сознание Дика прямо тут, на улице. И когда он, наконец, добрался до «Лестницы в небо», пошатываясь, поднялся по крутым ступенькам к своему номеру, отыскал в кармане измятых брюк брелок с ключом, отпер дверь и шагнул в номер, силы его оставили. Не раздеваясь, Ричард упал на красное покрывало с быками и, размазывая текущие из глаз слезы, не хватаясь за мельтешащие перед глазами образы, среди которых был сияющий синими глазами, роскошно улыбающийся невероятно красивый матадор, провалился в спасительную темноту.