Страсть

— Хорошие быки, — весомо сказал чернявый, чем-то напоминавший ласку Альберто, перед тем как поднести сигарету к губам. Ричард кинул очередной взгляд на друга Паоло, все еще не решив, как ему относиться к молодому Салине. Тот был приятен в общении, обладал довольно нестандартной для испанца внешностью, которую вполне можно было назвать красивой, и определенно располагал к себе открытой, живой улыбкой. И все же было в нем что-то такое… — Хорошие, — подтвердил Паоло, опуская чашку чудовищно крепкого для Ричарда эспрессо, и, склонившись к Альберто, прикурил от его сигареты. — Мы с Ричардом наблюдали, как выпускали первую партию. То еще было зрелище. Альберто кивнул и улыбнулся. Разговор, уже коснувшийся новостей, что произошли в жизни друзей, внешней и внутренней политики Испании, здоровья королевской семьи и даже погоды, медленно и со вкусом перетекал к главному в этих местах событию — ежегодной большой фиесте. Ричард готов был заскучать и заскучал бы, если бы молодой Салина не оказался столь интересным для наблюдения объектом. Что-то во всей его приятности Дикона настораживало. И именно это не позволяло беседе, неспешно протекающей после недурного обеда, который закатил своим гостям синьор Диего, стать нудной. Ричард глубоко затянулся, прищурившись, глядя как разгорается кончик сигареты Альберто, когда тот, зажав ее губами, вдыхает горький дым. — Хорошие, но не лучшие, — усмехается Салина с видом знатока, и ему можно было бы верить, Ричард поверил бы, если бы не быстрый проскользнувший в сторону Паоло взгляд. Куньо не заметил его, он весел и немного пьян, самую малость, ровно настолько, чтобы получать от всего происходящего истинное удовольствие. Салина продолжал: — Надеюсь, что завтрашняя партия будет лучше — сказал он, с лукавым прищуром глядя на Ричарда, — хотелось бы, чтобы вам, Ричард, довелось увидеть настоящий бой, полный страсти и красоты, а для этого нужны самые лучшие быки. — Для этого нужен лучший матадор, — улыбаясь, возразил Паоло, выпуская колечко дыма, которое медленно поплыло к тусклой электрической лампочке, висевшей в обрамлении красного матерчатого абажура над столом. — Лучший будет! — вспыхнул вдруг Альберто, улыбаясь всеми своими белыми крепкими зубами. — На фиесту приедет Росио, завтра. Ричард видел, как его друг встрепенулся и вскинул на Альберто взгляд, а тот, радуясь, что удалось произвести на Паоло столь очевидное впечатление, добавил: — Отец уже приготовил ему комнату, завтра на рассвете он будет здесь. — Ты себе представить не можешь, Ричард, — Паоло, казалось, готов был пуститься в пляс, впрочем, Дик уже начал привыкать, что все связанное с корридой оказывает на друга подобное влияние, а потому, придав лицу выражение повышенного внимания, приготовился слушать. Паоло словно светился, — насколько Росио хорош. Его имя знают даже в Англии, в Швейцарии, да по всему миру… Ты должен был слышать о нем — Рокэ Алву знают все. — Прости, Паоло, — Дикон качнул головой, прозвучавшее имя ему ни о чем не говорило, — я очень далек от мира корриды. — Дик, ты же художник, ты вращаешься среди богемы… — Помилуй, — усмехнулся Окделл с выражением печали на лице, — какая богема может быть в Лондоне? Это же не Париж… Да, Лондон не Париж… Ричард мечтал о Монмартре, о вечерах, полных французского очарования, о Мулен Руж, флере романтики с налетом порочности — именно так должен жить настоящий художник. Но… перебраться до окончания колледжа в изящную столицу мира Дик не смел, как бы он ни относился к матушке и ее требованиям, он знал, что подобный поступок убил бы Мирабеллу. А потому стоило отложить исполнение этой мечты, лелея сладкие и свободные перспективы. Художник в нем не умрет, это призвание, а потому можно и потерпеть немного. — И дался тебе этот Париж, — чуть сморщился Паоло, зная о тайных мечтах друга, — там сплошное притворство, Ричард, там нет подлинной страсти. Я бывал там и знаю, о чем говорю. — Не начинай, — фыркнул Ричард, гася сигарету и делая глоток горького, как полынь, растущая в предместье Надора, эспрессо. Они уже обсуждали это. И каждый раз не могли согласиться друг с другом. Дик прощал Паоло это упрямство, тот не художник, Куньо испанец, до последнего вздоха верный своей родине и ее странным обычаям, вроде корриды. Разговор ни о чем… Ричард, желая закрыть тему, поднял взгляд на Альберто:  — Нет, я ничего не слышал о Рокэ Алва. Он матадор? — Да, Ричард, — Альтерто улыбнулся на этот раз так, что Дик не смог усомниться в искренности этой улыбки, — Рокэ лучший матадор, которого я знаю, нет, не так, он лучший из тех, кого рождала наша земля. Смелое заявление. Дикон, нарисовал на лице удивление и чуть дрогнул бровью, самую малость, чтобы не оскорбить Салину недоверием. Испанцы вспыльчивы и до невозможности горды. Общаясь с Паоло, Дикон знал, что недоверие для них так же оскорбительно, как равнодушие. Потому нужно было среагировать. — Как интересно, он родом из Памплоны? — Он мой дядя, — в голосе испанца послышалась неподдельная гордость, — и он лучший. Спустя несколько минут Ричард в сопровождении Альберто стоял перед стеной, на которой висели черно-белые фотографии, подаренные на память хозяину отеля, и разглядывал монохромное изображение невысокого, даже в сравнении с сеньором Диего, который на фото обнимал своего родича, поджарого, темноволосого человека. Острые черты лица, насмешливый, если не сказать надменный взгляд, улыбка, больше походившая на ухмылку. Испанец… Самоуверенный, возможно, заносчивый, вон даже рядом с братом во взгляде столько превосходства. Больше ничего примечательного в облике Алвы Дик не заметил, но подумал, что Рокэ ему не понравился. Альберто, стоящий рядом, заливался соловьем, расписывая все доблести своего знаменитого и талантливого родича. — Его называют Вороном, — добавил в завершении своей речи Салина. — И он… — На арене он живое воплощение страсти, — закончил фразу друга Паоло, не сводя рассеянного взгляда с фотографии. Ричарду не нравился этот взгляд, как впрочем, и Ворон, и этот вечер, и все эти разговоры о корриде. Вдруг вспомнился прижавшийся к стене, полуживой раненый вол… И сделалось тоскливо. Кому нужна такая страсть? Если она облита кровью и находится на расстоянии вздоха от смерти?