About confessions

      Он был уверен, что купил себе спасение, белокурое создание с прозрачным, чуть печальным взглядом и красивым изгибом припухлых губ. Он был уверен, что она − все, что ему надо, чтобы отмыться от человеческой крови, выторговать у злого бога если не прощение, то право ходить под солнцем с неприкрытой головой. Руки по локоть в крови, печет, ссыхается корка, и с Джесси, присутствующей в его жизни клещом, лучше не становится. Джесси его подгоняет, показывает, кого можно, а кого нельзя, радуется новым платьям, блестяшкам украшений и сопровождает Годфри везде, где получается, с недоступным для постороннего понимания обещанием − он ее не трогает. Ублажает только ртом и не брезгует, когда она цветет и истекает грязной кровью. У ее крови, даже такой, подпорченной циклом, вкус отменной свежести, ни с чем не спутать. Больше всего ему нравится, когда Джесси, преодолевая первичный страх и стыд, тянет на себя и обхватывает ладонью за затылок.       И все же девочка буквально за руку доводит его до линии, отсекает все лишнее и, не оставив выбора, просит принести пустую пластмассовую голову блондинки, срисованной с дорогой секс-куклы.       Он ее клеит, или она его − Роман не понимает. Неживым взглядом Джиджи впечатывает Годфри в кожаное кресло и предлагает ему заплатить за себя. Как истинный джентльмен, образцовый кавалер двадцать первого века, тот следует указаниям своей дамы и выкладывает зеленые купюры на барную стойку. Операция прошла успешно, покупатель получает товар с доставкой на дом.       − Пьет эта сука как лошадь, − Роман наматывает осветленные волосы на кулак, прижимается носом к открытой шее Джиджи и вдыхает ее запах в показушном жесте перед девчонкой. − И пахнет как алкомаркет.       Джесси не смотрит на него совсем, и ему до короткого укола где-то под ребрами обидно от такой вселенской несправедливости: он, ее дракон, бросает к белым ногам и туфлям за триста долларов переломанную и изрезанную куклу Барби с навсегда застывшим в маске ужаса лицом. А она, безразличная и холодная, даже улыбкой ответить не может.       ─ Она еще теплая, Роман? − Джесси не знает, зачем толком спрашивает. Просто упивается собой в этот момент: то, как она выглядит, разодетая в новые тряпки, как блики неонового красного света играют на ее коже, как говорит, едва размыкая губы, и как звучит ее немного севший от волнения голос. Джесси себя любит и Джиджи (по крайней мере, такую Джиджи) тоже.       Его бросает в ледяной пот, когда девочка сходит с широкого кресла и опускается на пол с любопытством пятилетки, получившей в подарок от родителей новенький домик для кукол. Он видит, не успев издать и звука, как короткие ногти по-детски мягких пальцев без намека на осторожность или, упаси Боже, брезгливость царапают влажную рану и проворачивают внутрь. Сгиб глотки и плеча у Джиджи блестит кровью и развороченным мясом.       Роман в тесном футляре тихого ужаса. Спуск в ад − здесь. Кто бы мог подумать.