оливковое масло

Жизнь интерна представлялась бывшему баскетболисту несколько иначе. Как бы он не старался, с людьми ему ладить не очень-то получалось, а монотонная работа с заполнением больничных карт хоть и исключала неловких бесед, которых парень всячески избегал при осмотре пациентов, но успешно доводила его до изнеможения под конец дня. Из рабочего оцепенения его вывел звонок Отсубо. Мидорима, услышав предложение бывшего капитана, сразу же наотрез отказался от встречи, ссылаясь на ночные дежурства. Истинная причина, конечно, крылась далеко не в этом. Когда как Такао все это время боролся с мазохистическим идолопоклонничеством, Шинтаро успешно давался самообман. В душе у него никогда не было полной уверенности в самом себе, а в отсутствии Казунари за последние четыре года он совершенно растерял чувство собственного достоинства, каждодневно испытывая дискомфорт в необходимых ему, как воздух, поисках доказательств превосходства над окружающими. Создавалось впечатление, будто он деградировал в развитии, вернувшись во времена средней школы. Но смирение с этим изменением, на которое Шинтаро уповал, так и не последовало. В итоге ему пришлось научиться жить с этой пробитой эгоцентризмом зияющей дырой внутри. Благо, университет прекрасно справлялся с ролью громоотвода, что не давало студенту и помыслить о чем-то столь посредственном. Единственной отдушиной для него в такие тяжелые дни были субботние тренировки. Мидорима хотел играть. Он хотел играть так сильно, что та страсть, с которой он держал мяч, могла бы сравниться с любовью. Будь это действительно она, в этом фарсе Такао бы играл роль хорошего друга, потворствующего Шинтаро на пути к мечте, при этом страдая от неразделенной любви. В общих чертах трагикомедии это и происходило всю старшую школу, что отказывался замечать гений Шутоку. С каждым днем тренировок поведение напарника казалось Мидориме все подозрительнее. Маленькие оплошности Казунари во время игры становились все серьезнее. И, когда наконец он опоздал на целых тридцать минут, Шинтаро совершенно растерялся. Именно в ту секунду, когда Мияджи предложил свою замену в роли подающего, в роли, достойной лишь Такао, Мидорима понял, что просто не может играть. — Замена? — парень уставился в пол, так ничего и не ответив на протянутую руку семпая. — Замена кому? Ему, тому самому Такао, которого может заменить кто угодно? — Хей, Та- … — Мидорима в надежде обернулся, потерянными глазами ища знакомую фигуру, но никого позади него не было. Реальность застала Шинтаро слишком неожиданно, слишком быстро. Он будто лишился талисмана или, еще похуже, конечности. Эта беспомощность привела его в бешенство. Мияджи в недоумении смотрел на потерянного сокомандника. — Семпай, можете идти. — Мидорима попытался взять себя в руки и успокоиться. — Я не буду больше играть. Такао здесь нет, а вдвоем мы с вами составим не слишком удачную комбинацию. Он грубо оттолкнул протянутую руку помощи Киёши, подобрал мяч и, высоко подпрыгнув, со всей силы бросил его в кольцо, промахнувшись. Мияджи не удивился такой оплошности, и сразу же решил как-то успокоить рассерженного кохая. — Эм, Мидорима, не стоит так пере… — Перенапрягаться?! — гулким эхом раздалось в пустом спортзале. — Хватит делать вид, будто знаешь обо мне больше, чем я сам! Почему все вокруг смотрят на меня с таким выражение лица, что ты, что Такао? Накопленный стресс после стажировок в институте, экзамены, самокопание, все это комом застряло в горле и требовало выхода наружу. — Уходи…! Мияджи ничего не оставалось, кроме как прислушаться к этим словам. Оставшись наедине с самим собой и немного остыв, Шинтаро задал себе простой вопрос: «Действительно ли баскетбол делает меня счастливым, если без Такао игра не имеет смысла?» Предчувствуя, что ответ перевернет его мир с ног на голову, он тут же отмел в сторону все мысли об этом. Быть такого не может, чтобы «слуга» был первопричиной стремлений «хозяина». Это противоестественно. Это неправильно. Как назло, ещё и гороскоп на сегодня предвещал «бурю на любовном фронте». А ведь с утра думалось, этого самого «фронта» вовсе не существует. Теперь же Мидорима буквально нашёл себя под обстрелом на минном поле. Внезапно ворвавшийся в спортзал Казунари только убедил Мидориму в своих размышлениях. Ирония взяла верх, и теперь бывшему баскетболисту светил только нервный срыв. Он бы что угодно отдал, лишь бы все вернулось на круги своя. Обычный Такое дает обычный пас такому же обычному Мидориме. Счастье в постоянстве, дзен обретается через созидание, а в комплекте этого невозможно добиться, находясь на перепутье сомнений по поводу своей ориентации. Подобные обстоятельства толкнули парня на путь насилия, и теперь, смотря на избитого Такао как на чуждого себе человека, Шинтаро мог успокоиться, ведь более никакого образа за ним не завязалось. Чисто деловые отношения, ничего личного. Вот она, вершина «совершенства». Каково же было разочарование этим идеалом, когда Мидорима понял, что в сконструируемой им же скорлупе он влачил жалкое подобие существования. Из-за отсутствия тренировок он забывал о стандартных процессах жизнедеятельности, не раз падая в обморок по причине недоедания или недосыпа. В его повседневной рутине вообще стало очень много «недо-», и только мысли о Такао заполняли будущего доктора целиком. Шинтаро до мозолей на пальцах редактировал сообщения для Казунари, корректируя их множество раз, стремясь показаться адресату как можно менее грубым. Результат всегда был один ー неуклюжая белиберда а-ля «вернись, я всё прощу», поэтому немедленно подвергался чистке. Скрипя зубами, парень всё же решился сделать первый шаг, планируя при первой же возможности приехать прямо к позорно сбежавшему от него другу. Это намерение далось ему с большим трудом путем психоанализа и тумаков от Мияджи, но Шинтаро все же смог узнать нынешний адрес Такао. Одно дело приехать, но какие слова следует сказать при встрече, он не знал.