Храбрые сердца

около 5 лет назад

      Ей хотелось жить в мире без насилия и жестокости, как и любому ребенку со своим детским максимализмом. В мире, в котором сильный не издевается над слабым, не угнетает и не подавляет его, а подставляет плечо, помогая идти вперед. Ей хотелось, чтобы родители любили ее, общество приняло, хотелось быть самой собой, найти свое место. Быть кем-то. О чем еще положено мечтать детям? О щенках и подарках, ясном небе и здоровье своих близких. Но она не была обычным ребенком.       Жестокость порождает жестокость. Понять эту простую истину ей посчастливилось с самого детства, ведь мир в котором она жила был очень жесток.       – Где эта маленькая сучка?!       Будете ли Вы относится к людям с трепетом и уважением, если они вытирают о Вас ноги? Заставляют жрать собственное дерьмо, изо дня в день наступая Вам на горло?       – А вот ты где!       Будете ли Вы благодарны? Терпимы? Отзывчивы? В тот момент, когда сама жизнь отмахивается от Вас, пытаясь избавиться, как от ненужного витка эволюции?       – Что ты сказала священнику, мразь?!       Будете ли Вы благодарны мирозданию за наступивший день? А обществу за идеологию и мировоззрение, навязанное, вдолбленное хлыстом и сапогами? За отсутствие собственного мнения, и самостоятельного познания окружающего мира?       – Полно тебе, Чарльз, перестань ее избивать!       Способны ли Вы противостоять установленному порядку? Стереотипам? В тот миг, когда все летит к чертям, когда Ваша жизнь в этом мире не стоит ничего, будете ли Вы способны поднять голову и улыбнуться окровавленным распухшим ртом?       – Она заявила что Ада не существует! Будто бы мы и так живем в Аду! Эта сука заявила это Отцу Саресто!       Достаточно ли Вы храбры, чтобы следовать своим собственным путем, через тиранию и лишения? Нащупать грань между разумом и инстинктами, пробираясь к своей цели, именуемой мечтой?       Очередной удар по лицу спутал мысли, она забыла на каком моменте ежедневной мантры остановилась. Голова наполнилась гулом сотен пчел, глаз заплыл, скрывая половину происходящего, кровь во рту мешала дышать. Мне никто не поможет.       Ни крика о помощи. Ни попытки бегства. Ничего. Бесполезно.       – Тебе никто не поможет! Все в округе знают, что у тебя проблемы с головой!       Еще один гулкий удар. Кушетка. Зловонное сбивчивое дыхание. И Ад, именуемый жизнью, повторяющийся снова и снова...       Рея резко открыла глаза, сбрасывая сонное оцепенение ночного кошмара, тяжело и часто дыша. Дрожащей рукой коснулась шрама под глазом, ледяные пальцы почувствовали влагу. Нечем дышать. Давящая тяжесть в области груди, вместо дыхания — сбивчивые отрывистые хрипы.       Неожиданные оглушающие удары в дверь, смахнули напрочь все остатки сна. Внутри все сжалось от страха. Нет. Только не это.       – Поднимай свою задницу и бегом за работу! – прогремел голос Дирка, хозяина паба. – Иначе я вынесу эту дверь ко всем хуям!       Рея моментально спрыгнула с кушетки прямо к двери, чуть не уронив табуретку с ржавой железной миской, наполненной водой, запутавшись в простыне.       – Я иду, Дирк. Дай мне десять минут. – дрожащим и хриплым от сна голосом проговорила она, упираясь ладонями в раздувшееся от сырости и времени дерево, будто бы это могло удержать его. Простыня облепила ноги, словно змея. Сердце бешено колотилось где-то под горлом, все чувства обострились до предела. Она замерла.       Удары в дверь прекратились.       – Я могу дать тебе кое-что получше, и десятью минутами ты не отделаешься, лапуля. – он мерзко рассмеялся, сделав акцент на обращении, но никуда не ушел.       Рея слышала его громкое дыхание. Вновь волна сковывающего липкого страха пронеслась по телу.       – Я... я иду. – запинаясь пробормотала она, сквозь свесившиеся спутанные волосы, блуждающим взглядом осматривая свою комнату, зацепившись взглядом за серебряный кинжал, сиротливо оставшийся лежать у изголовья кушетки.       – У тебя пять минут, иначе... – он не договорил, ударил по двери кулаком, отчего Рея вздрогнула всем телом.       Она сползла по двери, прислонившись к ней спиной, как только услышала удаляющиеся тяжелые шаги.       Ее трясло от холода, хотя в комнате было тепло. Страх, просочившейся из сна, не спешил отпускать. Почему подсознание именно сейчас подсунуло ей эти образы? Через столько времени тишины и пустоты... Она протянула вперед руку ладонью вверх. Дрожит. Словно и вовсе принадлежит не ей. Она сжала ее в кулак, впившись ногтями до боли и резко поднялась с холодного деревянного пола, откинула тряпичную серую змею, босыми ногами пошлепала к окну, распахнув деревянные, местами прогнившие и поеденные жуками-короедами, ставни. Железные петли давно проржавели и при любом движении издавали жалобный протяжный писк.       Сырой утренний воздух, наполненный запахом гнили с примесью зловония от переполненной помоями бочки, ворвался в комнату, обдавая девушку смердящей волной, наполнил легкие, понемногу прогоняя страх, замещая картинки прошлого. Необходимо отвлечься.       Из бочки выбралась жирная серая крыса с длинным розовым хвостом, потревоженная скрипом ставней. Глаза-бусинки блестели чернотой в полумраке, наблюдая за Реей. Единственное окно выходило в темный проулок, заканчивающийся узким проходом меж строений. Сюда не попадали солнечные лучи даже в самый ясный день. Почти все свободное пространство между домами было завалено гниющими деревянными ящиками, наполненными побитыми глиняными кувшинами, разбитой посудой, тряпками неизвестного происхождения и назначения, что служило отличным пристанищем для крыс. Напротив окна, чуть правее, стояла огромная деревянная бочка, куда сливались помои, остатки еды и выпивки из паба. Конечно, она местами так же прогнила от времени и протекала, распространяя удушливый запах плесени на весь окрестный двор, приманивая всех местных крыс и диких котов, желающих полакомиться свежим мясом. Стоит отметить, что крысы, вскормленные этой бочкой, были на порядок толще и холеней своих остальных собратьев. Рэя всегда подкармливала их, разрешала ползать по рукам и телу, или сидеть на плече, свесив плотный хвост с жесткими щетинками. Они были ее единственными питомцами и друзьями; нравились ей, особенно их розовые маленькие ушки и цепкие лапки с острыми коготками.       Весь люд шарахался, едва заметив жирную крысу, Рея же тихо умилялась, находя их вполне симпатичными созданиями природы, защищая от голодных облезлых котов и таких же голодных и облезлых беспризорных детей. И если вторым она худо-бедно помогала, подкармливая то украденным у Дирка хлебом, то овощами, а в хорошие дни и куском вполне еще съедобного мяса, первых же она люто истребляла и гнала из своего проулка. При виде маленького тощего человеческого тельца, со следами побоев и измываний, ей вспоминалось собственное детство, а желание хоть как-то помочь обездоленным сироткам выталкивало напрочь всю осторожность. Конечно, со временем, дети пропадали, становясь жертвами работорговцев, не редко появляющихся в деревне, или попадали под облаву дружинников, нацеленных очистить улицы от беспризорщины, отправляя детей в приюты, или же просто становились жертвами многочисленных болезней. Церковь не выделяла средств и провизии для поддержания сирот, вопреки своим идеологическим помыслам. Это было не выгодно. Если ребенок достиг работоспособного возраста, путь ему был заказан: либо рекруты, либо хозяйственные районы, на поднятие целины. Если же ребенок был мал, худшее что с ним могло случиться — приют. Даже работорговля не могла похвастаться таким высоким уровнем смертности.       Рея ненавидела кошек.       Вот и сейчас, на крыше напротив показалась бурая кошачья голова с порванным ухом. Животное медленно кралось на своих кривых лапах по черепичному настилу в направлении к бочке, желтые голодные глаза жадно следили за жирной крысиной тушкой, трапезничавшей на ободке.       Рея вовремя заметила незваного гостя, взяла в руки красное спелое яблоко с подоконника, – ее сегодняшний завтрак и обед, прицелилась и метко швырнула. Послышался сочный звук, короткое «мяв» и шипение. Она заметила, как ошметки яблока разлетелись в стороны. Кот поспешно ретировался, махнув обрубком хвоста, так и оставшись без добычи. Крыса даже не повела ухом, продолжала грызть острыми желтыми зубами какую-то косточку. Ничего, остатки яблока растащат ее питомцы, а себе она что-нибудь найдет. Как же она ненавидела кошек.       Рея всегда первым делом с самого утра открывала ставни, тем самым оставляя себе путь к бегству в случае непредвиденных ситуаций, пару раз только они и спасали. Это была привычка с детства — всегда иметь путь к отступлению.       Она заплела длинные рыжие волосы в толстую косу, перехватив несколько раз у основания шнурком, надела простую длинную коричневую юбку из грубой ткани, желтую хлопчатую рубаху с закатанными рукавами, обула видавшие лучшие времена сапоги из мягкой кожи, сполоснула лицо водой из ржавой миски, стоявшей на трехногом старом табурете у кушетки, и бросила короткий взгляд в небольшое треснувшее грязное зеркало. Оттуда в ответ на нее посмотрело худое угловатое бледное лицо, большие неестественно зеленые глаза, с застывшей грустью и обреченностью, через долю секунды, сменившееся отрешенностью. Шрам под глазом сегодня был особо заметен, аккуратная белая дугообразная полоска обрамляла снизу правую глазницу. Она отвела взгляд. Это зеркало она нашла у какого-то старого дома, видимо хозяин решил избавиться от него, как от испорченной вещи. Рэя, недолго думая, утащила его. У нее была тяга к испорченным вещам. Они напоминали ей о ее прошлом, о том кем она являлась. Такой же испорченной вещью, которую выкинули на улицу и даже не удосужившись донести до помойки. Резко развернувшись, вышла из своего убежища. Она ненавидела зеркала.       Не удостоив Дирка даже взглядом, Рея прошла в помещение, которое хозяин гордо именовал «пабом». На самом же деле это была обычная забегаловка, с засаленными тяжелыми столами и стульями, в обшарпанную поверхность которых намертво въелись запахи тошнотворного пойла и еды. Старый деревянный настил поскрипывал при каждом шаге, словно намекая, о необходимости замены.       Собрать грязную посуду, сгрузить на стол, протереть, отнести в кухню, набрать воды, помыть. Бездумно. Машинально. Не обращая ни на что внимания.       – Угодно ли что-то еще? – бесцветный голос, отреченный взгляд, смотрящий сквозь посетителя. Все как всегда. Привычная маска.       – Еще как угодно. – похотливый сальный взгляд, мысленно раздевающий ее прямо в зале, мерзкий грудной заискивающий голос. – Обслужишь меня?       Не произнеся ни звука, Рея развернулась и направилась к дальнему столу, убрать грязную посуду. Привычная к разного рода предложениям, она не удостаивала их даже толики внимания или переживания. К черту. Пропади они пропадом вместе со своими похабными словами. Временами ей хотелось выпотрошить каждую мразь, хоть как-то криво посмотревшую на нее, заставить страдать и мучительно подыхать в своем дерьме. В такие моменты вселенская злость наполняла все ее существо, не давая трезво и здраво осмыслить происходящее. Однако, итог был бы плачевным. Об этом она не забывала никогда. Эмоции — наши самые лютые враги, затмевающие разум, подчиняющие звериным инстинктам. Она же не зверь. Осознание этого не мешало ей перед сном прокручивать в уме всевозможные пытки, которым она бы подвергла этих свиней. Рея не считала их за людей. Бесполезная тошнотворная отвратительная масса, без цели и смысла существования.       Спустя долгий и трудный день, насыщенный бесконечной чередой мытьем полов, кружек, мисок, обслуживанием столов и опять же чисткой этих самых столов, она шла по безлюдным закоулкам, по привычке избегая людных мест, стараясь никому не попадаться на глаза, держаться в тени домов и ни с кем не разговаривать. Только услышав голоса, она тут же сворачивала в подворотню, петляя между домов и бытовых строений. Плотный капюшон скрывал ее огненные волосы, дорожный старый плащ, наглухо застегнутый, не давал даже малейшего намека на пол его обладателя. Пусть прошло много лет, но осторожность никогда не помешает. Особенно в вечерних сумерках.       Сапоги мягко, почти бесшумно, ступали по каменному тротуару. Свернув в еще один проулок она пошла уверенней, заметив фигуру скорченной горбатой старухи, сидевшей у каменного высокого забора. Седые сальные волосы беспорядочно свисали на старое морщинистое подпаленное солнцем лицо.       – Ты в здравии, дитя, – улыбнулась старуха беззубым ртом, обнажив красные воспаленные десны, и закашлялась, едва заметив фигуру в плаще.       Девушка присела перед ней на одно колено, немного откинув капюшон, чтобы лучше слышать тихий шелестящий голос.       – Спасибо, Гера, – чуть улыбнулась Рея, вытаскивая из-под полов и протягивая сверток, перетянутый грязной тряпкой. – Это для мальчиков.       Дрожащие мозолистые грубые руки, с намертво засевшей грязью под ногтями, взяли сверток, прижимая к грязной рубахе.       – Ангел мой, – слезы покатились по изуродованному временем, и не только, лицу. – За что Боги так милостивы ко мне? К одинокой больной старухе с тремя спиногрызами? Я не заслужила...       – Этого никто не заслужил, Гера. – отрезала Рея, перебивая старуху, мягко положив ладонь на сухое старческое плечо. – Не плачь, прошу. Береги силы.       – У тебя будут неприятности, милое дитя. Спасибо. Спасибо Богам, что ты появилась на закате моей жизни. – причитала старуха, заливаясь слезами.       – С неприятностями я разберусь, – сменила тон Рея, пропустив мимо ушей благодарность Богам. – Ты принесла то, о чем я тебя просила?       Старуха судорожно вздохнула, засуетилась, положила сверток к ногам и достала из плетеной серой корзины несколько пучков высушенных трав, перевязанных грязными лоскутами, и несколько аккуратных мешочков, наполненных соцветиями и сушеными ягодами, протянула их Рее.       – Конечно, конечно моя милая. Все что ты просила.       – Спасибо, Гера. Через несколько дней приходи на центральную площадь, я обязательно приду, дождись. Не подавай вида, что мы знакомы. Я дам золото за травы. – тихо и вкрадчиво произнесла Рея, напоследок сжав плечо Геры, встала с мостовой, оправляя юбку и натягивая капюшон поглубже.       – Милое мое дитя. Пусть Боги хранят тебя, – не унималась старуха, снова прижимая слабыми руками сверток с припасами.       Рея окинула несчастную скорбным взглядом.       – Боги тут совершенно не причем. Передавай привет мальчикам. Я навещу их в ближайшее время. – и не дожидаясь ответа, она ушла прочь, не оборачиваясь, оставив старуху сидеть на пыльных плоских камнях.       Злость, сострадание, бессилие. Скоп эмоций сваривал сердце девушки в бурлящей тягучей тоске. Боги. Рея рыкнула, до крови закусив губу. Если это их воля, то у них хреновое чувство юмора.       С Герой она познакомилась несколько лет назад, когда попала под облаву военной полиции. Получив серьезную травму ноги, она свалилась с крыши в проулок, опрокинув на себя ту самую злочастную здоровенную бочку помоев. Хозяин, выбежавший на шум, заверил «рогатых лошадей», что она его племянница, растяпа и неумеха, не справившаяся с обязанностями. Рея не знала, что на тот момент двигало Дирком, какие побуждения, но она была благодарна ему. Откупившись от полиции бесплатной выпивкой и жареным мясом, он позволил остаться ей у себя, отрабатывать выпитое и съеденное. Тогда он не казался ей таким уродом, вполне сносно с ней обращался, получив бесплатную рабочую силу. В ту ночь Гера пришла к бочке, в надежде найти что-нибудь съестное для своих внучат. Они познакомились, Рея тут же стащила у своего новоявленного спасителя булку хлеба и немного обрезков овощей, в свою очередь, в благодарность, старуха пообещала снабжать девушку необходимыми травами и ягодами. Вот такой средневековый бартер. Услуга за услугу. С тех пор Рея еженедельно встречалась с ней, меняя дислокацию, во избежании подозрений. За себя она не боялась. Ее тревожило, что если военные прознают о ней, то она не сможет защитить Геру с детьми.       – Надо же! Дирк не солгал.       Погруженная в свои безрадостные воспоминания, шагая по узкой дороге, ограниченной с левой стороны забором из крупных необработанных камней, она не заметила отделившуюся тень от деревянных ящиков между домами, мигом оглянулась на знакомый, слышанный ранее, голос, но было поздно. Чья-то рука схватила ее за волосы через капюшон, разворачивая и с силой впечатывая лицом в шершавый забор. Подбородок обожгло болью, когда острый каменный кусок, торчащий из стены, пронзил нежную кожу. От камней пахло плесенью и сыростью.       – Какого... – только и смогла выдохнуть Рея, как неизвестный заломил ей правую руку, наваливаясь всей массой на хрупкое тело. Стало трудно дышать. Она попыталась дернуть головой, но еще сильнее напоролась подбородком на камень.       – В кое-то веке этот жирный кусок дерьма сказал правду! – рука смахнула капюшон с головы, в нос ударил запах зловонного дыхания и давно немытого тела. Он был выше ее, крупнее, но определенно не трезв, и вряд ли когда-то имел счастье пообщаться с ней настолько близко. Слабый звоночек тревоги одиноко зазвонил в голове, и тут же затих.       Волна отвращения пробежала по телу, когда горячий язык оставил мокрую дорожку на ее шее, проскальзывая в ухо. Рею передернуло, к горлу подкатила тошнота. Грубая рука сжала ягодицы, пытаясь заползти под юбку, мерзкий рот слюнявил шею, утробно рыча при каждом своем движении.       Вот так, милый Смит. Пока ты рискуешь собственной шкурой за пределами Стены, во имя спасения и надежды на лучшую жизнь, наблюдаешь, как Титаны пожирают твоих товарищей, тут, внутри Стен, человек готов перегрызть глотку другому за право обладания им, как зверье. Ради этого ты сражаешься?       Он сильнее сдавил правую руку, не давая даже шевельнуть пальцами. Кривая ухмылка появилась на бледном лице. Никто не знал, что она левша, оставляя ее левую руку без особого присмотра, полагая, что только правая способна на ответный удар.       Наивная мразь.       Рея отрывисто засмеялась, повышая голос с каждым новым вздохом, злясь на себя, на Смита, упираясь лбом в шероховатую каменную кладку, чувствуя, как ослабевает давление на спину.       Эффект был довольно предсказуем — неизвестный перестал ее лапать, отстранился от шеи с громким слюнявым чавканьем, недоверчиво и с долей непонимания взирая на подергивающийся рыжий затылок, но продолжая стискивать ее руку и прижиматься бедрами.       Весь запал улетучился, и он уже откровенно пожалел, что решился напасть. С девчонкой было что-то не то. Она не кричала, не звала на помощь, даже не сопротивлялась, лишая его всяческого интереса и желания надругаться над ней. Она просто смеялась. Скрипучий, как не смазанное колесо телеги, смех отражался от стен и витражных окон, полностью вытесняя все остальные звуки из проулка.       – Что, мерзкий ублюдок, ты шокирован? – с отвращением в голосе спросила Рея, поворачивая голову, царапая щеку о неровную стену, оставляя на ней красный след. Напрягла плечи, ощутив, что захват правой руки ослабевает. Все было предрешено. И у несостоявшегося насильника попросту не было шансов. – А тот жирный кусок дерьма не предостерег тебя? – короткий грудной смешок, девушка вывернулась змеей, оттесняя мужчину, приседая на колено, выхватывая левой рукой из сапога серебряный кинжал.       В долю секунды, крутанув заломленную руку, она с силой вдавила локоть в горло напавшего, поворачиваясь к нему лицом, запрокинув пылающую голову, резко всадила острый кинжал в пах. Мутные глаза с пожелтевшими склерами расширились, лицо перекосила гримаса боли. Это был тот самый человек из паба. Удерживающая рука дрогнула, отпуская ее. Для верности, вдавив кинжал глубже и провернув рукоять, она вытащила оружие, проскользнула справа от него, замерла с окровавленным кинжалом наготове. Волосы выбились из косы, падая прядями на бледное лицо, глаза лихорадочно блестят, кровь тонкой стройкой стекает по белой шее, теряясь в складках плаща.       Руки со скрюченными пальцами тянулись к ней, намереваясь схватить за одежду. Он гулко рухнул на колени, постанывая, прижав руку к кровоточащей ране.       – Сука! Я убью тебя, падаль! Выебу твою выпотрошенную дрянную шкуру! – отрывисто бросал он угрозы, голос разлетался по проулку, но ни одна живая душа не объявилась, даже никто не подошел к окнам. Привычная ситуация для окраины деревни.       Рея лишь хладнокровно и презрительно смотрела в ответ. Никто не придет на помощь.       – Вряд ли ты еще хоть раз воспользуешься своим членом. – спокойно произнесла она, брезгливо дернув носом, вытирая кинжал о подол длинной юбки. В зеленых глазах ни капли жалости. Он заслужил.       – Я убью тебя! – взревел мужчина, яростно и хрипло дыша. Рея лишь в притворном испуге отшатнулась, поднимая руки.       Она спрятала кинжал обратно в сапог, одернула юбку, подошла и пнула острым носком прямо в бок, от чего скрюченное тело завалилось, разразившись новой волной угроз и стенаниями.       – Сколько? – с презрением спросила она, нависая над телом мужчины. – Сколько стоила твоя добровольная кастрация, ублюдок?       В воздухе стояла смесь запаха крови и мочи, Рея повредила его мочевой пузырь. Мужчина корчился на пыльном тротуаре, постанывая и хрипя, пытаясь остановить руками вытекающую из раны жидкость.       Она выпрямилась, заправив волосы за уши.       – Если еще раз надумаешь попасться мне на глаза, или не дай Бог прикоснуться, м я отрежу твой хрен и скормлю своим крысам, а после заставлю сожрать их дерьмо. – так же с презрительным спокойствием предупредила Рея, поправляя плащ.       Дыхание ровное и размеренное, будто ее и не пытались несколько секунд назад изнасиловать в подворотне.       Несостоявшийся насильник с гневом в налившихся кровью глазах сплюнул ей под ноги, но благоразумно промолчал.       Накинув капюшон, она, обогнув мужчину по дуге, продолжила свой путь, расправляя пучки трав, принесенные Герой. Ни одна живая душа не посмеет причинить ей боль. По крайней мере безвозмездно. Жестокость порождает жестокость. Именно так она и отвечала на нее. Наученная горьким опытом детства, не понимая, почему родители ненавидят ее, в определенный момент, она научилась давать отпор. Либо ты, либо тебя. Третьего не дано.       Ей было плевать на брошенного в подворотне раненого мужчину, выживет ли он, умрет ли от потери крови или будущей гангрены, ибо каждый получает то, что заслужил. Справедливость превыше всего, а все остальное можно и пережить.       Вы все сдохните. В мучительной слепой агонии.       Это не первое вооруженное столкновение с посетителями паба. Время от времени находились бравые ребята, посчитавшие ее своей собственностью или добычей, или бесплатным приложением к паре-тройке кружек эля. Еще ни одному желающему поразвлечься с ней не удавалось завершить дело до намеченного конца. Конечно, не редко и она выходила из передряги с повреждениями, но, как правило, и противник никогда не отделывался легкими травмами.       В очередной такой раз, ей достаточно крепко досталось, тот молодой парень из неплохо приложил ее по лицу. В итоге он остался без трех пальцев на руке и с пробитой ногой. А Дирк еще неделю ходил размалеванный как клоун из бродячего театра. Тогда Смит солгал ей в первый раз.       Дирк никогда не вмешивался в эти разборки, по умолчанию выступая на стороне клиентуры. Единственное правило гласило — все за пределами паба. Именно поэтому он без зазрения совести сливал за определенную сумму золотых приблизительное местонахождение девушки. Своего вида охота на живца, которая приносила ему немалую прибыль.       Рея неторопливо шла в сторону дома, немного прихрамывая на левую ногу. Все-таки ублюдок сильно приложил ее об забор. Она чувствовала, как набухает шишка на поврежденном колене при ходьбе. Прикоснувшись холодными пальцами к подбородку, она отметила, что рана перестала кровоточить, образовав шершавую корку. Ничего. Своими повреждениями она займется позже. Сейчас куда важнее отомстить этому куску дерьма, вновь устроившему на нее охоту.       Впереди забрезжил тусклый факел, отбрасывая композицию теней на все поверхности, находящиеся в радиусе света. Аккуратно, едва касаясь подошвами сапог каменной кладки, Рея проскользнула мимо тяжелой дубовой двери. Покосившаяся старая вывеска, болтающаяся на одной прогнившей веревке, монотонно ударялась о стену. Прокравшись мимо грязных окон, с намертво прибитой дождем дорожной пылью, Рея остановилась у второго входа. Ничем не примечательная коричневая дверь располагалась как раз на углу ее проулка. По привычке быстро оглянувшись по сторонам, она потянула на себя железный штырь, заменявший дверную ручку в обычном ее понимании, вошла внутрь.       Оказавшись в помещении, граничившем с кухней и коридором в ее каморку, в нос тут же ударил кислый запах тушеной капусты, подгорелого мяса, перебродившего эля и табака. Она поднесла руку к лицу, закрывая рот, хоть как-то стараясь не блевануть прямо на пороге, беглым взглядом оценила обстановку через узкий проем, открывающим полный обзор происходящего в зале. Желудок сжало спазмом. Когда безвылазно торчишь тут, невольно привыкаешь к богатому букету ароматов, не обращая на него внимания, но стоит провести немного времени на свежем воздухе вне стенах этой тошниловки, вновь оказавшись внутри, на глаза буквально наворачиваются слезы от обилия вони. Дыша мелко и обрывисто, привыкая, она убрала руку от лица, равнодушно рассматривая немногочисленных посетителей. Одна кучка лесорубов из пяти человек за ближним к основному выходу столом, парочка земледельцев за центральным, несколько одиночек. Зеленые глаза хищно высматривали виновника недавних происшествий. Его невозможно было не заметить.       Пройдя к широкой тумбе, облокотившись руками, заведомо подстелив край грубого плаща под локти, она вперлась горящим взглядом в Дирка, пока тот ее не заметил.       Хозяин паба стоял немного поодаль от всех, у края тумбы напротив входа в кухню, жадно вгрызаясь немногочисленными зубами в жареную кабанью ногу. Сок стекал по толстым губам и подбородку, капая на грязную рубаху.       В который раз за день Рея почувствовала волну отвращения и тошноты. Чтоб ты подавился, мерзкий ублюдок.       Дирк отбросил кость, громыхнув глиняной миской, куда та угодила, вытирая губы тыльной стороной ладони. Его взгляд с хитрым прищуром всматривался в девушку, оценивая ее, будто что-то ища. Зацепившись за поцарапанную щеку и запекшуюся кровь на подбородке, он расплылся в омерзительной улыбке, обнажив остатки желтых крупных зубов.       – Хорошо погуляла, лапуля?       Рея криво ухмыльнулась, подпирая голову рукой.       – Получше, чем тот говнюк.       – Рад, что тебе понравилось, маленькая моя. – он игриво подмигнул ей, погрозив сальным пальцем, гулко поставил перед ней глиняную чашу с элем.       Зеленые глаза стрельнули. Как предсказуемо.       Протянув руку к чаше, она незаметно бросила в нее пару сушеных ягод, поднесла к губам, делая вид что пьет отвратительное пойло.       – До завтра, Дирк. – дернув губы в легкой улыбке, она ушла, оставив чашу на тумбе.       Оказавшись в своей комнате, девушка шумно выдохнула. Через пару часов Дирк заснет непробудным сном до самого утра, оставлять не выпитый эль — не в его привычке, а ягоды дикой сонной вишни сделают свое дело. В худшем случае, через час, все посетители разбредутся, комендантский час никто не отменял. Он был введен с целью минимизировать пьяные стычки среди неблагополучного населения, а открытый в позднее время паб становился мишенью для военной полиции.       Сняв дорожный плащ, сполоснув лицо и руки, Рея сидела на подоконнике своей комнатки и, поджав под себя одну ногу, курила. Сигареты она стащила со стола посетителя, который напившись в усмерть, храпел в миске с похлебкой. Ей они нужнее, чем ему. Она посмотрела наверх, где взгляду открывался небольшой кусочек звездного чистого неба. Улыбнувшись звездам, она принялась искать ту, самую яркую, которая может указать направление на север. Этому ее научил старший брат. Они часами могли валяться на траве, рассматривая карту звездного неба, или еще какую-нибудь интересную книгу, в которой мир не ограничивался Стенами и был настолько огромен, что сложно представить. Горячо любимый ею брат. Его не стало, когда ей было десять.       Развязав шнурок на затылке, она распустила волосы, которые, словно почувствовав свободу, рассыпались по ее плечам рыжими огненными волнами.       Выкинув в окно недокуренную сигарету, она спустила ноги с подоконника в комнату и прислонилось к оконной раме. Комнатой ее убежище можно было назвать с очень большой натяжкой. Кушетка у стены, а для нее и кровать, около тяжелой старой двери, застеленная серым покрывалом в заплатках, у изголовья, рядом с дверью, трехногий табурет, в изножье небольшой стол, за которым сидеть можно только на кушетке, рядом стоит небольшое украденное треснувшее зеркало, напротив двери окно, к раме которого протянута старая веревка, полностью украшенная пучками разных сушеных трав. Рея вздохнула и печально улыбнулась, почесав загрубевшую рану на подбородке. Это лучшее на что она могла рассчитывать, сбегая в такую глушь.       Аккуратно спустившись с окна, стараясь не зацепить поврежденную коленку, она присела перед кушеткой и пошарила рукой по полу, нащупывая выпирающую дощечку под ней. Подцепив ногтями, она опустила руку в углубление. Пальцы сомкнулись на заветной склянке, вытаскивая ее на свет. Это было небольшим утешением за долгий и тяжелый путь в Сигансию. Повернувшись и усевшись, облокотившись спиной на кушетку, она задрала юбку до колен. На острой коленке набухала шишка, наливаясь ярко-лиловыми красками, ее надо лечить, иначе она не сможет завтра работать. Или убежать. Второе для нее было намного страшнее, ведь всю безнадежность ситуации и свою беспомощность осознаешь когда не можешь бежать. Девушка откинула за спину волосы, и открутила крышку с мутной баночки, зачерпнув немного, она принялась втирать желтую склизкую жидкость в коленку. Комната наполнилась тонким ароматом акации. Пульсирующая боль понемногу стала отступать, Рея с облегчением задышала. Все хорошо, она сможет убежать. Оставшуюся на руке жижу она втерла в рану на подбородке. Закупорив склянку и, посмотрев в пламени от огрызка свечи, на остаток чудодейственного отвара, она спрятала свое сокровище обратно под кушетку.       Аккуратно встав, стараясь не припадать на поврежденную ногу, она задула свечу и переоделась в старую длинную рубашку, прошла к окну. Положив ладони на раму она несколько раз тихо цокнула языком, повторяя до тех пор, пока на окно не забралась жирная лоснящаяся крыса. Рея злорадно хмыкнула, протягивая к ней руку. Зверек тут же заполз по руке, устроившись мягким теплым комком на плече.       Ну что ж, Дирк, посмотрим как тебе понравится крысиный поцелуй. Вряд ли ты вообще сможешь разговаривать после него.       Рея повернула лицо к крысе, чмокнув губами перед розовым носом.       Жестокость порождает жестокость.