Потерянное наследие

Очередной допотопный Додж взамен расстрелянной машины ей любезно одалживают в автопарке, с которого утром она увела джип собственными силами. Хлоя старается не слишком давить на газ, выруливая за ворота, и дает волю всей сотне с небольшим лошадок под капотом, только когда минует границу в километр. Дорога успокаивает её достаточно, чтобы Хлоя могла трезво обдумать ситуацию; останавливаясь в квартале от их убежища и уходя хитрыми путями по крышам и лестницам, чтобы запутать след, если по нему все-таки вздумают пойти, она решает, что в первую очередь займется изучением трезубца — если она все-таки ошиблась, и артефакт ведет сразу к тому месту, где спрятан Бивень Ганеши, будет весьма досадно собственными руками отдать карту соперникам, с которыми они идут наперегонки уже много дней. Надин вместе с её ложью может подождать. Хлоя повторяет это несколько раз, прежде, чем толкнуть дверь. На улицах уже темно, а их окно, зашторенное грубой холщовой тканью изнутри, чуть светится — поэтому воровка точно знает, что Надин на месте; когда она заходит, наемница сидит на кровати, разложив по ней целый ворох чем-то исписанных листов, и что-то пристально в них выискивает. Она так увлечена, что не сразу замечает Хлою, и поднимает голову от записей, только когда та подходит ближе. — Привет, — Надин так тепло улыбается, что от этого щемит где-то в солнечном сплетении; Хлоя через силу заставляет себя наклониться в протянутую ладонь и ответить на её поцелуй. — Как прошло? Теперь я официально признана погибшей, а ты заключила сделку с Асавом по всем правилам? Если под «всеми правилами» ты имеешь в виду секс с Рикой, то да, именно это я и сделала, думает Хлоя, и ослабляет резинку в волосах, чтобы скрыть все ещё кровящий укус. Вслух из всей мысли она произносит только: — Именно. — Снова оправдываешь свое звание профессионала, да? — наемница склоняет голову на бок, не переставая улыбаться. — Я тут, в общем, тоже стараюсь не терять времени даром. — А что ты, собственно, делаешь? — спрашивает Хлоя, и без того заинтригованная занятием Надин, безуспешно пытается прочесть хотя бы одну надпись на разбросанных листках. Наемница сгребает их все в стопку и передает ей в руки: — Это все — трезубец. Я сняла оттиски с рукояти, зубцов и навершия, отпечатала их в нескольких экземплярах и разной техникой, и ещё вручную переписала, хотя не уверена, что правильно разобрала хотя бы половину, и что тебе это сильно поможет. — Ещё как поможет, — Хлоя искренне улыбается и притягивает Надин за воротник, чтобы поцеловать её; в это мгновение она забывает почти обо всем — нет ни ненужной лжи, нет изнуряющих погонь за смертью и от неё, нет несмываемой патиной въевшихся в кожу грязи, крови и пыли. Есть только они вдвоем и нежное касание их губ. — На самом деле, не знаю, как ты до этого дошла сама, но как раз оттисками я и планировала заняться по возвращении сюда. Наемница откидывается назад и скептически выгибает бровь: — Почему у меня ощущение, как будто ты сейчас тонко и ненавязчиво назвала меня тупой? — Это не так, — тушуется Хлоя. — Просто… Ну, ты же не охотник за сокровищами. — Да, но насмотрелась на вашу братию предостаточно. Вот это и возвращает её обратно суровую реальность — и обратно к засевшей под самыми ребрами боли, к уничтожающим сознание мыслям, что Надин лгала ей с самого начала. Хлоя злится на саму себя за то, что её так задевает этот факт, поэтому, чтобы хоть как-то забить свои чувства, предпочитает отвлечься на дела, которые требуют срочного решения. Забрав исписанные листы на кухню, она аккуратно рвет их на части, так, чтобы разделить символы, но не повредить их, и раскладывает сначала в том порядке, в котором они идут на трезубце. Надин тоже приходит за ней, и наблюдает за её действиями, встав чуть поодаль и опершись задницей о посудный шкаф. — Эти символы — это не ведийский санскрит, не древнеперсидский, даже на протоязыки не очень похоже, — воровка задумчиво тасует листки по столу, несколько раз перекладывает их в разных вариациях, пока глаз не цепляется за что-то новое, внезапно возникшее из случайного сочетания легших рядом кусочков. — О, интересно. Надин тут же подается вперед: — Что, ты что-то смогла прочесть? — Нет. Я же уже сказала, это не буквы. Зато вот, посмотри, — Хлоя показывает на сложенные обрывки. — Линия тут выделяется, она жирнее, чем остальные, причем, насколько я могу судить по оригиналу на меди, это не огрех печати, она такая и есть. Наверное, если сопоставить их в определенном порядке, можно будет что-то узнать. — Древний паззл, да? — Надин пожимает плечами. — Тогда давай поиграем. Ещё около часа у них уходит на то, чтобы методом проб и ошибок собрать верную последовательность из обрывков; Хлоя бережно переносит их на новый лист и закрепляет моментальным клеем. Сплошная линия образует какой-то знак, но воровка, сколько ни смотрит на него, сколько ни пытается найти что-то похожее в сети с помощью лэптопа, так и не понимает, что он может значить. До тех пор, пока случайно нажимает не ту иконку, и перед ней выскакивает карта. — О, так это не знак. — В смысле? — Вот, посмотри. Видимо, как раз на этом и построена ловушка, чтобы нашедший это человек как можно дольше пытался прочесть написанное. Вот и мы — ищем значение этого символа в разных языках, но это не буква, не составной символ, это вообще не относится к письменности. Это криптограмма, зашифрованное изображение. Я уже видела где-то именно такую линию реки и озер, совсем недавно, когда изучала карту штата Махараштра. Ну-ка, — она разворачивает карту на экране лэптопа и водит пальцем, сравнивая очертания с тем, что нарисовано на бумаге, до тех пор, пока не обнаруживает, что была права. Она на пробу масштабирует карту в соответствии с криптограммой, накладывает её на светящийся экран — и линии совпадают друг с другом с точностью до сотой доли дюйма. — Что там? — заинтересованно наклоняется над картой Надин, когда Хлоя убирает бумагу с экрана. — Колхапур. — И? — Что «и»? — воровка непонимающе вскидывает на неё взгляд, так что Надин приходится взмахнуть рукой в сторону карты в возмущенном жесте: — И все? Карта в Хампи вела в конкретное место, а тут только город? Не хочешь же ты сказать, что тебе придется обшаривать его весь в поисках местонахождения ключа? — Не исключено, — Хлою совершенно не пугает такая перспектива — даже с учетом того, что ей придется делать это под пристальным надзором Рики и Асава, она уверена, что справится. — Правда, я думаю, подсказка есть на самом трезубце. Ты же делала оттиск навершия? Тут тоже есть какой-то символ, и, я почти уверена, что точно такой же надо искать на храме, в котором спрятан следующий ключ. Древние индийцы — народ хитрый, но хитрости у них однообразные — такую же загадку Нейт решил в Непале, когда мы искали храм, в котором скрывалось местоположение Шамбалы. Хлоя берет трезубец в руки — длина рукояти от навершия до крестовины умещается у неё на предплечье, а её тяжесть приятно ощущается на удивление теплой поверхностью истертой меди, но что-то все же настораживает воровку: при таком размере артефакт должен весить гораздо больше, чем это есть на самом деле. Она на пробу встряхивает его возле уха — и слышит едва различимый шорох где-то под слоем металла; она делится соображениями с Надин: — Рукоять трезубца явно полая, значит, там может быть что-то вроде карты, но, чтобы его открыть, нужен ещё один ключ. Надеюсь, тот, который спрятан где-то в Колхапуре. — Почему бы просто не распилить его? — Во-первых, там может быть какое-то вещество, которое может уничтожить содержимое, если оболочку попытаться вскрыть как-то иначе, или яд, который отравит вскрывающего. Во-вторых, сам трезубец может быть ключом к чему-то ещё. — Что ж, вполне логичный довод, — соглашается Надин; она возится с банкой кофе, кидает по ложке гранул в две чашки, заливает их кипятком и ставит одну перед Хлоей: — Молока и сахара нет, прости. Я посчитала, что лучше мне не высовываться на улицу при свете дня, чтобы не нарваться ненароком на солдат Асава или кого-нибудь из его доносчиков. — Ну, молоко и сахар — это почти также, как мясо, если есть — хорошо, а если нет, не страшно, — она берет чашку в руки и, сделав глоток, улыбается. — Спасибо. — Не стоит, — Надин усаживается напротив и кидает взгляд на экран лэптопа с мигающими там цифрами. — Уже почти утро. — У меня осталось три с небольшим часа, прежде, чем нужно будет возвращаться на базу Асава, — только сейчас осознав, как много времени прошло, вздыхает Хлоя. — Придется уехать с ними, — пока не найдется, по крайней мере, третий ключ, из виду меня не выпустят, я и сейчас-то смогла уйти под предлогом, что не буду доставать трезубец в присутствии кого бы то ни было, вроде как, воровской тайник может видеть только сам вор, — так что тебе надо подыскать другую машину. Надин только легкомысленно поводит плечом: — Без проблем, я присмотрела вполне пристойный старенький «жук» в квартале отсюда, пока добиралась после того, как ты меня из джипа выкинула. — Я, эм… — Извиниться хочешь? Брось, — фыркает Надин, пряча нос в чашке. — Мы все уже выяснили. — Уезжай сразу, и прячься где-нибудь на окраине. По улицам передвигайся только в индийском костюме и накидке, чтобы тебя сложнее было распознать в толпе, а… — Хлоя запинается, натыкаясь на потемневший взгляд наемницы. — Что? — Спасибо, что ты так трепетно заботишься о моей безопасности, но, кажется, ты забываешь, что у меня подготовка морского котика не только по ведению боя и пыткам, — улыбается Надин так, что у воровки по спине пробегают мурашки. — Плюс к тому же, я уверена, оставшуюся пару часов можно потратить на что-нибудь поинтереснее, чем скучные лекции, — тем более, что возможность снова прикоснуться к тебе у меня выпадет ещё неизвестно, когда. В подтверждение своим словам, — и словно для того, чтобы окончательно добить её вспыхнувшим внизу живота желанием, — Надин протягивает руку, мимолетно касаясь уголка губ Хлои подушечкой большого пальца, якобы стирая оставшуюся там каплю кофе, и возвращается к своим открытым губам. Хлоя невольно вздрагивает, наблюдая, как она забирает палец в рот и облизывает его — но наравне с похотью чувствует злость. Может быть, им вообще не стоило начинать спать вместе. Хлоя знает, что секс с напарником — это залог более крепких и доверительных отношений на деле, а значит, гарантированный кусок добычи и ствол, прикрывающий спину, — но сейчас это скорее вредит их работе. Может быть, если бы она не отвлеклась в том полузатопленном храме на импровизированный секс по телефону, солдаты Асава просто не успели бы её поймать, и они благополучно добрались бы до Нилгири и нашли трезубец самостоятельно, без всех этих хитросплетений сложных интриг. Может быть, если бы Надин сказала правду ещё тогда, когда Хлоя впервые услышала о Рике, ей не было бы сейчас настолько больно, что она готова кричать. Если бы только она сразу сказала правду… — Что-то не так? — интересуется Надин, и, когда Хлоя непонимающе склоняет голову, стучит указательным пальцем по своим губам. — Ты грызешь нижнюю губу, когда о чем-то переживаешь. Воровка глубоко вдыхает — они должны поговорить об этом, так или иначе. — Надин… Там, на базе Асава, я вела переговоры не с ним — то есть, он, конечно, тоже присутствовал, но разговаривала со мной Рика. И… — Хлоя пытается сдержать рвущуюся наружу ярость, но тщетно. — Ты же говорила, что не спала с ней! Надин недоуменно выгибает бровь, явно не понимая, с чего Хлоя вдруг так взвилась: — Да. — Слушай, — титаническим усилием воли возвращая голосу нормальный тон, произносит Хлоя. — Я же не ревнивая жена тебе, чтобы психовать каждый раз, когда узнаю, что у тебя кто-то был, — нет, ей слишком тяжело. — Боже правый, да мы ведь почти не знакомы! Две недели против целой жизни, я и не вправе требовать, чтобы ты хранила невинность, как хренова Дева Мария! Просто хочу знать правду. — И я тебе её сказала. Не понимаю, чем тебя не устраивают мои слова? — Рика слишком похоже описывала, каково это — спать с тобой. Она говорила такие вещи, которые нельзя просто так выдумать, слишком уж они точные. — Знаешь, Хлоя… — Надин раздувает ноздри, тоже уже злая не на шутку, но у неё самообладания куда больше, чем у воровки, поэтому она продолжает говорить ровно, не повышая голоса. — Тебе придется выбрать, кому верить, потому что двух правд быть не может, а я не могу и не буду решать, какая из них — твоя. Отставив на стол чашку с недопитым кофе, наемница направляется прочь из кухни, видимо, желая дать Хлое время спокойно подумать над всем этим в одиночестве, но Хлоя не может думать спокойно, она вообще уже почти не в состоянии думать. В бессилии воровка роняет голову и зарывается руками в волосы, совершенно забыв, что на шее у неё — след от укуса; она невольно вздрагивает и шипит, потревожив рану, а Надин, повернувшись на звук, вдруг меняется в лице. В два шага преодолев разделяющее их расстояние, она цепляет ладонью упавшие пряди и отводит их в сторону — и воровка второй раз в жизни видит, как у Надин светлеют глаза: — Так вот оно что. Нападение — лучшая защита, да? — А что мне оставалось делать? — вспыхнув, Хлоя дергает головой, чтобы уйти из-под прикосновения наемницы. — Рика не дала мне права выбора, я сидела там под дулом пистолета. Отвернувшись, она не видит зреющего в зрачках Надин гнева. — Не дала выбора, значит? Внезапно рука наемницы вцепляется в её волосы, вздергивает вверх, как нашкодившего котенка — Хлоя кричит, инстинктивно хватаясь пальцами за запястье Надин, но та не отпускает, неумолимо тащит за собой в комнату, и швыряет на кровать с такой силой, что ножки со скрежетом прочерчивают по полу несколько дюймов. Наемница прижимает её сверху и неумолимо, не оставляя ни шанса на сопротивление, раздвигает коленом её бедра, давя прямо на промежность. Конечно, против Надин и её выучки военного Хлоя мало что может сделать, но вместо того, чтобы хотя бы попытаться вырваться, выкинуть перед собой кулак, чтобы отвлечь наемницу ударом в челюсть, Хлоя вдруг вспоминает, что она так и не получила свой оргазм ни днем, ни вечером, когда её дразнила Рика, поэтому вскрикивает от нахлынувшего возбуждения. Вот в чем различие между ней и Рикой — Хлоя хочет Надин, даже когда та собирается её изнасиловать. Воровка невольно вздрагивает, чувствуя, как ладони Надин жестко сжимают её грудь, прежде, чем схватить ткань футболки и рвануть её в стороны; она даже не успевает протестующе вскрикнуть — это была одна из немногих любимых ею футболок, вообще-то, — потому что Надин хватает её за шею и вжимает в подушку так, что Хлоя начинает кашлять и задыхаться. Наемница немного отпускает её, как будто осознав неправильность своих действий, только через пару секунд, и все равно не убирает руку, придерживая Хлою на месте — так что с её штанами ей приходится разбираться одной рукой, но делает она это на удивление быстро. Воровка не успевает опомниться, как вскрикивает от вошедших в неё пальцев Надин — та берет её сразу тремя, грубо, безжалостно, и намеренно игнорирует чувствительное место глубоко внутри, потому что хочет заставить её кончить так. Она толкает пальцы в её влагалище с такой силой, что воровку при каждом движении откидывает немного назад; Хлоя только и может, что беспомощно сучить ногами по кровати и выгибать спину в почти немыслимую дугу — ей слишком хорошо и больно одновременно, так что она даже не различает, когда её накрывает оргазмом, потому что он больше похож на болевой спазм. Только после этого Надин немного успокаивается, замедляет толчки и почти не пытается стереть в кровь её клитор, поглаживая большим пальцем, — Хлоя не заставляет долго себя ждать, и второй раз кончает с куда большим удовольствием. Вытащив пальцы, наемница на какое-то время уходит с кровати, чтобы раздеться, — Хлоя сквозь дымку наблюдает за этим, чувствуя, как по дрожащим внутренностям прокатывается новая волна возбуждения, — а вернувшись, закидывает одну ногу Хлои себе на плечо и прижимается своим клитором к её, снова накрывая ладонью горло воровки. Надин трется об неё, ритмично двигает бедрами, вырывая у них обеих стоны удовольствия — они такие скользкие, что с каждым новым толчком слышатся пошлые шлепки кожи о кожу, и ей на живот летят брызги смазки. Воровка чувствует, как на её шею ложится вторая рука Надин, и удовлетворенно стонет; она кладет ладонь поверх её пальцев и тянется другой вниз, чтобы войти в наемницу, но та резко отталкивает её руку и с ещё большим усердием вбивает её в матрас. Наверное, Хлое так нравится даже больше, — они почти на равных, и, если бы только Надин не давила так сильно ей на горло… Хлоя с опозданием понимает, что наемница душит её совсем не играючи — её пальцы слишком больно впиваются в кожу, а гортань не открывается при каждой попытке вдохнуть, только через раз или два, как повезет. В страхе она вскидывается всем телом, но только сильнее трется промежностью об Надин и от этого сбивает саму себя, не может сопротивляться ей. Из горла вырывается испуганный хрип — на большее у воровки сейчас просто не хватит сил — но он слишком похож на выражение желания, даже для неё самой. Когда ей не удается вдохнуть больше пятнадцати секунд подряд, перед глазами начинает темнеть; после тридцати пяти конечности покалывает болью медленного отмирания тканей, а на исходе минуты она чувствует, как начинает терять сознание — и именно этот момент Надин выбирает для того, чтобы отпустить её. Хлоя заходится в хриплом кашле, давится воздухом и отворачивается на бок, испугавшись, что её сейчас вырвет, — и сквозь шум в ушах она едва слышит, как наемница, наклонившись к самому её уху, рычит: — Чувствуешь, как тяжело тебе дышать в моем ошейнике? Запомни это ощущение. Так будет каждый раз, когда ты вздумаешь поставить под сомнение мои слова против слов совершенно незнакомого тебе человека. Она с силой обхватывает подбородок Хлои пальцами и поворачивает к себе, приникая острым поцелуем к её губам, снова зажимая ей горло другой рукой; зубы Надин пропарывают нежную кожу на нижней губе, и Хлоя хрипит от боли, но не может оттолкнуть её, потому что внезапно слабеет от нехватки воздуха. Надин позволяет ей вдохнуть только через несколько секунд, когда откидывается назад; с её губ капает кровь Хлои. — Так будет каждый раз, когда ты вздумаешь лечь под кого-то, кроме меня, — она стискивает пальцами её шею, и по вискам Хлои катятся слезы, неприятной влагой запутываясь в волосах; она не уверена, только ли от удушья, или она снова плачет из-за Надин, как в ту последнюю ночь в Хоспете. — Ты принадлежишь мне. Все, что с Рикой, с Асавом, все, что с кем-то другим сейчас и потом — это неважно. Все это не имеет значения. Ты моя. И умрешь моей, если это потребуется. В голове Хлои судорожно бьется пульсом одно слово: кросс, кросс, кросс; но она только молча открывает рот в безуспешной попытке вдохнуть, и сквозь муть в глазах достаточно четко может разглядеть только нависшую над ней Надин — её искаженное яростью и возбуждением лицо, красивое даже сейчас, темные — наконец-то темные — глаза, взмокшие от пота кудри, капли влаги, стекающие по её шее, тускло блестящие в свете так и не выключенного света в кухне. Хлоя думает, что ей, можно считать, очень повезет, если это — последнее, что она увидит в своей жизни. Достойное завершение долгого и тернистого пути вора в этом мире. — Говори! — рычит Надин, сильнее толкаясь бедрами, почти до боли втискиваясь промежностью в её клитор. — Говори, что должна, иначе я не сдержусь и задушу тебя! Каким-то шестым чувством Хлоя знает, что наемница имеет в виду не признание, что она её собственность, и не мольбы о пощаде — она просит её произнести стоп-слово; точно также Хлоя знает и то, что не станет говорить его. Потому что Надин права, права во всем, с первого до последнего слова. Перед глазами собираются темно-бурые пятна, нестерпимое покалывание в руках и ногах уже почти не чувствуется от нехватки кислорода, потому что все, что осталось, уходит на сердце, мозг и ещё — львиная доля — к промежности; она знает, что умирает, что если Надин ещё немного надавит пальцами, то её гортань с хрустом сомнется в склизкую кровавую кашу, и Хлоя захлебнется в собственной крови прежде, чем сможет это понять. Но она также знает и то, что намеренно Надин её не убьет, как бы грозно ни кричала об этом — по крайней мере, сейчас не убьет. Поэтому её тело бесконтрольно дрожит и само подгоняет себя к оргазму, самому последнему и яркому ощущению в жизни. Надин отпускает её как раз перед тем, как Хлою накрывает наслаждением — а хлынувший в исстрадавшиеся легкие кислород, прокатившийся по всему телу, вдруг вызывает такую эйфорию, что воровка перестает понимать, где она находится. Все, что есть вокруг, чем является она сама — все обращается в прах и вновь восстает из пепла, как гребаный феникс. Между стонами Хлоя жадно забирает воздух ртом, захлебываясь им, содрогается от волн удовольствия, которые, кажется только усиливаются вместо того, чтобы сходить на нет, и торопится восстановить нормальное дыхание — но не успевает: Надин нависает над ней, упершись коленями по обе стороны её головы, закрывает ей нос ладонью и прижимается влажным клитором к её губам, настойчиво потираясь о щеки и подбородок, оставляя на них мокрые пятна смазки. Хлоя снова не может дышать, и теперь ей ещё надо постараться, чтобы Надин отпустила её; она послушно сосет её клитор, оглаживает языком, дразня чувствительную плоть, и из последних сил молится про себя, чтобы ей хватило того небольшого запаса кислорода, что она успела вдохнуть. Под закрытыми веками плавают похожие на сгустки крови пятна, но, как бы плохо ей ни было, Хлоя все равно тянется вниз и проникает в себя двумя пальцами, трет клитор подушечкой большого, чтобы поймать ещё один оргазм на грани смерти, прежде, чем действительно сможет задохнуться. Надин кончает, выгибаясь над ней всем телом, но не отпускает её нос до тех пор, пока Хлоя не начинает сама дрожать от подступающего удовольствия; а, когда все же отпускает, то спешно двигается так, чтобы видеть лицо воровки, и насколько она может справиться с восстановлением дыхания самостоятельно. Хлою трясет, наверное, уже не только наслаждением, потому что Надин обхватывает её лицо ладонями, гладит и встревоженно шепчет: — Все, все, уже все. Успокойся. Дыши глубже, давай, — она переворачивается, устраиваясь под боком Хлои, укладывает её спиной на свою грудь, помогая устроить голову так, чтобы воровке нужно было как можно меньше напрягать шею, и, лишь когда ритм дыхания приходит в норму, решается снова заговорить. — Хлоя, я… — Только не говори опять про потерянную голову, я этого не переживу, — хрипит Хлоя, чуть поворачивая лицо к ней и старательно изображая самую лучшую улыбку, что была в её арсенале. Надин закрывает рот — видимо, именно это она и собиралась сказать, — и только легко гладит её пальцами по плечу, не приближаясь к шее. Хлоя едва ли может пошевелить хотя бы одной конечностью, но все же поднимается с кровати и, пошатываясь, уходит в ванную. В криво висящем на щербатой стене зеркале отражается удручающая картина — у неё все лицо красное и опухшее от слез, под глазами залегли тени, а на правой скуле под кожей вылезла ветка синей вены — наверное, от кислородного голодания, — но Хлою не интересует все это, она смотрит на свое горло. Красные отпечатки пальцев Надин лежат точно над линией её излюбленного ожерелья, как ошейник — это и есть ошейник, напоминает себе Хлоя, — и через пару часов, когда она придет на базу Асава, чтобы посидеть немного над мнимой расшифровкой символов с рукояти трезубца, а потом отправиться в Колхапур с ним и Рикой, они станут неприятного сине-лилового оттенка. На следующий день почернеют. Их невозможно будет скрыть под украшениями; Хлоя думает про дупатту или шарф, но сразу отгоняет эту мысль, потому что это будет выглядеть ещё более странно, и неминуемо вызовет вопросы. Она решает, что не будет скрывать свой знак принадлежности Надин, и даже уже знает, как сможет объяснить его появление — что на неё напали грабители. Конечно, она их всех убила. Нет, трупы не спрятала, да ей и не надо — все равно сейчас идет война. Надин терпеливо ждет её в постели, и нежно притягивает к себе, позволяя уткнуться носом в грудь, когда Хлоя все-таки возвращается; воровка вдыхает её запах и сглатывает непрошеные слезы. Поразительно, но она уже скучает по ней.