Потерянное наследие

В предрассветных сумерках не очень хорошо видно, куда именно надо рулить — несмотря на то, что Гадаг находился достаточно далеко от нынешней линии фронта, и мог бы не опасаться воздушных атак, тем не менее, уличное освещение в нем вырубали сразу, как только солнце окончательно заходило за горизонт, и не включали до раннего утра, когда свет нужен был всего на час, — но Хлоя все же не сбавляет ход. Раздолбанный старенький Додж времен войны во Вьетнаме, который она сейчас ведет, как и военную форму, пригнала Надин после встречи со вторым своим посредником, который уверил её, что именно этой единицы техники в парке Асава не хватятся до самого утра; путь от Хоспета им пришлось проделать на разных машинах, и Хлоя то и дело нервно вертелась на своем сиденье, проверяя, не исчез ли свет фар, идущий прямо за ней. Ей никак не удавалось подавить растущее в груди тревожное чувство, и, если бы Хлоя верила в то, что может действительно привязаться к человеку, — влюбиться, если угодно, — она бы подумала, что скучает по Надин, что уже само по себе глупо, ведь наемница была от неё в какой-то паре метров. Но воровка цинично отгоняла от себя любую мысль о чувствах сложнее, чем жажда удовольствия, поэтому объясняла свою тревогу не до конца отошедшей слабостью от их последнего секса и предстоящей операцией. Они приехали в Гадаг глубокой ночью — путь из Хоспета занял всего два с половиной часа, хотя Хлоя справилась бы с дорогой быстрее, будь Надин на соседнем сиденье, а не в соседней машине. Им как раз хватило времени спрятать свой джип среди неприметных старых домов, аренду одного из которых они выторговали у моложавой индианки за пару минут, посулив ей щедрую оплату, повторить ещё раз весь план по шагам, и к раннему утру появится на накатанной дороге, ведущей к базе Асава, в глубине которой был спрятан нужный им артефакт, со своей легендой о захваченном солдате правительственных войск. План казался кристально ясным, и смущало только то, что они до сих пор не знали, где находится Рика Раджа — второй посредник Надин также не принес никаких сведений об этом. Если Рика окажется на этой базе, если она хотя бы краем глаза увидит Надин — она сможет её узнать, и тогда весь план окажется под угрозой, вплоть до того, что их могут убить за пару шагов до комнаты с трезубцем. Хлоя надеется, что этого не случится. Она тормозит у последнего поворота, чтобы защелкнуть на запястьях Надин массивные наручники и натянуть ей на глаза черную непроницаемую ткань, и ещё раз разворачивает на коленях карту здания с отмеченными маркером точками. Линии стен, вентиляционных шахт и просветы выходов и без того отпечатались в её памяти черным по белому, но осторожность никогда не помешает. На Хлое сейчас — уже приевшийся взгляду зеленый камуфляж солдат Асава, немного великоватый ей, но зато надежно скрывающий от посторонних глаз миниатюрную Беретту и пару дымовых гранат, что лежат в потайной поясной сумке, — на тот самый крайний случай, если удирать им придется через основной вход. Она дает по газам, вписывая машину в поворот, и слегка дрожит, подгоняя Додж точно к дверям базы, расположившейся в каком-то старом бомбоубежище на окраине Гадага, — на этот раз вовсе не потому, что за её спиной сидит Надин, лишенная возможности видеть и двигаться так, как привыкла, в странном сером обмундировании правительственного солдата, которое соблазнительно обтягивает мышцы её рук, грудь и рельефный живот... Хотя, может, и поэтому тоже; Хлоя слишком поздно ловит себя на том, что нервно облизывает губы и пялится на наемницу вместо того, чтобы приветственно кивнуть вышедшему ей навстречу конвою из двух человек. Она достаточно похожа на индианку, чтобы не вызывать вопросов, и сносно владеет каннада для того, чтобы без запинки переругиваться с конвоирами-индийцами внутри базы, пока ждет сопровождающего; они обсуждают положение в стране, скольких Асав потерял на той базе в Хоспете — воровка едва может удержаться от злорадной ухмылки, когда слышит внушительное двузначное число, и мельком кидает взгляд на ни на что не реагирующую Надин, — но за все десять минут их разговора ни разу не упоминают трезубец. Хлоя не знает, специально ли они шифруются, или действительно не знают, насколько важная вещь хранится в этих стенах, да её это и не особо волнует — главное, что об этом знает она и её напарница. Пришедший позже солдат — сержант, судя по погонам, — явно не понимает их говора и раздраженно хмурится, а индийцы, в свою очередь, на дико ломанном английском пытаются ему объяснить, кто она такая, — попытки весьма жалки, поэтому Хлоя предпочитает представиться сама, свернуть диалог и толкнуть закованную в наручники Надин в открытую солдатом дверь. Наемница отлично играет свою роль напуганного и обозленного солдата правительства, периодически дергает руками для профилактики и пытается споткнуться, неровно перебирая ногами, но не задерживает их движение так, как это наверняка делал бы реальный военнопленный. Путь до карцеров достаточно долгий и скучный — так, по крайней мере, решает их сопровождающий, который, внимательно осмотрев Надин с ног до головы, замечает на её плече скрещенные мечи и трех львов над такой же, как у него, нашивкой из трех полос: — Она из Южных войск? И в ранге старшины? — судя по его тону, положение того неизвестного, с плеча которого наемнице достался её костюм, солдата очень задевало. — Не знал, что наемники могут добраться так высоко. — Легла под кого надо, делов-то, — пожимает плечами Хлоя, не сбавляя шаг. — Да уж, знакомая история. Баба нашего командира третью неделю только на этом и держится. — Ты про ту, у которой шрам через всю рожу? — воровке ничего не стоит говорить на упрощенном английском, она умеет подстраиваться почти под любую языковую среду. Про кого речь, она тоже поняла сразу, — об особой примете Рики Надин рассказала ей перед тем, как они покинули Хоспет, чтобы Хлоя могла опознать её на внешность хотя бы приблизительно. — Ага. Раньше она с какой-то другой бабой носилась по стране, не мешая командиру, но та исчезла недавно, а эта теперь везде таскается за Асавом. — Вот как? Может, ты знаешь, где она теперь? Солдат притормаживает и, оглянувшись на неё, смеряет таким подозрительным взглядом, что Хлоя мысленно бьет себя по лбу — могла бы и подождать с такими вопросами — потом толкает ближайшую к нему дверь и кивает за неё: — Сюда. Воровка тормозит прямо на пороге — месторасположение комнаты не совпадает с тем, которое она запомнила, да и по обстановке совсем не похоже на камеру одиночного заключения — тут только голые стены и стоящие у противоположной стены стул и табурет, а ещё на бетоне отчетливо видны следы крови. — Минутку… — глухому возмущению Хлои нет предела, когда она смотрит на сопровождающего. — Это не карцер. — Асав велел допросить её сразу. — У меня приказ — запереть её в камере. — Приказ изменился. Это совершенно не вписывается в их план — Хлоя чертыхается про себя, ведь она так и знала, что что-нибудь, да пойдет не так, — и тянет на себя настороженно замершую Надин, когда видит, как солдат протягивает к ней руку, намереваясь, видимо, увести её к стулу и начать допрос. В голову не приходит ничего лучше, чем попытаться взять наглостью и отвоевать допрос в свои руки, поэтому воровка упрямо поднимает голову: — Эй, я не собираюсь отдавать тебе такую добычу. Она моя! — Не тебе решать, детка. — Это ещё почему? Внезапно Надин дергается под её рукой в сторону солдата — она, конечно, не видит его, но слышит, откуда раздается голос, поэтому безошибочно угадывает направление, — и выплевывает в воздух: — Je vais te niquer ta gueule! (*Я тебе рожу расхерачу!) Хлоя и солдат смотрят на неё с одинаковым выражением недоумения на лице — наемница снова рвется в сторону с криком: — Bâtard! (*Ублюдок!) — и только благодаря опыту не такого уж давнего пребывания во Франции полтора года назад Хлоя может прикрикнуть на неё: — Tais-toi! (*Заткнись!) — Черт, она что, не говорит на английском? — разочарованно интересуется солдат, и вот теперь Хлоя понимает, в чем дело; она вскидывает на него злой взгляд и рычит: — Вот именно. Меня с родной базы переправили только ради неё, так что иди-ка ты нахер со своими претензиями. Кажется, сопровождающего ситуация бесит все больше и больше, и он с трудом сдерживает себя: — У нас есть дознаватели, ты можешь поприсутствовать только как переводчик. — Твою мать, парень, я сейчас повезу её на другую базу. — Ладно. Как хочешь, можешь сама её допросить, — на удивление быстро успокаивается солдат. — Главное, Асаву нужна информация как можно скорее. Уверена, что справишься с этим? — Уж получше тебя, — фыркает Хлоя, надеясь, что не перегибает палку. Она резко срывает повязку с глаз Надин, так, что на её коже остаются несколько красных полос, и сажает наемницу на стул, демонстративно закатывая рукава камуфляжа перед её носом. Сопровождающий торопливо кидает перед тем, как выйти за дверь: — Ладно, жди здесь. Воровка делает пару шагов в ту же сторону, провожает взглядом спину солдата до тех пор, пока он не скрывается за поворотом в противоположном конце коридора, немного не дойдя до вооруженного до зубов патруля из пяти человек — откуда тут патруль? — и только потом захлопывает дверь и поворачивается к Надин: — Как ты узнала? — Асав на людях экономит, в отличие от меня. Мои обязательно знали по три языка, эти едва ли знают один. — Но… Французский? В ЮАР ведь не говорят на нем. — Да, зато в Западной Африке говорят, а этим недоумкам должно хватить знаний истории, чтобы соотнести мою внешность и карту мира, — презрительно усмехается наемница, но уже через секунду выражение её лица становится непроницаемо-серьезным. — Хлоя, нам нужно менять план, срочно. Воровка согласно кивает. Она знала, что не просто так просматривает карту раз за разом, чтобы ничего не забыть — теперь чертеж здания стоял перед её глазами так же ясно, как если бы был начерчен прямо на бетонной стене; Хлоя мысленно проводит алым пунктиром тот путь, что они прошли от входа, поворот за поворотом, и делится своими соображениями с Надин: — Судя по планам убежища, комнаты для допросов находятся через стену от карцеров, но по прямой к комнате, где лежит трезубец. Вот почему там стоит громила и ещё четыре человека с дробовиками и автоматами, — даже с учетом охраны, Хлоя не может отделаться от назойливого чувства, что слишком уж все просто и театрально. — Тут за километр ловушкой несет. — Мы уже здесь, Хлоя, значит, и ловушка почти сработала, — качает головой Надин. — Единственный шанс — схватить приманку и успеть выскользнуть до того, как нас сцапают. Хлоя не может не признать её правоты — в конце концов, с некоторыми поправками, сложившаяся ситуация была похожа на один из вариантов их плана, тот, который почти не оставлял времени на побег, — то есть, такой исход они тоже предполагали. Пока причин для паники нет. — Хорошо. Отключение камер уже бессмысленно, в остальном действуем так же — я расчищаю путь вперед и угоняю тачку, ты берешь артефакт и прикрываешь. Надин согласно склоняет голову одновременно с звуком открывшейся двери; Хлоя поворачивается и видит все того же солдата, который молча зовет её следовать за ним. Они долго идут по коридорам, — судя по тому, что запомнила воровка, до каких-то складов, — и в итоге оказываются в большой комнате, стены которой сплошь заставлены ящиками. — Прямо и до конца, у дальнего угла. Можешь не торопиться, — кидает ей солдат прежде, чем запереть дверь — запереть на железный засов, и это плохо, очень плохо. — Позовешь, когда будешь готова. Пару секунд Хлоя смотрит на проржавевшую клепку двери в полной тишине, потом касается пальцем спрятанного в ухе передатчика, куда более маленького и незаметного, нежели тот, что был у неё в Хампи, и шепчет: — Надин, слышишь меня? — Да, — наемница тоже говорит тихо — возможно, опасается, что неподалеку кто-то есть, — но Хлоя различает её слова. — Где ты сейчас? — Это оружейная, — делится наблюдением воровка, пока идет в указанном направлении; дойдя до конца, она видит целый набор пыточных инструментов, от ножей до щипцов, разложенных в беспорядке по коробкам. — Если я выйду с пустыми руками, начнутся вопросы, но… Может, сказать, что я и кулаками обойдусь? — Вряд ли тебе поверят, — голос Надин ненадолго пропадает из эфира, но появляется спустя какое-то время, и теперь он встревоженный и отдается в ухе воровки пульсирующим страхом. — Какой у тебя выбор? — Ну, тут ножи, щипцы, кастеты, целый ворох гвоздей и спиц, пилы… Черт, — Хлоя вздрагивает, невольно рисуя себе всё это на коже наемницы, и старательно отгоняет от себя возникшую картинку, потому что от неё начинает подташнивать. — Мне даже смотреть на это неприятно. — Бери кастет и нож, — советует Надин. — Этого хватит, чтобы исключить любые подозрения, но это не сможет вывести меня из строя настолько, чтобы я вообще не соображала, что делаю. — Нож? Уж не думаешь ли ты?.. — Тебе не придется меня резать, успокойся. Он нужен только для отвода глаз, и для количества — выйдешь с одним кастетом, и тоже не оберешься вопросов. — Ладно, — вздыхает Хлоя. — А что у тебя? Можешь сказать что-то про комнату допросов, чего я могла не заметить? — Как минимум, в двери — Газелл, значит, могут наблюдать, но прослушки вроде бы нет, хоть это радует, — голос Надин сквозь помехи кажется спокойным — хотя Хлоя наверняка знает, что ей тоже не по себе. — Хлоя. Тебе придется играть роль дознавателя достаточно убедительно. — Я не знаю, смогу ли, это совершенно не моя специализация… — Зато я знаю, сможешь. Не сдерживайся — у меня подготовка лучше, чем у американских котиков, по пыткам в том числе, — но и особо тоже не увлекайся. — Ладно, я постараюсь. Выбрав большой изогнутый нож — если чуть повернуть его лезвие к свету, можно заметить въевшуюся в металл красную патину крови; Хлоя никогда не считала себя неженкой, она повидала достаточно смертей, но при взгляде на этот нож её передергивает, поэтому она поспешно опускает его вниз, убирая из поля зрения, — и кастет с гладкими кольцами, воровка возвращается к двери и колотит по ней кулаком: — Эй, там! Сопровождающий открывает ей сразу, и на мгновение у Хлои холодеет в затылке — вдруг он услышал их разговор, вдруг понял, что они совсем не те, за кого себя выдают, и в коридоре за углом её уже ждет целая армия, а Надин свернули шею пару секунд назад? Но она не дает эмоциям прорваться наружу, и обнаруживает, что все опасения были напрасны; на пару с солдатом она возвращается в комнату для допросов, успев кинуть незаметный взгляд в дальний конец коридора, чтобы понять, правильно ли она оценила количество противников, охраняющих проход к трезубцу, и скольких сможет взять на себя прежде, чем уйдет по направлению к автомобильному парку. Солдат закрывает дверь и прислоняется спиной к стене, явно демонстрируя, что не собирается уходить. Хлоя вопросительно выгибает брови: — Мне подождать, пока ты выйдешь? — Я тут на случай, если тебе помощь понадобится. — Ну, как хочешь, — как можно более равнодушно пожимает плечами Хлоя, пряча вспыхнувшую в глазах ярость, — ничего страшного, если этому солдату она сломает шею первым. Воровка подходит вплотную к Надин и, склонившись над ней, упирается руками в бетонную стену; она старательно придает голосу угрожающее звучание: — Je ne sais pas de quoi d’autre on peut parler. (*Я не знаю, о чем мы можем говорить.) — A toi de choisir, mais ne dépassionne pas le débat. On peut discuter la météo. Ou bien de ce que ton harnais de guerre est très séduisant. Ton cul est pas mal en tout cas mais maintenant j’aurais beaucoup donné pour briser les menottes et le toucher. (*О чем угодно, главное, не теряй экспрессии. Можем поговорить о погоде. Или, например, о том, как соблазнительно на тебе смотрится эта форма. Твоя задница и так ничего, но сейчас я бы многое отдала, чтобы снять чертовы наручники и дотянуться до неё.) — Надин подстраивается под тон её голоса, но не может удержаться от ухмылки; впрочем, со стороны это наверняка может выглядеть так, будто она специально храбрится и задирается. — Il est temps de me frapper. (*Самое время меня ударить.) Хлоя не заставляет просить себя дважды; её раскрытая ладонь с оглушающим шлепком проходится по лицу Надин, так, что её немного дергает в сторону, но во взгляде, который наемница поднимает спустя секунду, она видит раздражение. — Pas impréssionnant, ma belle. Ni pour moi, ni pour notre spéctateur. Plus fort! (*Не впечатляет, красавица, ни меня, ни нашего зрителя. Сильнее!) Следующей пощечиной, куда более сильной, Надин чуть не скидывает со стула; и вспыхнувший в её глазах огонь подсказывает Хлое, что вот теперь наемница довольна её ролью: — C'est bon! (*Хорошо!) — Что она говорит? — интересуется наблюдающий за этим представлением солдат. — Пока только матом меня кроет. Ничего, это можно поправить, — Хлоя подходит к нему, забирает гладкий кастет — нож она на всякий случай оставила при себе, — и неторопливо просовывает пальцы в отверстия, разминает суставы, чтобы не повредить руку; конечно, она не намерена выбивать Надин зубы, но понимает, что им придется пустить немного крови, чтобы все выглядело вполне натурально. Первый удар приходится вскользь по скуле, слишком легкий и осторожный, чтобы даже причинить боль, и Надин снова недовольно хмурится: — Très gentil de ta part de prendre soin de moi mais il ne partira pas tant qu’il ne voit pas mon sang couler. Alors sois sympa et frappe-moi dur. (*Очень мило, что ты меня бережешь, но он не уйдет, пока не увидит мою кровь. Так что будь добра, бей сильнее.) — En es-tu sûre? (*Ты в этом уверена?) — Tu me fais répéter, ma belle. N’exerce pas ma patience. (*Заставляешь меня повторяться, красавица. Не испытывай мое терпение.) Хлоя отступает на шаг, прежде, чем размахнуться; она все так же направляет силу удара не на лицо наемницы, а мимо, но развивает такую скорость, что, когда удар задевает её, Надин все-таки падает на пол, хрипит и отплевывается кровью. Хлое приходится подтянуть её за шиворот, чтобы он смогла снова сесть; выпрямившись, наемница трогает языком разбитую губу, собирая ярко-красные капли, и соблазняюще оскаливается — на самом деле, Хлоя не уверена, что такое её поведение не вызовет подозрений, но ничего не может поделать с собой, когда ведется на этот оскал, подаваясь вперед всем телом. Она может чувствовать, как под формой напрягаются соски, и благодарит всех мыслимых и немыслимых богов за то, что ткань камуфляжа достаточно жесткая, чтобы не проминаться. Иначе её реакцию было бы видно невооруженным взглядом. — Le rôle de l’enquêteur te va aussi bien que ton harnais de guerre. JJe vais te niquer si violent que tu vas oublier ta mère et pourquoi elle t’a faite venir au monde aussitôt qu’on se sort de ce trou (*Роль дознавателя идет тебе так же хорошо, как эта форма. Клянусь, как только мы выберемся из этой дыры, я так тебя оттрахаю, что ты собственную мать забудешь, и зачем она вообще на свет тебя родила), — в севшем голосе наемницы слишком хорошо слышна угроза, и для стороннего слушателя она должна звучать так, будто Надин угрожает ей скорой смертельной расправой, медленной и мучительной. В принципе, это почти правда. — Arrête! J'peux pas cogiter quand tu dis des choses si séduisantes. (*Прекрати, я не могу думать, когда ты говоришь такие возбуждающие вещи.) — Une petite vengeance pour ce jour à Hosapete, ma belle. (*Моя маленькая месть за тот день в Хоспете, красавица.) На краю зрения Хлои вдруг образуется какое-то движение: заслышавший знакомое звучание солдат, до того только смотревший на них, отталкивается от стены и делает шаг вперед: — Мне показалось, или она сказала про Хоспет? — Нет, не показалось. — И что же? — Хвастается, скольких убила. — Вот тварь, там ведь служил мой друг! — солдат делает ещё шаг и заносит руку, явно метя по лицу Надин, но так и замирает, наткнувшись на взбешенный взгляд воровки. — Эй, а ну назад, — Хлоя угрожающе поднимает зажатый в пальцах окровавленный кастет. — А то и тебе прилетит, мало не покажется. Я уже говорила, что она моя. Наверное, в её глазах и правда черным по белому написано что-то такое, чего стоит опасаться, потому что возражений не следует, хоть и возвращается солдат на свое место с явной неохотой. Повернувшись к Надин, воровка на мгновение теряется и не знает, что делать дальше. Ударить её ещё хотя бы раз она не сможет — Хлоя чувствует, что ей просто не хватит духу, не столько потому, что устала, а потому что в сознание уже закрался едва контролируемый страх; потому что каждый раз, когда наемница поднимает голову после очередного удара, её зрачки темнеют не от похоти — не только от неё, во всяком случае, как Надин старательно пытается убедить в этом Хлою. Идея приходит неожиданно, как раз в тот момент, когда наемница, в очередной раз проскальзывая языком по губам, делает это настолько медленно, будто издевается над выдержкой Хлои. Одной рукой воровка сгребает в кулак выбившиеся из хвоста кудри Надин и дергает так, что её голова резко откидывается назад, а из горла вырывается болезненный крик, а другой срывает плохо пришитые к планке камуфляжной рубашки пуговицы и забирается ладонью под обтягивающую серую майку. Хлоя нависает прямо над ней, как хищная птица, и крутит между пальцев твердый сосок, заставляя наемницу кричать без остановки; она оставляет его только через минуту, когда голос Надин садится до хрипа, и, проскользнув ладонью по мокрому от пота животу, забирается под ремень форменных штанов. Она входит в неё сразу тремя пальцами, с силой вбивается внутрь и не дает привыкнуть, чтобы наемнице было легче изобразить боль на лице и страдальчески закусить и без того истекающую кровью нижнюю губу. Надин старательно делает вид, что сопротивляется — рычит что-то нечленораздельное, поводит бедрами, словно пытается уйти от руки Хлои, но в результате сильнее насаживается на её пальцы, стискивает внутренними мышцами и протяжно стонет от пробегающего по телу удовольствия. Хлоя только краем уха слышит, как солдат нервно сглатывает и, промямлив что-то про срочно возникшие дела, ретируется из комнаты, слишком громко хлопнув дверью; она даже не смотрит в ту сторону, потому что то, как Надин выгибается под ней — зрелище куда более захватывающее. Наемница тоже не отрывает от неё глаз, и они черные, как всегда, и распахнуты так широко, что видно выступивший сверху и снизу белок; в них — горячая страсть, немного боли и ещё какое-то чувство, что-то опасное на грани угрозы, но Хлоя не обращает на это внимания, потому что не может отвести взгляда от рта наемницы. Разбитая губа немного кровит, и красноватая струйка смешанной со слюной крови сползает по выгнутой шее ей под воротник, исчезая между грудей, — Хлое не хочется это признавать, но кровь на коже Надин смотрится поразительно хорошо. Оглянувшись, чтобы убедиться, что в комнате никого нет, а дверь закрыта, Хлоя касается губами уха Надин и шепчет, намеренно возвращаясь к английскому: — Ты уже такая мокрая внутри. Неужели настолько возбуждаешься от боли? Ответом ей служит волна крупной дрожи, сотрясшая все тело Надин, и такой же сорванный шепот: — Ты же знаешь, что нет — это ты заводишь меня до одурения, даже когда лупишь по лицу, — она зажмуривается и вскрикивает, когда пальцы Хлои настойчиво давят на чувствительную точку внутри, и продолжает явно через силу. — Знаешь, вообще-то, я не прощаю такого — последний поднявший на меня руку человек погиб в огне и дыму… А с тобой это как будто даже в удовольствие. Хлоя отстраняется, чтобы понять, всерьез ли это говорит Надин, но отвлекается, когда та широко открывает рот, высовывает язык и поводит им по воздуху вверх-вниз, роняя несколько капель слюны. Не надо быть человеком великого ума, чтобы понять, что за движения она имитирует; Хлоя почти вживую может почувствовать, как этот язык точно так же проскальзывает по её напрягшемуся клитору, вылизывает судорожно сжимающийся вход и проникает так глубоко во влагалище, что достает до сладко подрагивающего кольца мышц. Словно прочтя её мысли, Надин снова встречается с ней взглядом и низко стонет: — Как бы я хотела взять тебя языком прямо сейчас, все на свете отдала бы за одну такую возможность. У Хлои, кажется, даже кончики ушей краснеют: — Ты специально это делаешь? — Нет. Я правда не могу сдержаться, когда ты рядом. Я хочу тебя так, что у меня колени дрожат, — хрипит наемница, подаваясь навстречу её руке, и Хлоя чувствует пальцами, как её влагалище дрожит от подступающего оргазма; каждый раз от этого бросает её в жар, словно такое с ними впервые. — Только… Только не останавливайся, пожалуйста, дай мне кончить, иначе я вообще не буду соображать… О, Хлоя! Воровка послушно ускоряет движения пальцев — Надин захлебывается криками и выгибается всем телом, отдаваясь своему оргазму, всего несколько секунд спустя; её губы так соблазнительно открываются при этом, что Хлоя едва удерживает себя на месте, не позволяет себе поцеловать её и сглотнуть эти сладкие стоны. Потому что в затылке у неё свербит неприятным ощущением, как будто за ними наблюдают. Как бы быстро Надин ни умела восстанавливать силы после оргазма, хоть несколько минут отдыха ей нужны, и Хлоя точно знает, как можно их выгадать, не вызывая подозрений. Она с ухмылкой вытаскивает руку из-под ремня Надин — с пальцев падает несколько капель прозрачной смазки, пачкая темно-серый камуфляж, — и прижимает её ко рту наемницы: — Вылижи их начисто, чтобы ни капли не осталось, — шепчет воровка на грани слышимости, но Надин правильно её понимает; пару раз лизнув пальцы Хлои по всей длине широкими движениями языка, она обнимает их губами и втягивает глубоко в рот, прикрывая глаза. У Хлои розовеют скулы, пока она наблюдает за тем, как старательно наемница сосет её пальцы; будь она мужчиной и имей член, она заставляла бы Надин заниматься этим ночи напролет, настолько возбуждающим было это зрелище. Наемница вновь открывает темные глаза только через пару минут, задерживает на ней взгляд и стонет так, словно готова кончить второй раз, но Хлоя знает, что это значит; она наклоняется и незаметным движением проворачивает ключ в манжетах её наручников. Даже если за ними наблюдают солдаты — хоть воровка и не уверена на все сто процентов — сейчас они смотрят только на то, как её мокрые пальцы исчезают между губ Надин, и явно неспособны заметить её освободившиеся запястья. — Даю тебе минуту здесь, и ещё пять на то, чтобы расправится с охраной и достать трезубец. Буду ждать на юго-восточном выходе через шесть минут, через семь минут и сорок пять секунд — на южном, если по истечению этого времени не появишься, на десятой минуте я закину дымовые бомбы со стороны главного входа, и на двенадцатой вернусь в здание. — Тогда до встречи через шесть минут, — облизнув её пальцы в последний раз, кивает Надин, и теперь в её глазах нет ни капли той дымки, что была всего несколько секунд назад; теперь она — воплощенная машина смерти, и Хлоя вздрагивает, искренне не завидуя тем, кто встанет у неё на пути. Воровка понимает, что чутье её не обмануло, когда, открыв дверь, видит в коридоре двоих — все того же сопровождающего и ещё одного солдата, с автоматом за спиной, который, возможно, как раз из охраны артефакта; судя по одинаково натянувшим их штаны стоякам, они не отлипали от стекла с того самого момента, как сопровождающий вышел из комнаты. Теперь в его взгляде нет ни намека на презрение к ней, как, впрочем, и на страх тоже, и это его самая большая ошибка — Хлоя зло ухмыляется про себя, обходя солдат по дуге к противоположной стене коридора и отвлекая внимание от двери. Тот, что с автоматом, восхищенно присвистывает, когда она останавливается рядом с ним: — Не знаю, зачем ты это делала, но это было лучшее, что я видел в своей жизни. — Потому что больше вам двоим ничего не суждено увидеть. — В смысле? Хлоя с улыбкой кивает за спину солдат, и те успевают обернуться точно так, чтобы Надин сломала шею их сопровождающему; пока второй пытается сообразить, что произошло, воровка успевает выхватить болтающийся на поясе нож и рубануть им ему по глотке. Она кидается в противоположную от наемницы сторону, с замирающим сердцем слыша автоматные очереди и приглушенные крики, безошибочно следует по коридорам и, на удивление, не встречает ни одного противника. Вскочить в один из джипов, взломать его приборную панель, вытащить пару проводов и пустить искру, что заводит двигатель, ей удается в считанные секунды; дав по газам, Хлоя сбивает пару неосторожно выскочивших прямо перед её носом солдат и выруливает к первой точке встречи на исходе трех минут. Но ни у западного, ни у южного выхода ей так и не удается дождаться Надин. Когда стрелка на её наручных часах отмеряет одиннадцать минут, воровка срывает чеку со второй гранаты и, закинув её в двери, проверяет магазин своей Беретты; она уже готова выскочить из машины, как вдруг замечает в клубах дыма движение. Спустя секунду из двери появляется Надин.