Магистры-падаваны и дарт-ученики

      Небольшой бетонный домик, выросший посреди огромной пустынной равнины, укрывал от завидного ливня три души. Две из них сидели в небольшом зале и весело пили что-то крепкое — дождь на планете Апатрос — всегда праздник. Но какой это был дождь! Ливень! Грозовые тучи щедро омывали грешную землю рудокопов. Синеватого оттенка жидкость в бокалах то и дело поблескивала в свету внезапных вспышек за окном.       Все окна для пущей безопасности были наглухо закрыты, обветшалые сиренево-бирюзовые занавески играли бликами в оранжевом свету горящей лампочки, за окном мерно стучал дождь, редко перебиваемый раскатами грома.       Но за светлой, залитой смехом и песнями комнатой прятался узкий коридорчик, ведущий жильцов во вторую часть дома. На серых стенах выделялись три двери, каждая из них приглашала зайти в комнату, скрываемую ею.       Сюда не проникал смех, не пробивались солнечные лучи или песни. Редко когда эти стены видели улыбки. И с первого взгляда можно было сказать, что здесь уже давно не было женской руки — краска на дверях облезла и теперь редкими пятнами напоминала о себе, у плинтусов ковром лежала пыль, а хрустальная, ажурная и некогда прекрасная люстра стала похожа на чёрную грозовую тучку. А ведь когда-то здесь было красиво! В этом доме жила счастливая молодая пара…       Из-за одной из дверей доносился детский плач. На пожмаканом одеяле сидел пяти-шестилетний мальчик и так горько плакал. Что могло случиться в столь счастливый для жителей Апатроса день? Ещё раз горько всхлипнув, мальчик поднял голову, взглянул за окно и светлым рукавом туники вытер пересекающие мордашку слёзы. — За что ты так ненавидишь меня? — почти шёпотом спросил мальчик неведомо кого, пустым взглядом прожигая стекло. Потом он закрыл глаза и запрокинул голову, вслушиваясь в пение дождя. — Кап. Кап-кап. Кап. Кап. Кап-кап-кап, — природа будто передавала ему зашифрованное послание, жаль, что мальчишке не дано его понять…       Он не спал всю ночь, думая над вчерашним разговором с отцом. Мужчина звал сына «Бейном», что означало «проклятье». Мальчишке иногда даже казалось, что Харст уже давным-давно забыл его настоящее имя. Проклятье? Хм. Пусть будет так. Быть может, без толку что-либо доказывать? Зачем пытаться быть не таким, какой есть? Что ж, хочешь проклятье, Харст? Ты его получишь. Не пропусти!       Под утро дождь закончился. Поднимаясь над горизонтом, солнце освещало мириады росинок-хрусталиков, те золотом поблескивали в озорных лучах, порождая миллионы солнечных зайчиков.       Дес свесил ноги с кровати и, подумав, вышел из комнаты. Проходя мимо до ситх знает чьих визгов напившегося, спящего на диване шахтёра, Дессел остановился. Он подошёл к отцу, и аквамариновые глаза мальчишки блеснули рубиново-янтарным сиянием.       На невысоком столике, рядом с пустым бокалом, лежал декорированный ножик с резьблённой рукоятью из джеспилита. Этот кровавый камень среди суеверных рудокопов считается талисманом удачи. Мальчик взял его в руки и усмехнулся, немного покрутив его в руках, Дес усмехнулся шире и… замахнулся на отца. Он и сам не знал, откуда у него столько ненависти. Он хотел отомстить. Сейчас! Руки резко опустились, и нож остановился в нанометрах от рубашки Харста. Мальчишка всхлипнул. — Н-не могу. Гадина ты эдакая! Ненавижу тебя! — рыдая крикнул Дес, но мужчина выпил слишком много, чтоб его заботило то, что его едва не убили, поэтому он так и остался крепко спать. Мальчик бросил оружие и выскочил из дома.       На улице всё оживало: слышалось пение не пойми откуда взявшихся здесь птиц, очищенная от всего грешного земля наряжалась в махровое зелёное платье, под ногами сновали муравьи. Сквозь слёзы Дес тихо усмехнулся — а шахтёр таки на диво удачлив.       Спустя несколько минут на крыльцо шатаясь вышел Харст. От него тянуло дешёвой выпивкой и табачным дымом, мальчишка отвернулся и уткнулся носом в рукав туники. Мужчина нетвёрдой поступью подошёл к мальчику и буквально свалился на пол. Каким-то чудом умудрившись сесть он обнял и прижал к себе сына. — Прости, Дес, — тихо прошептал он. — Прости, сынок…