***
Наконец, доставив племянника домой в целости и сохранности, Тоору стоял перед дверьми большого частного дома, похожего на традиционный — минка. Хотя парень думал, что такие остались только в качестве исторических памятников. Собравшись с силами, он пару раз постучал в дверь. Через минуту ее открыла женщина с черными, собранными в прическу волосами и неглубокими морщинками на лбу. Она медленно смерила посетителя строгим взглядом, и, невольно сглотнув, Ойкава понял, что Ами пошла в маму. — Здравствуйте, Ясуда-сан. Я учусь с Вашей дочерью в одной школе. Ее сегодня не было, поэтому я принес домашнее задание, — на удивление самому себе отрапортовал парень. Попробуй перед таким взглядом не выложить всю информацию. — Проходите, — сухо ответила женщина. В гэнкане она остановила волейболиста взмахом руки и показала на таби*. Ойкава снова удивился, не предполагая, что их все еще используют, но виду не подал. — Меня зовут Ойкава Тоору. Приятно познакомиться, Ясуда-сан. Ясуда-сан, вздернув подбородок, бросила пару дежурных фраз этикета и привела парня в гостиную, крикнув Ами. Пол здесь был устлан традиционными татами, а помещение разделено решетчатыми седзи, рисовая бумага которых мягко рассеивала пробивающийся снаружи свет. Тогда Тоору подумал, что не удивится, если здесь еще и токонама* есть. Будто бы в музее находится… — Ами, спустись! — снова крикнула женщина, и на втором этаже послышались шаги. Вдруг девушка показалась на лестнице, и Тоору усомнился в правильности речей лучшего друга. Всегда идеально прямые волосы Ясуды были заколоты на макушке, небрежно выбиваясь и падая на бледную кожу лица, что украшали красные, опухшие глаза и парочка синих кругов под ними. — Привет, Ами-чан! —возвестил Тоору, стараясь не выдать свое беспокойство. Он даже увидел, как нервно дернулся правый глаз брюнетки, а челюсть заходила ходуном. — Видимо, вы близко общаетесь, — вынесла вердикт Ясуда-сан на неосторожное «Ами-чан». Решив, что себя, а в особенности ненормального Ойкаву, который вздумал припереться в их дом, надо спасать, Ами пулей слетела вниз по лестнице, даже забыв про головную боль. — Нет, не близко. Он капитан волейбольного клуба, — как можно спокойнее ответила Ами на прожигающий дыры взгляд матери. — Вы принесли домашнее задание? Спасибо, Ойкава-сан. — Девушка выжидающе выставила руку, красноречиво вперив взгляд в парня. От такого радушного приема по спине Тоору побежали мурашки. Вы только посмотрите — она пытается его выгнать! Волейболист снисходительно улыбнулся, будто не заметив испепеляющего взгляда в свою сторону. — Там слишком много всего. Думаю, будет лучше, если я помогу донести. — Тоору улыбнулся и хлопнул ладонью по спортивной сумке. Максимум, что там лежало — потная форма и уж точно никаких тетрадей. Взгляд Ами теперь стал каким-то умоляющим, прямо как у Тобио-чана сегодня. — Хорошо, спасибо, Ойкава-кун, — наконец решила Ясуда-сан, а потом бросила строгий взгляд на дочь. — Только не долго.***
Как только дверь в комнату девушки закрылась, на волейболиста обрушилась гневная тирада: — Ты ненормальный, Ойкава?! Зачем пришел сюда, я же сказала не приближаться к моему дому! Хоть представляешь, что теперь будет! Нам повезло, что дома не было отца, а то бы… — довозмущаться театральным шепотом Ами не дали. Резко девушку стиснули в объятия и заткнули поцелуем. Хотя еще некоторое время она продолжала что-то недовольно мычать, но вскоре сдалась. Тогда Тоору улыбнулся в губы и углубил поцелуй. Наверное, ему никогда не надоест открывать все новые и новые грани в этой загадочной девушке. Именно сейчас он наконец понял, как скучал по ней весь день, каждую перемену ища в коридорах знакомое сердитое лицо, надеясь снова почувствовать ее так близко, как будто держит в руках какое-то химически опасное вещество, готовое взорваться в любую секунду и смести все на своем пути. Когда Ами все-таки смогла взять себя в руки, то немного отстранилась от парня опустив глаза вниз. Она сейчас такая жалкая, с опухшим лицом и красными от слез глазами. Как Тоору только не противно стоять рядом так близко? После вчерашнего вечера она плакала всю ночь не в силах успокоиться и овладеть собой, как было необходимо. К счастью, из-за этого с утра жутко разболелась голова, и мама, скрепя сердцем, оставила дочь дома. Тогда Ами хоть немного успокоилась, ибо Тоору — последний, кому она могла смотреть в глаза. Без лишних слов волейболист усадил девушку на кровать, обняв сзади за талию, и облокотился о стену. К его удивлению семья Ясуда спала все-таки не на футонах, как можно было предположить, исходя из общей концепции дома. Ойкава чувствовал, как дрожали ладошки Ами, сжимая его запястья. Она то и дело шмыгала носом, и парень был готов ждать, сколько нужно, чтобы начать, видимо, необходимый разговор. Пусть даже ее родители выломают дверь. Через несколько минут послышался тихий, слабый голос: — Нам нельзя быть вместе. Нужно прекратить… это. Тоору предполагал, что она скажет что-нибудь подобное, но почему-то его это ничуть не смутило. Может, потому что знал правду. — Ты так не думаешь. — Ты не слышишь меня?! — Ами резко подскочила, обхватив себя руками. В глазах застыли слезы. — Я сказала, что мы не можем быть вместе, это неправильно. — Тогда, что правильно? — парень странно усмехнулся и поднялся с кровати, засунув руки в карманы, однако, когда Ясуда хотела что-то ответить, перебил: — Как ты делишь вещи на правильные и неправильные? — Все, что я должна — это правильно. Остальное — ошибка. Тоору усмехнулся: — Единственное, что ты должна — это следовать своим чувствам! Забудь обо всем, что тебе говорили! — Парень вдруг взмахнул руками, и девушка нахмурилась. Только увидев, в каких условиях живет Ами, он все понял. Тут и психологом не нужно быть. — Все уже началось слишком неправильно, чтобы закончиться правильно! Не понимаешь, что сделала ошибку, как только начала жить по-настоящему? Он был прав, и Ами знала это. Знала, но продолжала сопротивляться: каждый шаг к нему — прочь от семьи, каждый шаг к семье — прочь от него. Долг и желание разрывали душу на части. Все чувства, что девушка старательно прятала поглубже все эти годы, вдруг вырвались наружу через стены, которые разрушил Тоору. Но она не могла забыть о запретах в сердце. Нужно было просто скорее закончить все, пока не стало слишком больно. Больнее, чем сейчас. — У меня есть жених. Ойкава неуверенно усмехнулся после непродолжительного молчания: — Думаешь, я поверю в это? — Придется, потому что это правда. В Корее у моего отца есть партнер по бизнесу, и чтобы объединить корпорации нужна гарантия, что дело не прогорит и потом будет продолжаться по наследству. Об этом они договорились еще пару лет назад, и я… я сказала, что согласна выйти замуж за сына партнера. По окончанию школы я уеду в Корею, чтобы поступить в университет, — Ясуда вздохнула, чтобы перевести дыхание и продолжила уже тише: — Можешь ненавидеть меня за то, что не сказала правду и за то, что скажу сейчас: это мой долг, и я выполню его. Все будет так, как должно быть. В комнате воцарилось молчание. Ами наблюдала за обреченным видом Тоору, который не мог вымолвить ни слова. Ей хотелось просто обнять его и забрать всю боль, что причинила, как это всегда делал он лишь одним своим видом. Но девушка лишь привычно расправила плечи, вздернув подбородок, собрала все крохи решимости, что остались в душе. Простояв так пару минут, волейболист просто направился к двери. Не хотя этого признавать, Ясуда до последнего ждала, что он обернется, скажет хоть что-нибудь — плохое или хорошее — неважно! Пусть только не оставит ее одну снова. Однако дверь хлопнула. С трудом сдерживая слезы, Ами скатилась вниз по стене. Пусть он уйдет. Пусть забудет о ней, как о страшном сне, и будет жить как прежде. Каждый раз вспоминая, как считала Ойкаву противным лицемером, девушка мысленно дает себе подзатыльник. И пусть он дурашливый и инфантильный, легкомысленный и безответственный, но именно такой светлый, теплый и живой Тоору навсегда поселился в глубине сердца, став единственным лучиком, согревающим ледяную душу. Но теперь все кончено. ____________________________________________________ *Чтобы не пачкать пол, в традиционных японских домах не носят обуви — только белые носки — таби. Токонама — стенная ниша, где аккуратный японец поместит самое красивое или ценное, что у него есть.