Fatality

Прыжок. Запрелый воздух спортзала вздымается вверх, подхватывая челку с мокрого лба. Ладонь с силой рассекает воздух. Удар. Звонко мяч врезается в паркет и укатывается к остальной паре десятков. Уже красная ладонь горит, а нога неприятно ноет, напоминая о сильном давлении. Парень не чувствует. За пару часов тренировки он привык к этой физической боли, что спасает от душевной. Еще удар. Волейболист приземляется на пол и немного морщится, чувствуя, как нога непроизвольно подгибается. Нужно бы остановится, только вот счет ударов и времени давно потерян. Скоро начнутся отборочные, а там будет его ненаглядный кохай, которому ни в коем случае нельзя проиграть. Ведь король все еще уверен, что единственный в своем роде, пусть и сбросил корону. Но он даже не подозревает, что не способен ни на что в одиночку, являясь жертвой собственного достоинства. Как и она… Мяч врезается в паркет с двойной силой. Снова она. Снова возвращаются мысли, от которых не спасают даже изнуряющие тренировки. Ведь раньше Тоору мог просто заниматься волейболом, чтобы забыть обо всех проблемах, но только не теперь. Невольно вспоминается редкая неуклюжая улыбка на бледных губах, строгий нахмуренный взгляд, от которого, скорее, хочется посмеяться и прижать ее к себе, нежели убежать, как делают остальные. Постоянное молчание, наполненное глубоким смыслом, и ироничные фразы, из-за которых хочется говорить с ней больше и больше. Такая многогранная и глубокая, она не похожа ни на кого вокруг и каждый раз заставляет тонуть в себе, уволакивая в бездонную пропасть темной души. И сопротивляться уже просто не хочется. — Тренер сказал Вам уходить, Ойкава-сан. Волейболист замирает и невольно усмехается, все еще не смотря в сторону девушки. Несколько дней она старательно избегала Тоору, после того, как спасла от смерти, а теперь спокойно разговаривает с ним. — Я еще не закончил. — Парень демонстративно бьет по мячу. Только без прыжка, ибо знает, что он сегодня может оказаться последним. А еще знает, что Ясуда как всегда права. — Вам придется закончить. Я ответственна за Ваше здоровье. Тоору забавляют эти перепады между ее образами, когда девушка то называет его на мерзкое «вы», то на робкое «ты». — Волнуешься? Всматриваясь в знакомую хитрую ухмылку, вспоминается сцена у аппарата с напитками, которую невольно хочется повторять вновь и вновь, ведь он был так близко, что было невозможно дышать. Даже сейчас мурашки волной пробегают по прямой спине, и брюнетке приходится сделать усилие, чтобы не измениться в лице. Ведь она уже давно решила, что, подарив Ойкаве жизнь в тот день, обрекла себя на вечные страдания, участником которых он становиться не должен. Ясуда всегда справлялась сама, даже сейчас. — Как врач волнуется о пациенте. — Тогда я никуда не пойду, — хмыкает капитан, показывая, как не понравился ему подобный ответ. Вдруг свет во всем зале резко гаснет. Теперь лишь тусклые блики заходящего солнца проникают сквозь окна под потолком, создавая полумрак. Удивленно Тоору обернулся ко входу, где все так же невозмутимо стояла Ясуда с рукой на выключателе. Только вот сейчас в ее глазах плясали еле заметные искорки, которые девушка старательно пыталась скрыть. — Вам придется закончить. Непроизвольно волейболист усмехнулся. Ему нравилось, когда принцесса начинала командовать, ставить на места плебеев вокруг. Только вот он… он Великий Король, способный стоять с ней на равных. И когда столкновение произойдет — исход не будет известен никому. Ведь такого вообще не должно было случиться. Ами пропустила тот момент, когда Тоору подошел достаточно близко, чтобы прижать ее к стене пропитанной потом футболкой. Минуты, секунды, мгновения перестали существовать. Лишь он так близко, что девушка тает, не в силах даже пошевелиться. Она продолжает всматриваться в такие желанные глаза, наполненные теплотой и светом, что крик разума просто заглушается. Это чувство убьет ее! Снесет все на своем пути, превратив внутренний мир в руины; и Ами сложит все осколки в глубине своего сердца, лишь бы не ранить его. Он — ее яд, что убивает медленно и жестоко. Еще глоток — и конец. Если бы раньше кто-то сказал Ойкаве, что он влюбится по уши в эту глыбу льда, которая даже лишнего движения не может сделать без особого на то замысла, парень бы от души посмеялся и ткнул пальцем в любую толпу девчонок. Бесконечно щебечущие и смеющиеся без всякого смысла, они такие одинаковые во всем своем многообразии. Но только не она. В Ами хочется утонуть, захлебнуться и навечно остаться в этом неизведанном внутреннем мире, но даже так, кажется, не познаешь всех закоулок ее бездонной души. Каждый из них сделает последний смертельный глоток, чтобы забыться друг в друге навсегда.

***

Ясуда медленно закрыла дверь, все еще стараясь разглядеть в небольшой щелочке темный силуэт Тоору на улице, как будто единственный лучик света в жизни. Наконец, она облокотилась о стену и тихо выдохнула, прикрыв глаза. Щеки все еще горели, а сердце стремилось вырваться из груди. Ами невольно дотронулась кончиками пальцев до губ, боясь спугнуть столь приятное ощущение. Перед глазами все еще мелькали картинки, как соприкоснулись их губы в сумраке спортзала, как Ойкава медлил, боясь, что сейчас она оттолкнет его. Как Ами боялась двинуться лишний раз, представляя, что все это лишь сладкий сон, который не в коем случае нельзя развеять. Поцелуй был таким мягким, чистым и нежным, что девушка невольно вздрогнула: тысячи мурашек пробежали по телу, будто невидимые иголочки. Ясуда все еще помнила, как Тоору провожал ее до дома, и при любом удобном или неудобном случае они снова целовались, словно теперь это стало жизненно необходимо. Словно яд превратился в наркотик. — Ами, это ты? Вздрогнув от голоса матери, Ами тут же пришла в себя. Не зря же попросила Ойкаву не подходить близко к дому, демонстративно промолчав на очевидный вопрос. — Да, мама, — голос получился сбивчивый, и девушка попыталась восстановить дыхание судорожно всматриваясь в зеркало, как бы румянец не был заметен. — Почему так поздно? — отец сердито посмотрел исподлобья, когда Ясуда вошла. Небольшая комната освещалась мягким светом из красивого абажура и не отличалась изобилием, здесь присутствовало лишь самое нужное в традиционном японском стиле, включая низкий столик окруженный футонами, где семья Ясуда ужинала. Ами постаралась придать лицу самое естественное выражение и немного наклонила голову в знак уважения. — Мне пришлось задержаться в волейбольном клубе: нужно было доделать отчеты. Еще пару секунд Ясуда-сан сверлил дочь взглядом, однако Ами они показались целой вечностью. Будто бы отец узнал все, что никак не должен был. Девушка искоса глянула на мать, но та ничем не могла помочь. — Надеюсь, такого больше не повторится. Можешь идти. — Мужчина отвернулся и снова принялся за немного остывший рамэн. Девушка медленно, насколько возможно, спокойно двинулась к лестнице, лишь бы уже сбежать отсюда. Однако в спину ей донесся мамин голос: — Ты не хочешь есть, Ами? Сейчас в животе Ами творилось все, что угодно, кроме голода. Вроде, это называют бабочками. — Не стоит так пренебрегать собой, — снова раздался строгий голос отца, когда Ясуда уже поднялась на первую ступеньку. — Ты же помнишь, что скоро приедет твой жених? В тот момент внутри все оборвалось. Ами до боли в пальцах сжала перила. — Помню, — почти прошептала она перед тем, как скрыться в своей комнате, чтобы на всю оставшуюся ночь зайтись в тихом и бессильном плаче.