Это не твоя вина

       Этим утром Майкрофт проснулся раньше и так резко, будто на него вылили ведро холодной воды. Серые тучи, выглядевшие так, словно весь Лондон с вечера курил трубку, наводили тоску на всех жителей Лондона. На всех, кроме Майкрофта, ему было глубоко безразлично, какой на сегодня прогноз погоды. За завтраком он решил, что оставит записку так рьяно начавшей его опекать девушке, а то она, чего доброго, начнет караулить его под дверью. Покончив с многочисленными деталями своего туалета, Майкрофт безжалостно выдрал из записной книжки листок и черными чернилами написал: «Спасибо». Прихватив зонт, он накинул на себя пальто и вышел из дома.        Неясные сновидения еще окутывали Лию своими струящимися шлейфами, когда Майкрофт прикреплял записку к дверному молотку. Этим утром постель казалась более мягкой, воздушной и уютной, чем обычно. Сквозь открытое окно, раздувая тюль, пробирался прохладный ветерок, несший в себе мельчайшие капли вчерашнего дождя. Ветерок гулял по комнате, играл страницами раскрытой книги, перебирал переведенные тексты и шелестел тонкими листами нот. Потом слегка коснулся лица спящей девушки, оставив на щеке едва осязаемый мокрый след. Вдруг что-то нарушило безмятежную дремоту Элмерс. Какая-то странная темная тень ворвалась в пелену светлых образов. Она странно дергалась и металась из стороны в сторону. Но девушка почему-то не боялась ее. Другое чувство завладело ею. Чувство загнанности, плена и ужасной обиды. Весь свет мигом отступил, схлынул, словно его смыло водой. Все вокруг потемнело. Даже легкий ветерок стал вдруг колючим, пробирающимся во все щелки. Все погрузилось в звенящее оцепенение. Лие хотелось выбраться отсюда, снова уйти в свет, убежать от этой всепоглощающей тени, несчастной и одинокой.        Внезапно что-то маленькое и светлое вслед за темнотой проникло в сновидение. Оно медленно подплыло к темной тени, коснулось на мгновение этой темноты и исчезло. Через несколько мгновений тьма начала стремительно расходиться, расползаться на нити, рваться, оставляя лишь маленькие обрывки, которые так же быстро рассасывались, и вскоре совсем исчезла…        Проснувшись, Лия обнаружила, что опаздывает на работу. Наспех собравшись, она пулей вылетела из дома. Пытаясь не обращать ни на что внимания, она шла по улице, направляясь к автобусной остановке. Но вдруг что-то заставило ее остановиться. Что-то, чего не должно было быть. Оно выбивалось из привычной картины. Девушка обернулась, не в силах пока что понять, что здесь не так. Еще минуту она стояла неподвижно, медленно озираясь. Наконец, она поняла, что являлось причиной ее внезапной остановки, — белый листок, прикрепленный к дверному молотку, не ее листок. Элайла подошла ближе. Вытащив записку, она бережно убрала ее в сумку, затем вынула клетчатую тетрадь, оторвала небольшой кусочек и написала красным фломастером: «Я очень рада, всего хорошего!». Улыбаясь, подоткнула обрывок на место предыдущего и отошла подальше, любуясь. Вспомнив, что она уже почти опоздала, Лия побежала в сторону остановки.        Возвращаясь вечером домой, Майкрофт снова заметил листок бумаги на своей двери. Резким движением высвободив его и прочитав, он закатил глаза. «Ну что за абсурд!» Записка отправилась к своей предшественнице, в корзину для бумаг. «Я не буду в этом участвовать!» Однако следующим утром коллекция Элайлы пополнилась. На этот раз в сумке лежал листочек бумаги с единственным словом: «Взаимно».        Через неделю у Лии появилось специальное место для записочек Майкрофта, которые он теперь оставлял на ровных квадратиках из специально купленного Антеей блока для записей. Элмерс хранила их в верхнем ящике стола справа, вынимая по одной каждый вечер из сумки. Пополнялась и корзина для бумаг. Как правило, Элайла изъяснялась полноценными предложениями, оставляя их на чем попало: на чеках из кофейни или из химчистки, на обрывках старых текстов, клетчатых листах и салфетках, в то время как Майкрофту обычно хватало одного сухого слова.        Майкрофт каждый раз, оставляя очередное послание, уверял себя, что в любой момент, когда ему надоест или девушка каким-либо образом перейдет черту, он прекратит это раз и навсегда. Но снова и снова получая дружелюбные ответы, он тихо усмехался. Это была не улыбка, а лишь «снисходительное покачивание головой», говорящее как бы: «Когда же это прекратиться?»