Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Андрей Жданов.       Катька меня поразила. Я смотрел, как оживает моя девочка и не верил своим глазам. Это было даже не то, что в ту неделю после передачи, пока Кира не отравила нам существование. Тогда она тоже светилась любовью, но все же в глазах нет-нет, да мелькал страх, как будто она все время опасалась, что потеряет меня. Как ее бабушка потеряла дедушку, а мама отца. Сейчас же, после разоблачения моей бывшей, с Катеньки, словно с зачехленной картины, прекрасной картины, допустим, «Рождение Венеры» Сандро Боттичелли, в одно касание сняли уродливое, прячущее само совершенство, покрывало. И миру явился шедевр. Здесь и сейчас, прямо на глазах возрождался мой нежный, трогательный и в то же время такой задорный, такой непредсказуемый цыпленок, и этому цыпленку хотелось не страдать, а быть счастливым. Окончательно и бесповоротно! Навсегда!       — Ирина Петровна, — Катя взяла за руку нашего Ангела хранителя, — можно вас на пару слов?       — Кать, я звоню в милицию, погоди.       — Это можно сделать потом. А у меня вопрос, который не может ждать ни секунды.       — Ну, хорошо. Давай свой вопрос.       Пока Кира умоляла отца уговорить гинеколога не звонить в милицию, Катя отвела Иришу в сторону, что-то шепнула ей на ухо и вопросительно-просительно заглянула в глаза. Мне даже интересно стало, что же такое важное спрашивает-просит жена с выражением «пожалуйста-препожалуйста».       — Конечно, еще неделю назад я тебе это сказала, но тогда ты, почему-то, не обратила на это никакого внимания.       — Спасибо, теть Ир! Огромное!       — Не за что, — и что-то шепнула жене на ухо. После чего та покраснела, как маков цвет, но покраснела с таким счастливым лицом, что просто удовольствие было лицезреть ее.       Катюша направилась ко мне, но ее перехватил Колька и стал в чем-то горячо убеждать. А она и не сопротивлялась, машинально кивала головой, поглощенная какой-то своей мыслью, и как мне показалось, совершенно не понимая, что от нее хочет Зорькин.       — Да, ты прав. Я согласна, Коленька. Звони Шестиковой, страна должна знать своих героев. И фотографии ей переправь. Все! И с накладным животом, и взбешенную. И мою запись тоже. А сейчас извини, мне нужно поговорить с Андреем. — Катя подошла ко мне, — Андрюша, мож­но те­бя? Мне нуж­но с то­бой кое-что об­су­дить.       — У те­бя что-то сроч­ное? — спросил я.       — Да! — Катенька потянула меня в президентский кабинет.       — А раз­го­вор не по­тер­пит нем­но­го? Я толь­ко хочу закончить Со…       — Нет, Андрей, не по­тер­пит! — счастливо рассмеялась жена утаскивая меня из конференц-зала и запирая за нами двери. — Тебе не кажется, что это déjà vu, что этот разговор уже был, только тогда ты тянул меня в кабинет, а потом в кладовку? А я сопротивлялась, говорила, что ты сошел с ума, что на ра­боте на­до ра­ботать, а не глу­пос­тя­ми за­нимать­ся, и мы поссорились. — Катя стрелой метнулась к двери в приемную и ее заперла тоже. — С этого момента мы и стали забывать, какое это счастье — быть вместе. С этого момента мы больше не жили, как муж и жена. С этого момента ничего, кроме мук, я не могла предложить тебе, несмотря на всю мою любовь. Не смотря на то, я жить без тебя не могу.       Говоря это, Катенька расстегивала свое беременное платье, медленно обнажая грудь, живот, ноги…       — Куда ты меня тащишь? — слабо попытался сопротивляться я, вспомнив, что ей нельзя.       — Я те­бя хо­чу! Очень хо­чу! Андрюша, ну, по­жалуй­ста, пой­дем.       — С ума со­шла? А как же Дашенька, тебе же нельзя.       — Где нельзя? Ну, где нельзя? Тут нельзя? — она впилась в мои губы с такой жадностью, словно в раскаленной пустыне нашла бутылку с водой, когда уже думала, что умрет от жажды. — Или тут нельзя? — напившись влаги губ, Катя расстегивала мою рубаху и покрывала поцелуями мне грудь.       — Катька, остановись, я не железный!       — И это прекрасно! Все можно, Андрюшенька, все можно! Ира еще неделю назад, оказывается, сказала мне об этом, и только мой мазохизм не дал мне услышать этого.       — Катька! — я подхватил ее на руки и понес в кладовку. Какое счастье, что там теперь зона отдыха, а не чулан! Зона отдыха с удобным, располагающем к любви диваном. — Ира говорила, что нужно быть аккуратными? — собрал я в кулак остатки воли.       — Нет, — прерывисто дышала Катя.       — А что она шепнула тебе на ухо, когда ты покраснела?       — Я ей сказала спасибо за разрешение заниматься сексом, а она в ответ… Нет! Я не могу это произнести.       — А ты другими словами.       — Ммм… тесь на здоровье.       — На здоровье, говоришь? На здоровье? Обязательно на здоровье, Катенька, маленькая моя, — я чуть не плакал, целуя ее щеки, глаза, живот, клитор, — цыпленок ты мой родной, — простонал я, входя в мою истекающую влагой девочку…       Не знаю, сколько времени мы были в безвременье. После первого тура джайва, очень быстро закончившегося и у меня, и у Катеньки волной разрядки, что было очень естественно с голодухи, мы перешли ко второму, что тоже было естественно, ну, не могли мы насытиться друг другом так быстро. И этот парный танец мы станцевали как следует: «…со страстью! Господом данными нам чувствами — всеми пятью!»*.       Мы ничего не слышали и не видели вокруг, на всей земле существовали только мы — я и моя маленькая.       Как потом выяснилось, в двери кабинета стучали, причем и со стороны конференц-зала, и со стороны приемной. Как потом выяснилось, нам что-то кричали, нас звали, причем и Кира, и мама с папой. Как потом выяснилось, Ирина сказала, что мы ушли, мол Кате нужно было ехать на УЗИ. Все это выяснилось потом.       А пока мы с Катькой лежали на диванчике в бывшем чулане-кладовке и не могли прийти в себя от счастья обладания друг другом и вспоминали, как это все начиналось…       — Вы на со­бесе­дова­ние? Пас­порт у вас с со­бой?       Она моя судьба, и она кивает.       — Очень хо­рошо. Пой­дем­те со мной.       Я хватаю судьбу за руку и тащу к лифтам, по доро­ге ряв­кнув Ки­ре: — Вот имен­но на ней я и же­нюсь.       Катенька брыкается и вырывается от меня.       — Ка­тень­ка! Вы че­го ис­пу­гались? Я же не со­бира­юсь вас съ­есть. Я со­бира­юсь все­го лишь же­нить­ся на вас. Да перестаньте вы брыкаться! Как вас там?       — Катерина Валерьевна, — она плачет.       — Ну, не плачьте, не все так страшно. Я же не Синяя Борода. — Да не ревите вы! Вы что же, не хотите за меня замуж?       — Не хочу! — у нее высыхают слезы.       — Почему?       — Вы мне не нравитесь!       — Совсем?       — Совсем!       — Деточка, да знаете ли вы, кто я такой? Я президент компании «Zimaletto», Андрей Павлович Жданов. Лучшие невесты страны готовы были бы прозакладывать свои жизни, только бы оказаться сейчас на вашем месте, а вы еще выпендриваетесь. Это смешно, Катенька.       — Так смейтесь, если смешно. Во-первых, вы не президент, а только ВРИО президента, а во-вторых, будь вы хоть президентом страны, я и тогда не пошла бы за вас замуж.       — У вас аллергия на президентов? Или только на меня?       — У меня нет никакой аллергии, вы мне просто не нравитесь. И я, — снова слезы, — я вас боюсь.       — А если я возьму вас на работу, тогда выйдете за меня замуж?       — Нет! Я уже не хочу работать в вашей чокнутой компании.       — О-е-ей! Это почему же это наша компания чокнутая?       — А разве может быть нормальная компания у не… — она смущается, — у не вполне нормального президента. Пусть даже он и ВРИО.       — Кать, ты моя судьба, подаренная мне Богом… «Золотая подружка моя из созвездия Лебедь, не забудь — упади, обнадежь, догадайся, спаси»**, — шепчу я ей на ухо, прижимая ее к себе.       Alea jacta est (Жребий брошен), теперь уже навечно, навсегда…       04.08.2017.       Конец.