Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Лариса Егорова.       Я в монитор наблюдала за происходящим в студии и готовилась к своему выходу. Я нервничала, слишком нервничала, а должна была быть спокойной и невозмутимой.       — … Мой лю­бимый у­ехал, мы до­гово­рились встре­тить­ся в Мос­кве ле­том, ког­да я при­еду пос­ту­пать. Я очень хо­тела за­кон­чить ин­сти­тут Пи­щевой Про­мыш­леннос­ти, но судь­ба рас­по­ряди­лась ина­че. При­мер­но че­рез ме­сяц я по­няла, что я бе­ремен­на и пош­ла на пок­лон к деду мо­его ре­бен­ка…       Мама говорила что-то еще, а у меня в голове крутилось одно: «Это не мой отец! Слава Богу, это не мой отец»…       — Я по­доб­рал те­бя брю­хатую, — донесся до меня сквозь постоянно вертевшуюся в голове мысль крик этого мерзавца. — А вмес­то спа­сибо по­лучи­л удар под дых!       — Да! Ты же­нил­ся на мне. Это прав­да! Толь­ко ты за­был рас­ска­зать по­чему ты это сде­лал.       — Зат­кнись! — за­орал «этот» и по­пытал­ся бро­сить­ся к маме, но был ос­та­нов­лен за руки дву­мя дю­жими мо­лод­ца­ми.       — Нет! Я слишком долго молчала. Тебе больше не удастся заткнуть мне рот.       — Вы, рассказывайте, Елена Александровна, а если Валерий Сергеевич будет нам мешать, то мы его можем и вывести.       — Спасибо, — мама кивнула головой. — Если бы вы знали, что это была за жизнь в маленьком закрытом гарнизоне, где все всех знают, да еще в те годы. О моей беременности кумушки узнали каким-то непостижимым образом, когда живота еще и в помине не было видно. В спину мне летели злые, жестокие слова. Меня иначе, как потаскухой никто и не называл. Мама плакала не переставая, называя меня позором семьи. Но все это я бы выдержала, обязательно бы выдержала. Сломалась я, когда мне удалось дозвониться в Москву, по номеру, который мне оставил любимый человек. Трубку сняла женщина, я назвалась, попросила позвать Его к аппарату, и она мне ответила, что она его жена, и к всяким любовницам, звонящим ему без перерыва, она не намерена его подзывать.       Недалеко от меня в павильоне сидел какой-то пожилой мужчина, не могу понять почему, но в его облике мне показалось что-то очень знакомое. Я обратила внимание, что и он на меня периодически поглядывал. А когда мама начала рассказывать о себе, он уставился в монитор не мигая.       — Через несколько часов меня вызвал к себе начальник гарнизона. Когда я вошла в его кабинет, там на стуле в углу сидел вот этот, — мама кивком головы показала на «него». — Начальник сказал, что ему звонили невестка и сын, что я неизвестно от кого нагуляла ребенка, а теперь мешаю жить порядочным людям.       — Елена Александровна, а как звали человека, которого вы любили?       — Почему любила? Я и сейчас его люблю. Все фильмы с его участием смотрела не по одному разу, если они шли по телевизору, и если «этот» не видел. Но я не буду называть здесь имен ни моего любимого, ни его отца. Пусть это останется моей тайной. Не должен человек расплачиваться сейчас за ошибки молодости.       — Ну, хорошо, давайте оставим пока эту тему, — сказал Малахов. — И что же произошло в кабинете начальника гарнизона?       — Купля-продажа, — мама закрыла лицо руками, но быстро взяла себя в руки. — Отец моего любимого и дед моей дочки продал меня человеку, который увивался за мной, тенью ходил, жениться предлагал до всего случившегося, а потом первым бросил в меня камень, сказав, что это счастье, что он не женился на шалаве.       — То есть, вы хотите сказать, что Валерий Сергеевич ухаживал за вами еще раньше, но отвернулся от вас, как только вы попали в беду?       — Отвернулся? Если бы просто отвернулся! Но нет, ему нужен был реванш. Он достаточно надо мной поиздевался до того памятного вечера в кабинете начальника гарнизона.       — Простите, а что значит продал? — задал вопрос кто-то из зала.       — За то, что Валерий на мне женится и возьмет на себя заботы о ребенке, ему обещали перевод вместе с молодой женой в хороший гарнизон, квартиру, звание лейтенанта, а то он бы так и ходил всю жизнь в старших прапорщиках, и три тысячи рублей. По тем временам, когда только реформа прошла, это были огромные деньги. Огромные. Вот он и согласился взять меня замуж.       — Зачем же вы позволили какому-то чужому дядьке себя продать? — снова раздался голос из зала.       — Это очень тяжелый вопрос. Во-первых, я была сломлена. Что-то со мной случилось после разговора по телефону. Мне все стало безразлично. Совершенно все, кроме моего ребенка. Очень хотелось уехать от позора, где никто не смог бы назвать дочку байстрючкой, очень хотелось, чтобы маму люди перестали корить. А тут еще Валера сказал мне, что у него детей…       — Заткнись, блядь, заткнись! — заорал «этот» и начал вырывать свои руки из лап охранников.       — Валера сказал, — словно не слыша крика «этого», продолжила мама, — что он переболел в детстве свинкой в очень тяжелой форме, что у него детей быть не может, поэтому он никогда не попрекнет меня и будет любить моего ребенка, как родного. Вот так я вышла замуж и уехала в гарнизон, где никто ни нас, ни о нас не знал.       — Елена Александровна, а если я вам скажу, что все было ложью? — спросил Малахов.       — Что? — у мамы побелело лицо.       — Что у вашего любимого в ту пору не было никакой жены, что он в это время был на гастролях и вы разговаривали по телефону с его матерью, которая ездила в Москву за покупками и находилась в его квартире, а вовсе не с женой? Что он искал вас, но его отец сказал ему, что вы вышли замуж, уехали и уже ждете ребенка? Что это его родители, а не он решили, что вы не подходящая пара их успешному сыну…       — Если вы мне все это скажете, то я отвечу, что вы ошибаетесь! Ну, откуда вам знать, кого я имела ввиду?       — Тоже мне, бином Ньютона. Вы же рассказывали мне свою историю на предварительной встрече. А уж узнать места службы капитана в отставке — это пара пустяков. Как пара пустяков была узнать, кто был начальником гарнизона в том шестьдесят третьем году, и кто его сын. Елена Александровна, встречайте…       Мужчина, сидевший недалеко от меня, встал взял микрофон и начал читать:

Жди меня, и я вернусь. Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут, Жди, когда жара, Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера. Жди, когда из дальних мест Писем не придет, Жди, когда уж надоест Всем, кто вместе ждет.

      Мама побелела, как полотно, закрутила головой, а потом тихо-тихо, одними губами, даже не прошептала, а простонала: — Сереженька.       И мужчина, продолжая читать Симонова, пошел в студию. Проходя мимо меня он зажмурился, но быстро открыл глаза и поднял большой палец вверх. Только тут до меня дошло, что это Сергей С., народный артист, вот почему мне лицо его показалось знакомым. То, что это и есть мой отец, я поняла лишь когда увидела на мониторе, как он опустился перед мамой на колени.       — Прости, Леночка.       — Что ты, Сереженька, встань. Что ты? — размазывала слезы по щекам мама.       — Сергей Валентинович, присаживайтесь, вот сюда, рядом с Еленой Александровной, — сказал Малахов. — А мы уходим на рекламную паузу. Не переключайтесь, вы на правильном канале.       «Этот» видно и правда решил, что передача идет в прямом эфире, а не в записи, и что все камеры сейчас выключены, потому что разразился таким забористым матом в адрес Сергея Валентиновича и мамы, что у зрителей в зале наступил культурологический шок. Он и драться попробовал, но был в очередной раз прижат к дивану. Не мог «он» видеть маму счастливой, просто физически не мог. Ну, ничего, придет и моя очередь, посмотрим, как «он» тогда запоет. «Он» же обо мне знает только то, что я богата, Катенька «ему» в сердцах это крикнула, а больше ничегошеньки. Небось думает, что это неправда, а если и правда, то я на содержании у какого-нибудь богатого папеньки. Ничего, уж я «ему» под дых не так, как мама, врежу за Катюшу. Хотя… и мамочка не слабо к «нему» приложилась.       Отвлекшись на свои переживания, я и не заметила, как Малахов продолжил передачу. Очнулась, когда папа отвечал ему на какой-то вопрос.       — Нет, Андрей, это не так. Я очень благодарен Леночке за дочку, у меня ведь других детей нет, думал, что так и умру не оставив никого после себя. И кончится наш род…       — Сереженька, у тебя и внучка есть, и правнучка скоро будет, — чуть слышно прошептала мама. Никогда раньше не видела я у нее таких счастливых глаз, таких сияющих.       — Конечно! — раздалось с дивана арестанта. — На все готовенькое любая сволочь норовит прибежать. А где ты был, когда Ленка с пузом ходила? Где ты был, когда я ее замуж брал? Где ты был, когда я твою дочку, шалаву, уму-разуму учил и…       Что «этот» хотел сказать дальше, мы так никогда и не узнаем, потому что у меня теперь был защитник, и еще какой! Услышав, что о его дочке сказали «шалава», папа спружинил с дивана и нанес сокрушительный удар «этому» в нос. Даже охранники не успели среагировать или, может, не захотели.       — Еще одно непочтительное слово о моей дочери, и мы будем с тобой разговаривать по-другому! — просто взревел он.       — Вот как вы охраняете людей! — взвыл и «этот». — Мне даже пошевелиться не даете, а он может меня избивать? Да?       — Я бы тебя за свою дочь вообще убил, — сквозь зубы процедил один из качков.       — Да, жаркая у нас сегодня передача, — Малахов натянуто улыбнулся, видно, он не должен был допустить рукоприкладства. — Сергей Валентинович, встречайте. Лариса Сергеевна!       — Сергеевна? Леночка, ты дала дочке мое отчество? — чувствовалось, что отец взволнован по-настоящему. И тут до меня дошло: у меня же папино отчество, хотя я брала его по дедушке, когда меняла.       — Нет, Сереженька, она сама его поменяла, когда не захотела больше иметь ничего общего с Валерием. Как будто знала, что ее отец Сергей.       — А она не знала?       — Нет, папа, я не знала, — сказала я, подойдя к дивану на котором сидели родители, — но я очень рада, что не ошиблась.       Сергей Валентинович медленно поднялся, взял меня за плечи и долго смотрел мне в глаза.       — Я еще за кулисами понял, что это ты, девочка. Ты очень похожа на мою мать, если бы она знала от кого отказывается, она умерла бы еще тогда, — с этими словами папа крепко обнял меня.       Господи, мне сорок один год, в моей жизни было столько хорошего и плохого, что иному человеку и на пять жизней хватит. Но в моей жизни никогда еще не было объятий отца, когда становится блаженно-спокойно и ты знаешь, что ты в этом мире под надежной охраной…