Вот и кончилось с припевом...
10 июля 2017 г. в 11:06
POV Андрей Жданов.
До вечера я еще сумел дотерпеть, подбадривая себя всякими «держись», «ты же мужик» и «хватит», заставляя себя вспоминать все гадости, которые пришли в мою жизнь вместе с Катей. Только у меня это плохо получалось. Ну, удавалось мне вспомнить ее смех, после того, как она меня ударила. И что? Тут же непрошено в голове начинала крутиться песня «Моя маленькая» и вспоминались, вытесняя из сердца обиды, ее огромные печальные глаза, залитые слезами, с надеждой глядящие на меня. И так все время. Как только я усилием воли вызывал в памяти какой-нибудь неприятный момент, связанный с Катюшей, ее глаза или губы, или слова «я люблю тебя» плевали на всю мою волю и без спроса затмевали негатив. Последней каплей, сломившей меня, стала, возникшая перед глазами картина: ее обнаженное тело, залитое солнцем. И я не выдержал, я позвонил, тем более, что я волновался за ее здоровье.
— Да, — ответила Катенька сразу, вроде бы даже обрадованно.
— Привет.
— Привет.
— Я соскучился. Как ты себя чувствуешь?
— Нормально.
— Как твой нос?
— Нормально, даже отек немного прошел.
— Я очень рад, Катенька.
— А ты как? — пауза. — Счастлив, что избавился от меня? — Господи, откуда же в ней столько яда?
— Спокойной ночи, Катюша, — я положил трубку.
А вот теперь — все! Хватит грезить о каком-то нежном и трогательном цыпленке, нет его, я его себе придумал. Есть озлобленная жизнью маленькая стерва, разрушающая все на своем пути. И мою жизнь она тоже вознамерилась разрушить. Только я ей этого не позволю! Пусть не надеется!
Я пошел в кабинет, решив немного выпить и поработать. Путь в каких-то двадцать метров растянулся на часы, и меня это взбесило. Почему я в собственной квартире не могу передвигаться без того, чтобы не наткнуться на Катенькин пеньюар и зависнуть с ним в руках, вдыхая ее запах, минут на десять, или вдруг, увидев в прихожей ее тапочки, опуститься перед ними на корточки и вспоминать их на ее ногах? Почему?
Озарение пришло после первого же глотка виски. Главное, что чемоданов для его осуществления у меня оказалось достаточно. Слава Богу, что большинство Катиных вещей были новыми, с ними ничего не было связано и я не зависал в воспоминаниях, складывая их в чемоданы. К утру я убрал в квартире, расставил все вещи на привычные им места, даже все постельное белье, на котором хоть однажды лежала Катюша, выбросил, даже все продукты, купленные женой, отправились в мусоропровод вслед за постельным, а приготовленная ею еду — в унитаз.
Оставалось совсем немного: заехать к адвокату, составить заявление о разводе, подписать его, отправить Катюше вместе с ее вещами, затем зайти агентство по недвижимости, посмотреть возможные варианты квартир, и я верну себе свою жизнь. Мне казалось, что только так я смогу вытравить из своей жизни Катю, оставив там только безликую «она», на которую пал случайный жребий.
Ах, если бы еще можно было так же просто прочистить ершиком память и сердце! Но ничего, с этим я как-нибудь справлюсь… постепенно. Плохо, конечно, что мы будем работать вместе, но ничего не поделаешь, она успеет купить акции до развода, хотя бы назло мне, успеет. Ну и ладно. Работа — это еще не вся жизнь. Работа — это всего лишь десять-двенадцать часов в сутки, а все остальное время — мое! Да и на работе столько дел, что вряд ли я смогу на ней так уж часто «зависать» в воспоминаниях. На работе всегда найдется что-то или… кто-то, что сумеет меня отвлечь. Главное, найти ей кабинет подальше от моего.
Сказано — сделано. Чемоданы я погрузил в машину, заехал к Матвею (это мой старинный приятель, адвокат), составил заявление на развод, вызвал службу доставки и там же, у адвокатской конторы отправил все ее вещи вместе с заявлением на адрес Ларисы, на Катино имя.
Сказать, что я испытал облегчение я не могу, это было бы неправдой, но даже дорога в тысячу ли начинается с первого шага, так что я надеялся, что облегчение придет… когда-нибудь, что в этом «когда-нибудь» я смогу, не обманывая себя, сказать: — Все! Кати больше нет, есть абстрактный, выбранный волею жребия субъект, некая расплывчатая «она».
На работе первым делом я вызвал к себе Урядова.
— Георгий Юрьевич, нужно подыскать кабинет для Екатерины Валерьевны.
— Кабинет?
— А я не по русски сказал? Хорошо, подыщите офис. С приемной и секретаршей.
— А как же… Простите, Андрей Павлович, но ведь вы говорили, что будете занимать один кабинет на двоих.
— Говорил, и что? Наши аппетиты растут. И потом, я не просил комментировать, я попросил найти кабинет.
— Сделаю. А если поместить Екатерину Валерьевну в освободившийся кабинет Киры Юрьевны?
— Нет, кабинет Киры займет Амура. Кстати, подготовьте приказ о назначении Амуры Буйо временно исполняющей обязанности начальника отдела продаж. А для Катерины подыщите что-то получше.
— Будет сделано. Только мне надо время до завтра, чтобы привести его в порядок.
— Хоть до послезавтра. Катерины Валерьевны в ближайшие дни не будет на работе.
— А что случилось?
— Немного приболела. И прекратите совать свой нос не в свое дело, — все-таки взорвался я.
— Я могу быть свободен?
— Да, и позовите Клочкову, если вам не трудно.
— Слушаю, Андрей Павлович, — Вика, как образцовая секретарша беззвучно появилась перед моим столом с блокнотом и ручкой, готовая в любой момент записывать распоряжение. Но я ее вызвал совсем не для этого.
— Присаживайся, Вика, присаживайся.
— Спасибо.
— Как Юрик?
Лицо Клочковой оживилось. Она заулыбалась и начала рассказывать. Что она в точности говорила, я не запомнил. А что говорят счастливые мамочки? Говорят, какой умный и красивый у них ребенок, как замечательно он развивается, какие у него открылись способности к… математике, которой с ним занимается Николай Антонович. Имя Кольки не раз и не два всплывало в рассказе о Юре, и я порадовался за Зорькина. Бог его знает, может у него что-то и получится построить с Викусей.
— Теперь ждем результатов обследования, — закончила Вика свой рассказ.
— Я очень рад и за Юрика, и за тебя, Викуся. Ты просто расцветаешь, когда говоришь о мальчике. А Кристина навещает вас?
— Да, Крис очень живо принимает участие в судьбе Юры. Вот пригласила нас на Новый Год к себе в Данию.
— Поедете?
— Не знаю, — Вика замялась. — Если Николай Антонович сможет.
— Сможет-сможет! А не сможет, так мы ему командировку в Копенгаген организуем, — улыбнулся я. — И вообще, если нужна будет какая-то помощь мальчику, не стесняйся обращаться. Договорились?
— Спасибо, Андрей Павлович.
— Ну, что, приступаем к работе? Собери-ка мне к одиннадцати начальников всех отделов в конференц-зале.
Начинался обычный рабочий день…
POV Катя Пушкарева.
Из тети Ириной клиники мы с мамой приехали только около двух часов дня. У меня нашли какой-то гормональный сбой, нарушение функции щитовидной железы и невроз. Как сказал психиатр — у меня функциональный (обратимый) характер расстройств. Отсюда и ХГЧ фракции бета — сто единиц, и эмоциональное неблагополучие, и неадекватная самооценка, и нестабильность настроения, его частая и резкая изменчивость, и раздражительность, и обидчивость, и ранимость, и плаксивость, и так далее и тому подобное.
Из-за предполагаемой беременности (предполагаемой тетей Ирой и мною, больше никем) меня решили не лечить медикаментозно. Из успокоительных выписав мне валериану с пассифлорой, да обязав испытывать исключительно положительные эмоции, хорошо и разнообразно питаться, побольше отдыхать и прочую лабуду из серии утопических.
— Катюха, ты из-за щитовидки не переживай, если ты беременна, то все в норме, эта функция восстанавливается вместе с родами. Две-три недели любое лечение терпит, а там уже картина станет совсем ясна. Я ночью посмотрела в одной умной книжке — такое начало беременности наблюдается у одной стотысячной женщины. Поверь мне, что это не такой уж редкий процент. Так что не нервничаем и ждем, — сказала мне на прощание тетя Ира.
По дороге назад мама аккуратно спросила у меня не звонил ли Андрей.
— Звонил. И даже сказал, что соскучился.
— И?
— Что «и»? Дура у тебя дочка, вот и все «и». Я все умудрилась испортить спросив счастлив ли он, избавившись от меня. Да еще таким язвительным тоном, что другой вообще трубку бы швырнул, а Андрею еще хватило сил пожелать мне спокойной ночи, и только затем бросить трубку.
— Катенька, хочешь я с ним поговорю, объясню ему, что у тебя невроз и гормональный сбой, а может, еще и беременность.
— Ага! Давай, мама, надавим на жалость как следует. Давай расскажем Андрею о моем трудном детстве, недостатке витаминов, голоде, холоде и рабском труде!
— Шутишь? Это хорошо! Значит все наладится, обещаю тебе.
Мама меня обманула. Ничего не наладилось, все стало непоправимо. Это я поняла сразу, как вошла в свою комнату и увидела возле кровати четыре здоровенных чемодана, а на них незапечатанный конверт, на котором рукой Андрея было написано: «Для Екатерины Пушкаревой». В конверте всего два листка белой бумаги. Один с написанным на нем заявлением о разводе и второй с просьбой подписать заявление и передать его в адвокатскую контору.
Теперь мне стал понятен и испуганный вид брата, провожавшего меня в комнату взглядом, и то, что он придержал маму, начав шептать ей что-то на ухо.
Как ни странно, никакой боли по началу и не было, только очень захотелось принять душ, и лечь спать. Боль пришла позже… Когда я уже забралась под одеяло, крепко сжимая в руках мобильный и молясь про себя, чтобы Андрей позвонил. Но он не звонил, и тогда я сама решила позвонить ему, и рассказать, что мне плохо, что у меня гормональный сбой, и нарушение какой-то функции какой-то железы, и невроз, и возможно, я беременна. И давить на жалость, и умолять вернуться, и… и… и…
Андрей вначале сбрасывал мои звонки, а потом и вовсе выключил свой мобильный.
— Катенька, тебе нужно поесть, девочка, — стучала в двери мама.
— А лучше бы сдохнуть, — ответила я про себя и закрыла глаза, притворившись спящей.
— Поговори со мной, Катюша. Я же вижу, что ты не спишь, вон реснички дрожат. Поговори, маленькая.
— Мама, — попросила я, — спой мне про мою маленькую, — и заревела так, как не ревела еще никогда в жизни…