Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Катя Пушкарева.       Значит, я Екатерина Дмитриевна Бо­гаты­рева? Нет, наверное все-таки Пушкарева, они ведь не были женаты. Господи! Какая чушь в голову лезет. Я Жданова, и только так. Я чувствовала, что сейчас услышу что-то трагическое, после чего уже никогда не смогу жить, как прежде, но то, что я услышала, перевернуло всю мою душу.       — Лариса Сергеевна, Катенька, хотите чая? Я приготовлю.       — Тебе очень повезло с мужем, девочка, — сказала мама. — Нет, Спасибо, Андрей, если я сейчас все не расскажу, то больше уже никогда не отважусь. А мне нужно все-все рассказать. До самого донышка. Пусть Катенька знает правду и сама решает нужна ли я ей… такая.       — Ты не думай, я тоже не ангел. И нет у меня никакого права тебя судить. Рассказывай.       Мое шестнадцатилетие мы отмечали там же, в Минске. Дима подарил мне три белые розы и тоненькое серебряное колечко. Тогда дефицит всего был, уж и не знаю, где он нашел такое: два сердечка, одно в другом. Вот это колечко и убило Димочку.       Мама снова заплакала, и у меня тоже запершило в горле.       — Мой па… папа, он умер?       — Его убили, Катенька.       — Как убили? Кто?       — В Афганистане. Но давай я лучше все по-порядку.       Турнир я прошла на ура, меня взяли в сборную СССР, да еще за победу я получила сто двадцать рублей. Это были тогда огромные деньги. Огромные. Я сразу купила маме подарок — отрез очень красивого, как мне тогда казалось, натурального фуляра яркой расцветки на платье, а «этому» сувенирную бутылку горькой настойки «Беловежская Пуща». На все, про все потратила двадцать два рубля. И была я такая счастливая, когда в дом входила, что и не передать. «Он» очень обрадовался и тому, что я вошла в сборную Союза, и своему подарку тоже, даже сказал, что фамилия Пушкаревых еще прогремит. А вот когда я вынула из чемоданчика ткань, у «него» быстро настроение испортилось.       — И для кого ты эту тряпку купила?       — Для мамы, пусть она сошьет себе красивое платье, а то ходит всегда в таких мрачных платьях.       — А мама твоя женщина приличная. Ей чужих мужиков приманивать без надобности.       — Валерик, так может я Ларочке из этого отреза пошью платьице? — вступилась мама.       — Пошей, Ленка, пошей! А как же. Мы ее для чего растили? Что б она попкой по клубам вертела, или что б приличной девушкой стала? Пошей, пусть принесет тебе в подоле этого платья. Вишь, она у нас уже взрослая. Сама решает, что можно покупать, а что нет. Выбрасывает деньги на ветер. Ты где деньги на эту гадость взяла?       — Я за победу в турнире сто двадцать рублей получила.       — За победу? Такие деньжищи? Вот, мать, смотри куда государство деньги выбрасывает. И сколько ты потратила?       — Двадцать два рубля.       — На что это?       — Четыре восемьдесят на подарок тебе, остальные на ткань.       — А это ты на какие деньги купила?       «Он» схватил меня за руку и победно стал тыкать пальцем в колечко.       Я обратила внимание, что мама упорно избегает называть отца хоть как-нибудь, только «он» или «этот».       Мне бы голову включить, сообразить, что сейчас начнется и соврать, что колечко на день рождения мне подарила наша команда, или тренер, а я… Я очень растерялась. Ну, никак я не думала, что «он» из-за куска ткани устроит такой скандал… Вот я и ляпнула:       — Мне Дима на день рождения подарил.       Что тут началось! Вначале меня долго пытали кто такой Дима и сколько ему лет, потом с пеной у рта кричали, что я шлюха, что такие подарки делают только если девушка спит с мужчиной. А мы к тому времени и не целовались ни разу. Да, гуляли по ночному Минску; да, он сказал мне, что я ему очень нравлюсь; да, я почти теряла сознание, если Димочка случайно касался моей руки; да, мы договорились встретиться; да, я понимала, что я влюбилась. Но между нами ничего не было. Совсем ничего, даже поцелуя в щеку! И я взорвалась!       Мама расплакалась так, что и я, неожиданно для себя разревелась. Кто-кто, а я хорошо представляла себе этот скандал. Слишком хорошо! Тогда Андрей решил хотя бы на недолго прекратить этот рассказ.       — Девочки, как хотите, а я ставлю чайник. Лариса Сергеевна, не возражайте. Что ж это такое? Вы впервые пришли в дом к дочери, а она вас даже чаем не напоила. Вот сейчас попьем чаю и продолжите. У нас такой десерт, что пальчики оближете. Катенька сама приготовила.       — Не обманывай, — сказала я сквозь слезы. — Это из «Ришелье» десерт. Я даже не знаю, что там.       — Я не обманываю, я мечтаю. Вот сейчас попробуешь, а потом сама готовить будешь.       Все-таки я очень его люблю, моего Андрюшу. Как он умудряется быть таким деликатным и ловким и добрым? Мы и опомниться не успели, как перед нами стояли чашки с дымящимся чаем, а на блюдцах лежали профитроли с ягодами в креме и бриоши с апельсиновым желе. Мама пила чай и рассказывала уже спокойнее, без надрыва.       Я вообще-то была очень послушной. Нет, все-таки не так. Я скорее не послушной была, а запуганной. Боялась «его» с самого детства. С того раза, как мама за меня вступилась и он нас обеих ремнем отходил. Вот почему-то за маму боялась и слушалась каждого «его» слова. А тут так обидно стало, и даже не за себя, к тому, что я шлюха, я давно привыкла, а за Диму, которого «он» как только не обзывал, даже педерастом. В общем, я взбунтовалась. Закричала, что раз он называет меня шлюхой, то я и стану шлюхой, что на месте мамы я давно развелась бы, уж лучше одной, чем с таким фашистом. Ну, «он» мне и показал, что такое фашист. За это слово он меня так ремнем угостил, что я еще с месяц спокойно сидеть не могла. И самое обидное было, что бил как маленькую, по голой заднице, ничуть не стесняясь.       Господи, бедная мама, ей столько пришлось пережить. Меня хотя бы не били.       Ночью я ушла из дома. Целый план составила, думала отсижусь до утра где-нибудь, потом схожу в паспортный стол, получу паспорт, заберу документы из школы и пойду учиться в ПТУ, там общежитие дают и стипендию, за турниры, если буду выигрывать, тоже платить будут, ничего, как-нибудь проживу. Да только не учла я очень многого. Во-первых, что март месяц — это не август, холодно ночью на улице, а далеко уходить нельзя, паспортный стол в нашем же доме. Я забежала в соседний подъезд, хотела на подоконник сесть, чтобы поспать немного, а задница-то болит, не присядешь, я в слезы. Вот тут я с Ирой и познакомилась. Она с дежурства шла, увидела меня, расспросила и потащила к себе. Если бы не она, то я вообще не знаю, как я бы выжила. Она меня и мазями мазала и обезболивающее мне колола и все уговаривала заявление в милицию подать, а справку она, мол, напишет. Ох, она мне тогда совсем взрослой казалась, а ведь ей еще и двадцати четырех не было.       — Мам, ты про тетю Иру? — я и не заметила, как у меня вылетело это «мам», а она вся напряглась, посмотрела на меня глазами полными слез и опять начала задыхаться. — Что? Паническая атака? Вставай, давай дышать будем. Вместе. Ты и я. А завтра к Се­мену Ар­кадь­еви­чу, так тетя Ира сказала.       — Нет, детка, это не атака, я просто… Как ты меня назвала?       А уже через секунду мы ревели вместе.       POV Андрей Жданов.       Твою мать! Да когда ж мне уже пить-то можно будет? Это какое сердце на трезвую голову такое выдержать может? Они плакали обнявшись, моя маленькая девочка и та, кто ее родила. Родила несмотря ни на что, а я даже этого себе позволить не мог, поплакать вместе с ними. Как бы я выглядел? Я сейчас должен был быть очень сильным. Впереди, как я понимал, самое страшное.       Лариса успокоилась немного и продолжила рассказ, только теперь уже Катенька держала ее за руку.       В общем, паспорт я получила, и в ПТУ меня брали с удовольствием, только вот никакого общежития мне, москвичке, не полагалось. И на работу меня не брали по возрасту и вообще приткнуться мне было некуда. Я ведь даже в Райком Комсомола ходила, чтобы уехать куда-нибудь на стройку века по комсомольской путевке. Ан нет, все тот же возраст мешал. Неделю я прожила у Иры, да ее жених вот-вот приехать должен был, да и «этот» без дела не сидел, заявление в милицию о пропаже подал. Меня на Курском вокзале и нашли. А когда я сказала, что домой не вернусь, что отец избил меня, такая же сволочь в погонах заявил, что мало он меня бил, раз я шатаюсь по Москве, как шалава. Меня вернули домой и начался кромешный ад.       — Катенька, я не очень подробно тебе все рассказываю? — вдруг, словно опомнившись, спросила у жены Лариса. — Я могу побыстрее, только о события главных все рассказать, и не мучить тебя своими бедами.       — А ты все это кому-нибудь когда-нибудь рассказывала?       — Димочке рассказывала, и еще одному человеку рассказывала, отцу твоего брата, Катенька. А больше никому.       — У меня есть брат? — Катя даже встала с дивана, заходила по комнате, то улыбаясь, то готовясь заплакать. Потом снова села, схватила Ларису за руку. — У меня есть брат! Если бы ты знала, как я всегда хотела, чтобы у меня братик был. А как его зовут.       — Андрюша.       — Андрюша? Как тебя, Андрей, слышишь? — Катька подняла на меня глаза полные слез в которых светилось столько счастья, что я даже отвернулся, чтобы не испортить его своим комком в горле. — А сколько ему лет?       — Четырнадцать.       — Какой большой мальчик! У тебя есть его фотография?       — Да.       — Покажи, пожалуйста. Ой, какой красивый. Сразу видно, что умный. Подожди, ты сказала, что все рассказала отцу брата, ты не сказала мужу. Андрей что, без отца растет?       — Да, Катенька, без отца. Геннадий Антонович был намного меня старше, намного-намного, на сорок лет. Он спас меня, девочка. С ним я узнала, что хорошие люди существуют. Он был для меня больше отцом, чем мужем. А четыре года назад мы с Андрюшенькой осиротели.       — Бедная ты моя… мамочка.       Я видел, как трудно Кате далось это слово, но так и должно быть. В первый раз всегда трудно. Какое счастье, что моя девочка все же смогла себя преодолеть. Теперь все будет хорошо, я уверен в этом.       — Ничего, доченька, ничего. Это жизнь, я знала на что иду, когда выходила замуж за Геннадия.       — Ты любила его?       — А ты бы смогла не полюбить доброту и щедрость, заботу и ласку, и любовь, которую тебе впервые в жизни отсыпали немерено?       — А папа? Разве он тебя не любил?       — Любил, детка, очень любил. Только всей нашей любви и было отведено сроку пару месяцев. А потом боль и страх и… похоронка его родителям.       — Бедная ты моя, — повторила Катюша.       — Так как тебе дальше рассказывать, с подробностями или только сухие факты?       — Ты рассказывай, как ты хочешь, мамочка…       Примечание: Я очень прошу написать в комментариях, как вы хотите, чтобы Лариса рассказывала. С подробностями или по фактам. Это не основной персонаж, но судьба интересная. Как вы решите, так и будет.