Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Андрей Жданов.       Нет, Господи, нет! Лучше бы я этого никогда не знал. Потому что выбора у меня не осталось — я должен стать убийцей или умереть сам. Третьего не дано, или я — или меня. Одному из нас придется покинуть этот мир. Нам двоим тесно на этом шарике.       Катенька, моя маленькая девочка, мой взъерошенный цыпленок чудом осталась жива, потеряв все, что только возможно: себя, ребенка, разум, веру; а эта сволочь будет и дальше радоваться жизни, походя сворачивая тоненькие нежные шейки других цыплят? Не будет этого, никогда не будет. И точка!       — Когда Денис подошел в очередной раз, со мной случилась истерика, я орала как ненормальная, что не боюсь его угроз, что за счастье буду считать изнасилования. Мне же не придется платить, чтобы меня «пилили», что я немедленно иду в милицию. Я много чего орала.       — Так это не сломалась, это дала отпор, Катенька, — мягко сказал я.       — Сломалась, Андрюша, сломалась. Потому что у этой истерики было продолжение. — Катя встала с дивана, подошла к камину. — А можно его зажечь?       — Можно, конечно. Катенька, тебе холодно?       — Нет, не холодно, это, наверное, нервный озноб. Очень трудно рассказывать дальше.       — Ты только не переживай. Не хочешь рассказывать, не нужно.       — В том-то все и дело, что нужно. Мне нужно, Андрюша. Я очень люблю тебя, понимаешь? И я боюсь.       — Меня?       — И тебя тоже. Боюсь, что обманешь, боюсь, что играешь, боюсь, что… Всего боюсь. Вот, например, безумно боюсь, что ты обидишься, подумаешь, что я сравниваю тебя с ним. Вернее не сравниваю, а считаю, что раз он оказался подонком, значит и ты такой. Господи! Как трудно объяснить! Я так не считаю, понимаешь? И все равно…       — Не веришь?       — Не верю! — Катя подняла на меня свои огромные глазищи, залитые слезами. — Не тебе не верю. Не верю, что меня можно полюбить, не верю, что у меня может быть что-то хорошее в жизни. Не верю, что можно жить, а не выживать. Понимаешь? Нет, ты не понимаешь. Я должна тебе все рассказать, чтобы ты понял… Знаешь, совсем-совсем недавно я начала себя любить. И не потому, что ты сказал мне, что ты меня любишь, и не потому, что у меня появилась надежда на то, можно разорвать замкнутый круг моей жизни, а просто потому, что я — это я. Я у себя одна такая, другой не будет. Глупо?       — Нет, что ты. Это как раз очень мудро и правильно.       — Вот! Это Юлиана заставила меня взглянуть на себя другими глазами.       — Юлька умница, — улыбнулся я.       — Андрюш, а это правда, что ты на нее всегда реагируешь… ну… возбуждаешься?       — Нет, конечно. Мы с Юлькой хорошие давние друзья. Это все.       — А почему ты мне…       — Почему я так тебе сказал? Кать, я не хотел тебе мешать ни в чем. Как я мог, зная, что ты любишь другого, сказать тебе, что ты меня просто с ума свела своими переодеваниями, что это я тебя так хотел? Я посчитал себя не в праве смущать тебя.       — А вот Ромка сказал, что он бы, если бы любил, то отбил бы. Я даже подумала тогда, что жалко, что я люблю не его, а тебя, — Катюша хитро прищурилась и даже улыбнулась.       — А вот про Ромку можешь забыть. Я тебя никому больше не отдам. Ни реально влюбленным в тебя Малиновским, ни твоим воображаемым возлюбленным, ни тебе самой. Ясно?       — Не совсем. Именно поэтому нам и нужно договорить.       — Давай договаривать.       — Так вот, я только-только начала себя любить. И я очень боюсь, что если ты меня предашь, я опять себя возненавижу.       — Ты хотела сказать, меня возненавидишь.       — Нет, Андрюша, себя. Я боюсь любить, я боюсь зависимости, эмоциональной зависимости, я больше ни в ком не хочу растворяться. Я верить боюсь. Поэтому я и хочу рассказать тебе все, чтобы ты понял, что второй раз я не выживу. Чтобы смог отойти в сторону. Сейчас, пока я еще могу с собой справиться.       Я видел, как ее затрясло.       — Погоди, девочка, я сейчас все устрою.       POV Катя Пушкарева.       Меня затрясло. Очень страшно было вспоминать то лето, еще страшнее было об этом рассказывать. И злость брала, что не могу нормально объяснить Андрею, что я не сравниваю его с Денисом, совсем нет.       — Погоди, девочка, я сейчас все устрою, — Андрей вышел в кухню.       Его не было, ну может, минут пять-шесть, а я уже успела соскучиться. Зато и вознаграждена я была за ожидание сверх меры. Андрей принес чашку дымящегося кофе.       — Погоди, не пей. — он быстро задернул все шторы и в комнате стало почти темно, зажег камин и одновременно включил кондиционер. — Чтобы мы не изжарились, — улыбнулся Андрюша. — А вот теперь выпей, пожалуйста кофе, тебе станет легче рассказывать. — он опустился на ковер перед огнем, спиной уперся в диван. Можешь сесть рядом, я положу между нами подушку и буду держать тебя за руку.       — А это точно не опасно?       — Не более, чем если бы ты сидела от меня в ста метрах. Если я тебя вижу, я тебя хочу. Да если и не вижу, а лишь думаю о тебе, то результат такой же. Так что садись ко мне, пей кофе и… И я тебя буду держать за руку.       — Андрюша, а почему кофе такой странный на вкус? — спросила я, отхлебнув глоток.       — Я добавил туда бальзам.       — Какой бальзам, — испугалась я.       — Рижский. Сейчас ты расслабишься и сможешь все рассказать.       — Спаиваешь?       — Зачем? С этой задачей ты прекрасно справляешься сама, а я всего лишь развязываю тебе язык. Считай, что пьешь сыворотку правды.       — Ты много бальзама налил.       — Достаточно для раскрепощения, но при этом плохо тебе не будет. Да и прихватит довольно быстро, как любой горячий напиток.       Это было так трогательно, его забота обо мне. А атмосфера располагала к такому доверию, что уже после первых признаков опьянения я взяла Андрея за руку и смогла, наконец, вытащить из себя весь ужас и боль того страшного лета…       — Я уже говорила тебе, что в тот день я сломалась. Это правда. Я так страшно и громко кричала на Дениса, что вокруг нас начала собираться толпа ребят. Они что-то выкрикивали, сейчас уже и не помню что. Знаешь, как болельщики на боях без правил. Детонатором послужил чей-то выкрик: «Пугало». И я… Я влепила Денису кулаком в лицо. Хотя, какое там влепила, больше видимости, чем силы, но толпа взревела, распаляясь и выкрикивая: «Денька! Вмажь ей, чтобы не позорила своим видом Универ». Я почувствовала себя загнанным зверем. Помнишь, пятиминутку в «Zimaletto»? Одна против всех, вернее все против меня. Но там был ты, и ты за меня вступился, а здесь не нашлось ни одного человека, который был бы на моей стороне. Вот тут я и сломалась.       — А Колька?       — А Колька лежал в больнице после того, как его избили во второй раз.       — Маленькая моя.       — Подожди, рано еще меня жалеть. В общем, Денис меня оттолкнул, нет не бил, честно, не бил, оттолкнул только, но я упала, разбила колени и порвала юбку. Зато мне удалось вырваться из круга этих зверей… Домой идти в таком виде я не могла, начались бы расспросы, отец вообще мог прийти в Универ, чтобы все выяснить, а уж тогда мало бы мне не показалось. Если бы отец узнал о Денисе, можно было бы лезть в петлю. Я бродила по улицам до ночи, с каждым шагом, с каждой минутой обвиняя себя в случившемся все больше и больше. К полуночи я уже была убеждена, что никто, кроме меня самой не виновен в произошедшем, что мне нужно было посмотреться в зеркало и понять, что меня любить нельзя, невозможно, что я Квазимодо, возомнившая себя достойной любви. И Кольку винила, мол, зачем он влез? Зачем рассказал, что это моя работа, а не Дениса. Мол, если бы не это, то может у меня все и сложилось бы. Мол, конечно, кому понравится, что его публично разоблачили. Додумалась я до того, что Денис был в своем праве нам с Колькой мстить, и вообще, он такой хороший, что снизошел до меня, а я такая неблагодарная.       — Катенька, но ты же понимаешь, что это…       — Чушь несусветная? Конечно теперь я это понимаю. А в ту ночь. В ту ночь я решила, что я недостойна жить.       — Что? Что ты сказала?       — Я сказала, что тут намешалось все: родители, постоянно внушающие мне чувство вины, мама, родившая меня в шестнадцать лет без мужа, а потом меня бросившая, Денис, одноклассники и однокурсники. Все вместе!       — И что ты сделала? — голос Андрея сел.       — Мне дважды «повезло» в ту ночь. Папа велел купить мамины снотворные таблетки, и я купила их по дороге в Универ, а еще у меня осталась сдача, вот какая большая пруха-то. В общем, я купила какое-то самое дешевое спиртное и запила им все тридцать маминых… бабушкиных таблеток.       — Катенька, Катенька. Маленькая моя. — я и не заметила, когда Андрей меня обнял.       — Очнулась я через двое суток в одноместной палате, на окнах были решетки, а на стенке какая-то кнопочка. Я позвонила.       POV Андрей Жданов.       Честное слово, я нормальный взрослый мужик. Я не баба, не тряпка, и плакал, до встречи с Катюшей, только в далеком детстве. Но слушать ее бесстрастный рассказ о том, как она не хотела жить и не взвыть, я не смог.       — Андрюшенька, ну, не плачь, иначе я не буду тебе больше ничего рассказывать.       — Я не плачу, маленькая, не плачу.       — Это просто соринка попала в глаз? — понимающе спросила Катенька.       — Да.       — Понятно. В общем, я нажала на кнопку. И тут мне повезло по-настоящему, потому что дверь распахнулась и в палату вошла…       — Ирина Петровна?       — Она! Я спросила ее где я и что случилось.       Катя резко повернулась ко мне и жарко, чуть пьяно зашептала:       — Я хочу быть с тобой честной, поэтому я говорю тебе все, и ты, пожалуйста, будь со мной честен. Если после того, что я сейчас тебе расскажу, я стану тебе неприятна, или ты меня разлюбишь, ты скажи мне об этом прямо. Я пойму, честное слово я пойму, и даже не обижусь. Только врать и жалеть меня не надо. Дай мне слово, что не будешь лгать.       — Я не смогу разлюбить тебя, девочка. Чтобы с тобой не случилось в прошлом.       — Нет, дай мне слово.       — Я даю тебе слово быть с тобой честным.       — Хорошо. Только смотри, не обманывай, я тебе верю! Короче… Отрубилась я в каком-то парке. Родители звонили мне сто раз, но я не отвечала. Тогда они позвонили Кольке, он матери. И тетя Ира подняла на ноги всю милицию. Дело в том, что какой-то большой генерал был перед ней в огромном долгу. Если бы не тетя Ира, никогда он не стал бы дедушкой. Уже потом мне Зорькин объяснил как по звонку на мобильный можно вычислить местоположения человека. И меня нашли. И забрали в Кащенко. Я лежала в психушке, Андрюша!       Катя сказала это с вызовом и испытующе-пристально посмотрела на меня. Дурочка. А то я не знаю, где решетки на окнах и куда отвозят суицидников.       — Ты хотела меня испугать этим? Не вышло. Ты же не буйная. Вернее буйная, но хорошая.       — Спасибо. С моими родителями тетя Ира тоже все разрулила сама. Она сказала им, что Кольке после больницы необходим свежий воздух, и деревенское питание, вот она и отправила его в деревню к бабушке. И меня вместе с ним, попросив ему помочь, благо наступили каникулы. Ехать нужно было срочно, вот я, мол, и не успела зайти домой. Папа поворчал для приличия, а мама собрала мои вещи. Я потом им звонила каждый день, пока была в больнице. В общем с этим выкрутились. Но меня ждало еще одно испытание.       — Ты была беременна? — догадался я.       — Да! Я же тебе говорила, я такая же как мама.       — Ты сделала аборт?       — Нет, ты что?       — У тебя есть ребенок? — а вот этого мне хотелось меньше всего. И не потому, что я не люблю детей, или не принял бы Катиного малыша. Я испугался, что никогда не смогу полюбить ребенка этого подонка.       — У меня нет ребенка. Я убила его.       — Что?! — вот тут мне стало страшно по-настоящему. — Как убила?       — Я же не знала, что я беременна. И тридцать таблеток, принятых мной, «усыпили» его навсегда. Слышал такой термин «замершая беременность»? Ребенок перестал развиваться. После этого известия у меня был второй срыв. Потерпи, Андрюша, осталось совсем немного.       Как она чувствовала, что со мной происходит? Не понимаю. Но чувствовала безошибочно. Давно у меня не было такого дикого желания нажраться. До поросячьего визга, только бы ни о чем больше не думать.       — Я собралась уйти в монастырь. Но и этого не смогла сделать. Приехал папа, увез меня, заявив, что он мне дома такой монастырь устроит, что я буду в келье своей безвылазно сидеть и заниматься сутками, чтобы на следующий год я уж точно поехала на стажировку за границу. Вот, в общем, и вся история. Хотя нет, не вся. Тетя Ира добилась, чтобы Дениса отчислили, а декан, с подачи генерала провел такую разъяснительную работу с моей группой, что меня до самого окончания никто не трогал, правда и не замечал, но это было лучшее, что мои однокурсники могли сделать. Вот теперь действительно всё.       — Все, да не всё, — раздался голос у нас за спинами…