Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Николай Зорькин.       Ура, ура, и снова уррра! Наконец, и мне дали слово, сказали, что я единственный смогу описать тот вечер объективно. Ох, как же они заблуждаются — я единственный, кто совершенно не может быть объективным в описании того памятного вечера. В силу очень личных причин! Но Катьку с Андрюхой я рассудить могу объективно и беспристрастно. И «рассудю»! И пусть Катюха не надеется, что если мы с ней друзья, то я дам ей какую-нибудь фору. Сама предложила, чтобы эту главу писал я, пусть теперь терпит мой справедливый и честный рассказ…       Первый мой рабочий день в компании «Zimaletto» был достаточно продуктивным. Компромата на Воропаева-Ветрова я нарыл столько, что Александра Юрьевича вполне можно было досрочно демобилизовывать, президентом ему все равно быть не светило. Если говорить честно, флешка Ярослава мне, конечно же помогла, но и без его досье я справился бы с поставленной передо мной задачей. Как пить дать, справился бы, может только провозился бы чуть дольше.       К экономическому обеспечению Катькиного плана развития я решил приступить с утра, на свежую голову и полный желудок. Есть хотелось ужасно и думать ни о чем другом я не мог. Я думал, что не мог, пока мне не позвонила Катькина секретарша. Тут мои мысли слегка отвлеклись от еды…       Во-первых, я действительно заволновался. Кому-кому, а мне хорошо известна эта Пушкаревская особенность: блуждать в трех соснах и вляпываться во всевозможные неприятности.       А во-вторых… Во-вторых, с того самого момента, как мы втроем вошли в приемную и я впервые увидел Викторию, я напрочь потерял покой. Не настолько, конечно, чтобы не суметь работать, или напрочь забыть о пустом желудке, но нет-нет, да и вспоминались ее каре-зеленые глаза и такие красивые, такие манящие, словно созданные исключительно для поцелуев, губы. И вот теперь она мне позвонила.       Я сразу отправился искать Катюху, в смысле отправился в приемную, чтобы помочь Виктории в поисках.       Вы фильм «Невезучие» видели? Так это о нас с Пушкаревой. Почему? Да потому что и я заблудился. Не компания, а какой-то лабиринт Дедала, причем, прошу заметить, что ни одной Ариадны с путеводной нитью мне так и не встретилось ни на самой трассе, ни на ее обочинах. Пока я нашел приемную, от Викуси и след простыл, осталась лишь записка на столе: «Ка­тери­на Ва­лерь­ев­на! Прос­ти­те, не хо­тела бес­по­ко­ить вас с Ро­маном Дмит­ри­еви­чем. Ме­ня выз­вал Ан­дрей Пав­ло­вич. Не знаю, ус­пею ли вер­нуть­ся до шес­ти. Ес­ли что, я на мо­биль­ном. С ува­жени­ем, Клоч­ко­ва».       Я постучал в президентский кабинет, но мне никто не ответил. Очень интересно. Тогда где Катька с Романом? Думал я недолго, вошел и сразу услышал голоса, доносящиеся из конференц-зала сквозь неплотно прикрытую дверь.       — Да ну те­бя, — голос Катьки.       — Ка­тюша, ты пок­расне­ла. Зна­чит, те­бе не пон­ра­вилось? А хо­чешь я по­кажу те­бе, что та­кое нас­то­ящий по­целуй.       — Ты с ума со­шел? Я Ан­дрея люб­лю.       — Ну, и лю­би на здо­ровье. За­то те­бе бу­дет с чем срав­ни­вать.       — Ага, а ес­ли мы пе­рес­па­ли бы, ты пред­ло­жил бы свои ус­лу­ги и в этом? Что­бы я мог­ла срав­нить? Да?       — Для те­бя все, что угод­но.       Я выскочил из кабинета, как ошпаренный. Ничего себе друг! С такими друзьями врагов не нужно. Козел ты, Роман Дмитриевич. Подлец и козел. И эта дура хохочет, уши развесила вместо того, чтобы дать ему по роже. Ничего… ничего… Я сам с ним поговорю. Объясню ему, что эти придурки и так запутались, любят друг друга и никак не могут найти общего языка. И нечего им палки в колеса ставить!       То ли от злости, то ли потому, что я уже немного разобрался с лабиринтами «Zimaletto», но дорогу в свой кабинет я отыскал очень быстро и просто. Позвонил Катьке:       — Кать, ты сейчас занята?       — Надо еще поработать немного, а что?       — Я есть хочу, пошли пообедаем. Только вдвоем, без Романа.       — Коль, а давай еще пару часиков поработаем и можно будет идти домой.       — С ума сошла? Какие пару часиков? Я жрать хочу. Сбрасывай на флешку все, что тебе нужно, пойдем пообедаем и домой. Там поработаем.       К моему большому удивлению, Катюха как-то подозрительно быстро согласилась, только поправочку одну внесла:       — Коль, давай сразу домой поедем, там и пообедаем.       Сразу домой, значит? Вот теперь мне все ясно стало. Что в записке Виктории было написано? «Меня вызвал Андрей Павлович»… Конечно Пушкарица домой захотела, еще бы! С ее-то ревнучестью не захотеть домой.       На метро решили не ехать, поймали такси. Удивительное дело, еще несколько дней назад нам бы даже в голову не пришла мысль об этом способе передвижения. В метро же нет пробок, значит быстрее, а главное несопоставимо дешевле. Как все-таки люди быстро привыкают к хорошему.       — Кать, я слышал кусочек твоего разговора с Малиновским, — начал я разговор, как только мы сели в машину. — Там, где он тебе предлагал записаться на курсы.       — На какие курсы? Ты что?       — На блядские, Катенька, на блядские!       — Что? Зорькин, ты когда голодный, у тебя несеяное растет!       — Несеяное, говоришь? «А хо­чешь я по­кажу те­бе, что та­кое нас­то­ящий по­целуй»? — передразнил я Романа.       — Колька, он же просто шутил. И я шутила.       — Дура ты, Катька! Разве так шутят с девушкой, которую любит твой друг? Держалась бы ты подальше от этого шутника. И свои шуточки заканчивай, дошутишься, что Андрей с тобой разведется. Потом выть будешь белугой.       — Разведется? Ты забыл, что у нас брак фиктивный? Он в любом случае разведется.       — Ты мне мозги не компостируй. Если бы ты не вела себя как мешком из-за угла стукнутая, так ваш брак быстро бы стал настоящим. Ты посмотри, как Андрей к тебе относится, как заботится о тебе. В сторону вон отошел, чтобы не мешать твоему счастью с твоим придуманным любимым.       — А знаешь, что мне Ромка сказал?       — Не знаю и знать не хочу.       — А я все-таки скажу. Ромка сказал, что ес­ли бы де­вуш­ка, ко­торую он лю­бит, за­яви­ла бы ему, что лю­бит дру­гого, он не опус­тил бы ру­ки, а взял бы и от­бил. Вот! Значит, Андрей меня не любит.       — И опять дура. Он собой жертвует ради тебя. А Ромке твоему получается, плевать на чувства девушки, которую он любил бы, лишь бы свое самолюбие потешить.       — Зорькин, а что это ты так за Андрюшу впрягся?       — Упс… Да, мне очень нравится Жданов. Настоящий мужик. Но впрягся я не за него, а за себя.       — За себя?       — Конечно! Помнишь нашу детскую клятву?       — Что если до двадцати пяти лет на нас…       — Вот именно. Я же поклялся, что если на тебе никто не женится, то возьму тебя замуж.       — И что, ты теперь отказываешься от своих слов?       — Катюха, до сегодняшнего утра я бы с удовольствием. Я же видел вчера какая ты красивая. А теперь, извини, не могу. Я влюбился. Так что в моих интересах впрячься за Жданова. Хочу, чтобы ты, балда, по-настоящему замуж за него вышла.       — Ты что сделал? Влюбился? Сегодня утром? В кого?       — Катя, я… я…       — Ну, говори, Коленька, в кого ты влюбился.       — Мне очень Вика понравилась.       — Ах ты жук! Вот теперь все понятно. Я рассказала тебе, что Вика была любовницей Жданова, вот ты его и стараешься отодвинуть подальше от нее. Так?       — Подальше от нее, поближе к тебе, — засмеялся я, и Катя подхватила мой смех.       — Колька, а может мне сознаться ему?       — В чем?       — Сказать правду, что нет у меня никого, с что я его люблю. Только мне очень страшно.       — А что страшно-то?       — Сказать ему, что я его люблю. А вдруг Андрею совершенно не нужна моя любовь?       — Вдруг бывает только пук, Катя. Хорошо, но признаться ему хотя бы в том, что у тебя никого нет, ты можешь?       — И что это даст?       — Блииииин! И я еще всегда считал, что у тебя есть мозги. А их нет, Пушкарева, ими у тебя даже не пахнет! Как это, что это даст? Это по крайней мере даст ему возможность не шарахаться от тебя, а наоборот, начать ухаживать. Ты просто дашь ему шанс. Понимаешь? Ему и себе. Ну, включи же ты свой аналитический мозг, подумай им, а не задницей.       — Коленька, я столько зла ему причинила, что… Так, по крайней мере, у меня есть иллюзия того, что это я, я сама его отвергла. А если я дам ему шанс и он им не воспользуется, то кроме всего прочего мое самолюбие…       — Ах, твое самолюбие? Давно оно у тебя появилось-то? Кать, объясни, почему нужно тешить свое самолюбие за счет самых дорогих и любимых людей? Им больно, Кать. И Андрею тоже больно.       — Ладно, допустим, ты прав. Ладно. Но ты же знаешь, какой Жданов бабник. А вдруг он потом и мне изменит?       — А вдруг? Знаешь, Пушкарева, а вот я сейчас понял, почему ты глаза свои закрываешь, когда страшно. Ты крот, или страус, или дура. Если… вдруг… Да пошла ты! Чего я тебя убеждаю? У тебя же давным-давно есть своя жизненная позиция. Спрятаться в норку и дрожать оттуда, и страдать оттуда. И это тебе нравится! И ты всегда себе придумаешь повод для страданий и возможности зажмуриться. И иди ты на фиг.       Катюха долго молчала, не отвечала мне, думала.       — Коль, ты не злись. Я понимаю, что ты прав. Понимаю, что пора высовывать голову из песка и начинать жить. Я попробую, постараюсь попробовать.       — Я вот что еще хотел тебе сказать. Катя, ты очень вспыльчивая и обидчивая. И даже тогда, когда тебя никто не собирался обижать. Понимаешь, что я хочу сказать?       — Нет.       — Что тебе нравится быть обиженной. И несчастной тебе быть тоже нравится. Сколько раз мама предлагала тебе изменить ситуацию с предками, пожить у нас. Ты всегда отказывалась и шла дальше страдать. Подумай над этим.       — Может быть, ты и прав. Я подумаю.       Мне показалось, что мозги у Катюхи, наконец-то встали на место, о чем-то же она думала, пока молчала всю остальную дорогу до дома. Как оказалось, мне показалось.       Да, картина, которую мы застали, была не очень предназначена для слабонервных, и тут я Андрея не оправдываю. Мне самому было неприятно увидеть, как на диване пьяная в стельку Виктория повисла на нем, рыдает, а он обнял ее, гладит по голове и что-то тихо шепчет ей на ухо. На на журнальном столике стоит почти пустая бутылка виски, рядом лежит бокал с отбитой ножкой, а на ковре валяются ее туфли…